Кавельмахер В.В. ДРЕВНОСТИ АЛЕКСАНДРОВОЙ СЛОБОДЫ. Сборник научных трудов. Бронзовые двери византийской работы из новгородского Софийского собора в Александровой Слободе. Еще раз о происхождении Тверских врат

Приложение 1. Программа архитектурно-археологических исследований, ремонтно-реставрационных работ и музеефикации памятников архитектуры ХVI–ХVIII вв. Успенского монастыря в г. Александрове Владимирской области (б. Александрова Слобода)

Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера

Приложение 3. С.В. Заграевский. Новые данные, свидетельствующие о верности обоснованных В.В. Кавельмахером датировок памятников архитектуры Александровской Слободы

Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы

Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце

иллюстрации

В.В. Кавельмахер

Древности Александровой Слободы

Сборник научных трудов

БРОНЗОВЫЕ ДВЕРИ ВИЗАНТИЙСКОЙ РАБОТЫ

ИЗ НОВГОРОДСКОГО СОФИЙСКОГО СОБОРА

В АЛЕКСАНДРОВОЙ СЛОБОДЕ.

ЕЩЕ РАЗ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ТВЕРСКИХ ВРАТ

Подобно любому «беспаспортному» (неподписанному) произведению средневекового прикладного искусства, бронзовые церковные двери из западного портала Покровского собора Александровой Слободы порождают множество вопросов: кто, когда и где их построил? Для какого храма? Как и когда они попали в Александрову Слободу?

Великолепный обычай древних триумфаторов свозить в свою столицу церковные двери и колокола из завоеванных ими городов уходит корнями в античность. В ХIV–ХV вв. в процессе собирания русских земель военными трофеями московских великих князей становились, если верить летописям, исключительно церковные колокола. Последние свозились в Москву к церкви Ивана Лествичника под колоколы.¹ О привозе в Москву трофейных церковных дверей в этот период ничего не известно. К концу XV–началу XVI в. взгляды на историческую топографию России начинают меняться. Наступает второй, завершающий этап национального собирательства. Московские государи теперь уже по-иному ощущают себя в европейском мире. Старые праотеческие вотчины воспринимаются ими отныне под новым углом зрения. Россия устремляется к Западу, к русской Прибалтике – Новгороду и Пскову. У московского великого князя появляются императорские замашки. В начале XVI в., 120-ю км севернее Москвы, в глубине переславских лесов, вдали от опасных окских рубежей, в месте традиционного московского богомолия – вблизи Троице-Сергиева монастыря, в Новом селе Александровском Василий III строит первую в истории России императорскую загородную резиденцию западного типа – в виде ренессансного дворца с церквами и палатами, и освобождает ее население от податей («слобода»).² Отсюда, от Нового села начинались дороги на Тверь и Верхнюю Волгу, Владимир, Суздаль и Нижний, «прибалтийские» Новгород и Псков, Вологду и Русский Север. Наличие императорского дворца, по верной мысли Рихарда Краутхаймера³, означает «столицу»⁴. Новая богомольная и политическая столица получила название Александровой Слободы.

По понятиям своего времени, Василий III считался «крестником» преподобного Сергия Радонежского и ктитором его монастыря. При Покровском соборе (который первоначально предполагалось посвятить Троице), вблизи алтарей была заложена первая в истории русской архитектуры прямоугольная сакристия с престолом, ложным алтарным полукружием и церковной главой – для помещения в ней великой троицкой реликвии – пустого гроба Сергия Радонежского⁵. Однако религиозному собирательству при слободском дворце не суждено было осуществиться. Слобода, как показывают дальнейшие события, сделалась местом накопления исключительно военных трофеев. Именно здесь, на великолепных дворцовых папертях третьей по величине и импозантности соборной церкви великокняжеской Москвы (после Успенского и Архангельского соборов), в первый и единственный раз в новейшей истории была «прибита к дверям» (смысл данного выражения будет раскрыт ниже) уникальная пара трофейных церковных врат, с началом эпохи Просвещения сделавшаяся предметом всеобщего внимания.

Врат – двое: на южной паперти стоят Васильевские (название принадлежит архим. Леониду), на западной – Тверские. Трофейное происхождение тех и других, однако, не равноочевидно. Если на златописных Васильевских стоят дата (1335–1336...) и имя донатора и заказчика новгородского архиепископа Василия Калики⁶, и их судьба в контексте событий XVI в. легко, т.о., вычитывается: врата были построены в Новгороде для кафедрального Софийского собора и установлены в нем, а в дни новгородского похода Ивана Грозного перевезены в Александрову Слободу (эта рано появившаяся версия нашла себе блестящее подтверждение в изданных в советские годы «Записках» Генриха фон Штадена)⁷, то на бронзовых литых Тверских дверях исторических надписей нет⁸, и об их происхождении и перипетиях поступления в собор остается только догадываться. Оба шедевра прикладного искусства настолько разностильны и ощутимо разновременны, что мысль об их происхождении или поступлении из одного храма даже не приходит в голову. Единственное, что не может не бросаться в глаза любому внимательному археологу, – это их хорошо читаемая по отношению к Покровскому собору вторичность: следы старых и новых чинок, признаки изменения первоначальной конфигурации (в процессе приспособления к новым дверным проемам), по-разному сколоченная деревянная основа, и более всего – не имеющая разумного объяснения допущенная при переносе врат «импрессионистическая» небрежность: обе пары не имеют даже признаков внутренних запоров – ни старых, ни новых (на Тверских вратах внутренний замок есть, но он едва ли не XIX в.), обе – «не закрываются» – их притворенные створы не сходятся в центре: у Васильевских врат – на 3 см, у Тверских – на целых 7–8! В том, как врата приспособлены к новым условиях, нет ни ладу, ни единого со всем ансамблем замысла, ни твердого почерка. И это – при глубоком, почти «онтологическом» различии в технологии изготовления обоих изделий: в одном случае – литье, в другом – тянутая красная медь!

Вот почему в сознании ученых рано или поздно для объяснения факта появления в Слободе второй, западной пары врат должен был возникнуть «другой» город. Им стала Тверь. Не имея в истории с Тверскими вратами никаких зацепок, ученые были обречены рассуждать по аналогии и читать судьбу Тверских врат в контексте судьбы врат Васильевских. Если Васильевские врата – памятник новгородского похода 1570 г., то военной добычей этого знаменитого похода вполне могли быть и Тверские, т.к. Иван Грозный пленил и разорил в тот поход не только Новгород, но и Тверь, и Торжок (и, между прочим, вопреки распространенному мнению, также и Псков, только в Пскове не было устроено всеобщей резни). Однако здесь возникает существенная неувязка: Тверские врата – «беднее» новгородских, но именно они почему-то поставлены в главный западный портал великолепного Покровского собора. Возможно, Тверские врата поступили в собор первыми, раньше новгородских, но в связи с теми же событиями и пр. И если Васильевские появились в 1570 г. или около того, то Тверские – чуть раньше. Так возник встречающийся в литературе мифический 1569 г. – год «посещения» Иваном Грозным Твери.

Думаем все же, что в определенном смысле интуиция не подвела ученых: Тверские и Васильевские врата уж точно появились в соборе не синхронно (та и другая пара по-разному поставлена в четверти, по-разному приколочена) и – в указанной последовательности, хотя привести тому веские доказательства отнюдь не просто. Все вышеприведенные рассуждения шатки: в новгородский поход Иван Грозный не брал свою старую отчину «на щит» (т.е. у него не было оснований для триумфа с выламыванием церковных врат. Замечено Л.И.Лифшицем)⁹, но мог спокойно грабить город по собственному произволу, как в те же дни поступил он со Псковом. И даже, казалось бы, верное рассуждение о том, что лучшие врата должны стоять непременно в главном западном портале храма, – небезупречно: так, например, южные двери Московского Успенского собора служили, в отличие от главных западных, через которые ходили митрополиты, а позднее патриархи, – самому царю и его семье, т.е. были в этом смысле – «царскими», а значит, и более богатыми – в точности, как в Слободе: «медяными» и с золотой наводкой! Где и в чем здесь логика?

Таким образом, никаких оснований у тверской версии происхождения врат не существует, перед нами – не более чем гипотеза.

На беду «история» оставила на Тверских дверях свой несомненный и впечатляющий автограф. На верхней пластине правой створы рукою искусного гравера XIV в. награвирована икона Ветхозаветной Троицы и подписана по-гречески «Агиа Трнас». В свое время архим. Леонид отнесся к гравированной пластине спокойно, посчитав ее, как можно его понять, – «вставкой». Правда, «вставка» сделана на той же полированной пластине, что стоят и в других ширинках, просверленных в центре и украшенных восьмилепестковыми декоративными гвоздями. Ему было ясно, что гравированная Троица появилась позже самих врат. В отличие от него советские ученые горячо ухватились за возможность стилистически датировать эту «вставку» и посчитали, что гравированное изображение на пластине дает им дату изготовления пластины, а с нею – и самих дверей.

Оставалось только, начисто забыв о византийском пошибе дверей, обратиться к источникам. Доказать тверское происхождение врат по источникам, а значит, и новую датировку, – ведь Тверь – молодое государственное образование на территории послемонгольской Руси, и атрибутированные ей изделия не могут быть старше второй половины XIII века! – взялся такой превосходный исследователь, как Н.В.Малицкий¹⁰. Оказалось, что русские летописи XIV в. только в двух случаях фиксируют постройку медных церковных дверей местными архиереями: в Новгороде в 1336 г. архиепископом Василием Каликою и в Твери в 1344 и 1358 гг. епископом Федором Тверским¹¹, то есть в общей сложности «медяные» двери зафиксированы в них всего в трех случаях. И больше нигде и ни разу. И вот двое из трижды упомянутых дверей оказались вместе, рядом, на одной паперти! Подобные совпадения воспринимаются, как правило, с энтузиазмом. Для Малицкого это был настоящий триумф, и памятник был сочтен исчерпывающе идентифицированным. Дело оставалось за малым: у Тверских врат была неподобающая стилистика и подозрительно «не та» технология!

Но об этом в тот момент никто не думал. Ученых, в том числе Малицкого, не смущало, что на паперти Покровского собора рядом с вратами из красной тянутой меди 1336 г. стоят якобы происходящие из Твери современные им врата из высококачественной бронзы, в то время как из тех же летописей известно, что даже у великого новгородского владыки Василия Калики (второе лицо во Владимирской митрополии и старейший над владыкою Тверским!) еще в 1341 г. не было своего литейщика, а значит, и литейного двора.¹²

Между тем обращение к тому, что принято называть «историческим контекстом», не оставляет сомнений, что дважды упоминаемые в Тверской летописи врата были те же врата из красной меди с золотой наводкой, что и стоящие на соседней паперти врата Василия Калики. И Васильевские врата, и врата тверского Святого Спаса строились практически одновременно. Оба заказчика дверей были не просто между собой знакомы, поскольку соседствовали территориально, являлись членами одной духовной корпорации, как свидетельствуют источники, находились между собой в интенсивном духовном общении, были конфидентами, участниками одних и тех же книжных богословских дискуссий и даже состояли в переписке, то есть были людьми одного времени, одних вкусов, одной культуры, одного стиля и, как следствие, – одного понимания красоты. Оба жили «в одной стране» (в нашем современном понимании), правда, на территориях с различным политическим устройством, – культурными центрами которой в те годы были Новгород с пригородами, Москва и Тверь. Оба признавали над собой права одного сюзерена (или не признавали: Василий Калика, как написано на его вратах, его признавал) – великого князя Ивана Даниловича Калиту. Оба были воспитателями одной и той же семьи тверских князей (новгородский архиепископ Василий Калика крестил и учил грамоте Михаила Александровича Тверского). Оба иерарха были покровителями искусств, оба оказались в положении донаторов своих изрядно обветшавших к середине XIV в. кафедральных церквей и оба с энтузиазмом занимались их возобновлением.

Великим стилем эпохи, в которой жили Иван Калита, Василий Калика и Федор Тверской, стилем, не знающим конфессиональных и государственных границ, была готика. В сопутствующих литургии пластических искусствах, в изготовлении богослужебных сосудов, предметов ризницы, в убранстве алтаря – во всем европейском и ближневосточном мире преобладают «звездчатые», «колючие» формы. Это время басменных окладов, златокузнечных «кованых» сосудов, изумительных напрестольных евангелий и крестов, покровов из восточных тканей, пышных иконостасов, замечательных храмовых росписей и входившего в моду «темперированного» колоколенного литья. Готические «крестообразные» формы проникли даже в такую консервативную, связанную с местными традициями обработки камня область средневекового художественного ремесла, как архитектура. Это время остролистых пальметт и килевидных завершений на фасадах, время первых, напоминающих своими формами литургические сосуды, октагональных подколоколенных церквей (Москва). В этом смысле «мягко мерцающие» златописные Васильевские врата – несомненный общеготический шедевр. Их «колючая» стилистика и исходящий от них золотой жар – даже на фоне всей этой роскоши – неповторимы и победоносны. Никаких возможностей для епископа Федора продемонстрировать иное – античное или византийское – понимание красоты вышеописанная ситуация просто не оставляет. Приписывание церковных дверей на западной паперти Покровского собора средневековой Твери было, конечно, вопиющим анахронизмом. Тверские, как и стоящие рядом Васильевские врата, – памятники не только разных стилей, но и разных «цивилизаций». Настоящие, упоминаемые в летописи, Тверские двери епископа Федора должны были быть исполнены в той же технике, что и Васильевские, и тем же мастером, взятым у новгородского архиепископа Василия Калики, как было принято, заимообразно.

Однажды высказанная точка зрения стала, тем не менее, для ученых аксиоматической. Ошибочной атрибуции Н.В.Малицкого до конца оставались верны даже такие признанные знатоки древнерусского прикладного искусства, как Т.В.Николаева и Г.Н.Бочаров¹³, лично, а не понаслышке удостоверившиеся в том, что сегодня знает весь ученый мир, – что Тверские врата (в узлах и деталях, по крайней мере) представляют собой точный сколок со знаменитых Корсунских врат Софии Новгородской. Чтобы спасти гибнущую на их глазах милую их сердцу тверскую атрибуцию, Николаева и Бочаров даже высказали предположение о якобы сделанных в свое время (т.е. в XIV в.!) с Корсунских дверей и отвезенных в Тверь «обмерных чертежах» для изготовления с них литой копии! Мысль совершенно напрасная: древние не знали «академических копий», даже в случае т.н. «сакрального» копирования. Это достаточно экстравагантное предположение также страдает антиисторизмом, и только Л.И.Лифшиц в работе 1995 г. положил конец мучениям ученых, дав понять почти в адекватной этой мысли форме, что Тверские врата никакая не «копия», а вторые, вышедшие из тех же «владычных мастерских» софийские церковные врата!

В 1976 г. Тверские врата были впервые исследованы в натуре (описаны и обмерены) Т.В.Николаевой¹⁴. Исследовательница первая обратила внимание на то, что существующий полуциркульный верх памятника представляет собой в действительности реконструкцию, что он собран из специально отлитых по форме данного дверного проема окладных и заполняющих элементов «темной патины», и высказала предположение, что первоначально двери, подобно абсолютному большинству византийских и средневековых дверей Западной Европы, были прямоверхими. Этот, на первый взгляд, безукоризненно верный вывод Николаевой был основан, однако, на ложной предпосылке. Исследовательница приняла существующую колоссальной высоты дубовую основу врат из двух створ с прямым верхом – за древнюю, привезенную якобы вместе с металлическими обкладками «из Твери» – в целостном и первозданном виде и положила ее в основу своей графической реконструкции.

Однако нынешняя дубовая основа Тверских врат не принадлежит памятнику. Она – «местная», срубленная александровскими плотниками специально для данного дверного проема, в эти каменные четверти, к этим намертво заделанным в кладку при возведении собора подставам. В дубовые створы врат однажды и раз навсегда врезаны кованые грубой кузнечной работы жиковины, которые, в свою очередь, никогда не менялись, не перебивались, а двери никогда не вынимались из петель и не перевешивались. Несмотря на покрывающую их вековую патину, двери – совершенно «свежие». Они, как говорят в подобных случаях мастеровые люди, – «родные» собору¹⁵.

Последнее означает, что, вопреки сложившемуся в литературе мнению, Тверские врата по прибытии в Слободу были оторваны от своей подлинной основы клещами и переколочены на новые, специально выструганные доски, а значит, судить о первоначальной форме, размерах, а главное, конструкции дверей следует не по доскам, как это пыталась делать Т.В.Николаева, а только по дошедшим до нас металлическим подлинникам.

В настоящее время бронзовый оклад Тверских дверей представляет собой руину со следами многочисленных утрат, чинок и заплат. Металлический средник и латаные места выполнены из желтоватой бронзы и легко угадываются, вновь же отлитые элементы, как верно заметила Николаева, имеют темную патину. Все изначальные «штуки», а также дополнения и вставки пропаены в швах оловом. Весь этот «доспех» прибит к дубовым створам посредством множества железных гвоздей со счищенными или расплющенными шляпками. Замечательные огромные, с литыми восьмилепестковыми шляпками гвозди играют в настоящем изделии откровенно декоративную роль. Многие из них утрачены или легко выдергиваются, но «доспех» не падает. Вопреки Николаевой, перед нами не сами двери, а собранный из подлинников «муляж», «декорация», распластанный на досках «боевой трофей», призванный всего лишь «отвечать» контуру дверного проема, «входить» в него. Этот муляж настолько меньше по площади огромных створ, что при открытых дверях визуально в них «плавает». В сплоченном виде створы на 50 см его выше и на 10 см с каждой стороны его шире. При навеске дверей в XVI в. открытые поля и борта створ были обернуты ослепительно золотой фольгой и обиты. Сейчас фольга стала дегтярно-черной от времени.

Но если перед нами – не сами двери, а их модернизированный макет, то какова же была их коренная древняя конструкция?

По нашему мнению, подлинные Тверские двери (как и их известный сегодня двойник – новгородские Корсунские врата) относятся, если судить по полым элементам и рисунку переплета, к античному, в нашем случае – византийскому типу храмовых дверей могучей «плотницкой» архитектуры, собранных из деревянных плах или штук «паркетом» и облатанных поштучно металлом. Все 20 паркетин обвязки, составляющие больше половины площади створ, были при сооружении дверей насажены на выдолбленную из цельного куска дерева рельефную поверхность створ, имитирующих форму частого плотницкого переплета, тогда как сработанные мастерами Василия Калики, не дошедшие до нас в подлиннике Васильевские врата (в Слободе, как мы поняли, тоже не сами двери, а их перебитый на новые доски муляж) изначально представляли собой разбитую на мелкие ширинки с помощью тонких медных трубок и бляшек-умбонов живописную имитацию сплоченной паркетной конструкции (в чем, разумеется, и состоит их особая прелесть).

Подлинные Тверские врата были в момент своего рождения полностью зашиты в бронзу. Это были с лица ложно-цельнометаллические с пропаянными заглаженными швами двери, обведенные по контуру жестким металлическим «кантом» (роль «канта» играл внешний угол или «уголок» обвязки). Деревянными были только изнанка дверей и продолжение бортов. На наличие у рамного обрамления твердого уголка указывает изящный (ок. 4,5 см ширины), узкий, слегка граненый бронзовый нащельник, прибитый сейчас косыми гвоздями в левую створку врат (точно такой же, как нащельник вторичного использования известных дверей VII в. из экзонартекса Софии Константинопольской). Васильевские же врата металлического канта, вообще обвязки никогда не имели. Ее роль играли скатанные, как и сейчас, с лица и с боков края деревянных полотен. Узкий, как ремешок, нащельник указывает, что до своей модернизации двери в притворенном виде сходились в щель. Нам достаточно сравнить этот пришедший к нам из Константинополя нащельник с живописным нащельником Васильевских врат (воистину «топорной работы»), на изготовление которого пошла половина расщепленного бревна!

Технология изготовления таких «цельнометаллических» дверей состояла в том, что двери сначала ваялись, наподобие колокола, в глине, потом резались на штуки, маркировались, потом поштучно отливались, полировались с лица и уже потом монтировались, причем каждая штука «возвращалась» в точности на свое место. Несмотря на внешнюю однотипность элементов Тверских врат, их нельзя безнаказанно менять местами. Без маркировки собрать оклад данного типа невозможно.

Иначе говоря, Тверские двери суть «металлические двери на деревянной основе»¹⁶, тогда как Васильевские – «деревянные двери в окладе». Металл древних Тверских дверей был надет на эту основу, как хорошо простроченная рубаха, оклад же Васильевских дверей может быть сравним с наживленными на манекен с помощью булавок лоскутами¹⁷.

На византийское происхождение врат указывает не только их уникальная конструкция, но и сама архитектура памятника. Крупная «плотницкая» вязка квадратов, огромные поля ширинок, специфически броский, архитектурного или растительного характера, исполненный рельефом орнамент заполнения (в Корсунских вратах – обронные «процветшие кресты в киотах», в Тверских – выпуклые гвозди-розетки) в точности соответствует разработанной учеными типологии византийских и европейских средневековых церковных дверей и указывает на т.н. 1-ю ранневизантийскую группу¹⁸. Памятники этой группы имеют не более восьми ширинок (в нашем случае, как увидим, шесть), они невелики, крайне малочисленны, их архитектура лаконична. Двери же раннего средневековья обычно разбиты на множество мелких, разделенных тонкими полосами ширинок (свыше 50-ти), со сложным изобразительного характера (вплоть до лицевых сюжетов) заполнением. Огромное количество подобных дверей, датируемых XI в., сохранилось в городах Италии. К этому второму типу в качестве врат поздней модификации могут быть причислены и наши златописные Васильевские врата, нигде, кроме территории нашей страны, не сохранившиеся.

Теперь, когда мы получили понятие о типе и конструкции дверей и убедились в их вероятном византийском происхождении, нам предстоит, отложив в сторону интересную, но спорную работу Т.В.Николаевой, заново описать металлический подлинник врат с целью более уверенной реконструкции их первоначального облика (включая проблему заполнения ширинок: Николаева предположила в них пустые поля). Нам предстоит установить их истинные размеры и убедиться, что мы правильно понимаем их конструкцию. Зная, что перед нами врата Софии Новгородской, мы, тем не менее, не можем обойти вопрос об их датировке: новгородские врата вполне могли быть, в свою очередь, чьей-то военной добычей (недаром ученые датируют их от VII до XII в.)! И наконец, нам необходимо проследить вероятные пути и сроки их миграции, вплоть до обстоятельств их привоза в Слободу. Как мы поняли из предыдущих рассуждений, Тверские врата появились в Покровском соборе не одновременно с Васильевскими, хотя у них, как теперь окончательно выясняется, одна «альма-матер» – Новгородская София.

Набитый на новые доски древний оклад Тверских дверей состоит из двух прямоверхих узких металлических створ шириной 75 см каждая. Материал оклада – желтая полированная бронза. Все, что не есть желтая бронза, суть современные дубовым полотнам XVI в. докомпоновки, визуально легко отделяемые от древней основы. Это в первую очередь полуциркульная надставка (состоявшая первоначально из восьми элементов, один – утрачен), а также лист заполнения левой верхней ширинки, треугольная заплатка в центре (левая створа) и, может быть, один из четырех хлыстов нащельника (в этом автор статьи до конца не уверен).

Составляющий главную интригу настоящего исследования прямой верх древних створ хорошо читается: в него на обеих сторонах врезаны (посредством выпилов) дуги полуциркульной надставки в четверть окружности каждая и подпирающие их вертикальные элементы. На левой створе, где фрагмент надставки из темной бронзы утрачен (в виде дополнительного профильного элемента филенки), прямой верх древнего наличника можно трогать руками. Нащупав этот верх, мы получаем возможность впервые измерить реальную высоту Тверских дверей, а с нею окончательно узнать и их композицию: вопреки Николаевой, четвертого яруса ширинок не было, врата заканчивались на третьем ярусе. Общее количество ширинок Тверских врат, таким образом, шесть. Главная проблема памятника, таким образом, решена, а с нею окончательно решается и проблема его происхождения: истинная высота изделия от верха до низа – 151 см. Это высота Корсунских врат Софии Новгородской (250x157 см). При ширине створ в 75 см, при той же благородной патине и той же фактуре полированного металла, при полном тождестве обивающих створы гвоздей, при тех же литых профилях филенок и бронзовых масок с кольцами (на Тверских вратах они еще в древности были утрачены, остались только их следы и отверстия от гвоздей) и т.п. мы получаем окончательный ответ на «великий» вопрос настоящего исследования: Тверские врата суть не что иное, как вторые двери построенного в 1045–1050 гг. греческими мастерами новгородского Софийского собора и представляют собой, как мы теперь убеждаемся, абсолютный сколок литой основы Корсунских врат. Пышно украшенные обронными процветшими крестами в киотах, с насеченным ковровым орнаментом окладом, Корсунские врата были главными, западными, а Тверские – боковыми, вероятно, южными. Логика подсказывает, что в природе должны были быть еще и третьи. К этому мы вернемся ниже. Как и в Корсунских дверях, композиция и устройство створ Тверских дверей одинаковы. Каждая состоит из трех заглубленных полей-филенок прямоугольной вытянутой формы (т.н. «ширинок»), расположенных одна над другой по вертикали. Ширинки обрамлены собранным из отдельных штук рамным наличником, образующим внешний край каждой створы и отделяющим посредством дополнительных «поперечин» ширинки друг от друга. Поля (или «дно») ширинок выстланы литыми бронзовыми листами 0,5 см толщиной. Звенья же наличника шириной 15,5–16 см и толщиной около 1,5 см отлиты полыми, с высокими бортами наружу и сбегающими филенчатыми профилями «внутрь» – к ширинкам. Звенья сплочены друг с другом посредством встречных врезок, наподобие паркета. Все элементы Тверских врат полированы с лица. Изнанка же листов и паркетин – шероховатая, покрытая белой патиной. Паркетины и поля ширинок обиты громадными гвоздями с литыми восьмилепестковыми шляпками, для чего все элементы дверей просверлены в центре и на стыках, в местах соединений. Однако одна из пластин (верхняя филенка на правой створе) с гравированным на ней изображением Ветхозаветной Троицы – пробоя не имеет. Известное предположение Т.В.Николаевой о перевернутых в ширинках пластинах и о якобы гравированных на их оборотах лицевых композициях (иначе говоря, иконах!) в связи с вышесказанным (шероховатые обороты) не имеет силы. Это, скорее всего, знак приспособления или реконструкции. Несмотря на устрашающие размеры гвоздей, их роль в настоящее время чисто декоративная. И пластины, и обвязка прибиты, как уже говорилось, к полотнам мелкими гвоздями и пропаены оловом.

Много перевидавшая на своем веку, разделенная на две самостоятельных створы рамная обвязка Тверских врат сохранилась, тем не менее, полностью. В сплоченном виде это огромный сомкнутый бронзовый щит из 20 паркетин (12 вертикальных и 8 «поперечин») размером 250x150 см. Однако вертикальные паркетины центра и паркетины краев имеют при полном сходстве профиля разную конструкцию. В центре врат, где створы должны сходиться, бортов нет. Это самое интересное место в конструкции памятника. Шесть лишенных бортов вертикальных паркетин (по три на створу) образуют как бы видимый в разрезе пустотелый бронзовый панцирь, забитый при монтаже дверей в XVI в. щепой. Эти лишенные бортов вертикальные субструкции должны, согласно идее данной конструкции, быть «заполнены деревом». Здесь, под защитой бронзового нащельника, смыкались «живые» деревянные створы. А это подтверждает ранее высказанную мысль, что все паркетины дверей при их изготовлении «насовывались» на вырезанную рельефом деревянную основу, что полотна Тверских дверей вначале резались вглубь, а затем «складывались», подобно доспехам, литыми досками. Данная технология свидетельствует о глубокой архаичности памятника и не идет ни в какое сравнение с примитивной технологией соседних Васильевских врат ХIV–ХVI вв. с их набитыми на струганные доски, напоминающими волдыри, тонкостенными трубками и умбонами. Между памятниками – пропасть.

Помимо гвоздей, Тверские двери были изначально украшены двумя литыми львиными масками с кольцами в пастях – точно такими же, как львиные маски на Корсунских дверях в Новгороде. Маски с дверными кольцами были утрачены задолго до привоза дверей в Слободу, на раннем этапе существования памятника. Длительное время для открывания Тверских дверей служили разного типа скобы. Предпоследними по времени были две огромные скобы, каждая в ширину створы. От них в бронзе остались пробои. Самый последний – амбарного типа скоба-рукоять.

Подобную непрезентабельность памятника можно трактовать по-разному (как и 7-сантиметровую щель между створами!), но значение символического трофея он при этом не теряет. Интересно отметить, что находящиеся в соборе ин ситу замечательной ковки дверные полотна северного портала рукоятей вообще не имеют.

И наконец, переходим к самому сенсационному: Тверские врата когда-то в древности уже реставрировались. Не реконструировались, не «доливались», как это было в момент их привоза в Слободу, а именно реставрировались. Способ реставрации был не совсем обычным: утраченные (или испорченные) детали заменялись их дубликатами. Как мы помним, все паркетины рамного наличника – и вертикальные, и горизонтальные (кроме четырех горизонтальных, разделяющих ширинки) – имеют сбегающий к ширинкам филенчатый профиль – «внутрь» и жесткий высокий борт – «наружу». Разделяющие же поперечины должны иметь, напротив, филенчатые профили на обе стороны, ибо бортов не имеют вообще. Однако одна из четырех поперечин – вторая снизу на левой створе – имеет вместо второго нижнего профиля борт. Эта паркетина вообще не есть «поперечина», это – звено внешней рамы, деталь наличника. Она поставлена взамен утраченной поперечины как бы в качестве «реставрационной заплатки». Она – не на своем месте. Оба ее остроугольных конца подпилены. Из трапециевидной четырехгранной паркетины она превращена в укороченную шестигранную и неуклюже, с косиной вправлена в обвязку рамы. Ее появление в окладе Тверских врат говорит об имевшей быть реставрации, причем эта реставрация производилась не здесь, в Александровой Слободе, поскольку в Слободе врата всего лишь «доливались», и не в Новгороде, откуда врата происходят, а где-то, по-видимому, еще. Но не это главное. Данный элемент наличника, во всем аналогичный, судя по металлу, рамным наличникам Тверских и Корсунских врат, вообще не от них, потому что оба названных рамных наличника целы. Он может быть только от третьих новгородских врат.

К тому же выводу мы приходим, осмысливая факт наличия среди элементов Тверских врат вышеупомянутой непросверленной пластины с иконой Ветхозаветной Троицы. Датировавшая врата XIV веком Т.В.Николаева сочла пластину с Троицей едва ли не единственным элементом ин ситу Тверских врат вообще. Исследовательница допускала, что древние врата до их перемонтировки (которую она ввиду руинированного состояния врат и наличия «надставки» признавала) имели аналогичные лицевые иконные изображения во всех клеймах (ширинках) и что последние в процессе перелицовки врат были перевернуты, обращены к нам изнанкой и затем каждая пробита гвоздем. Однако, во-первых, все элементы Тверских врат полированы, как сказано, только с лица. Стало быть, все их обороты шершавы. Во-вторых, совершенно невероятно, чтобы «ранневизантийские» церковные врата с ширинками любого типа вообще были украшены, наподобие царских врат, иконами в клеймах. Подобное немыслимо и типологически и по сути: нежно гравированное на огромном листе полированной бронзы изображение Троицы является «слепым». Это противоречит эстетике бронзовых врат вообще (бронзовые двери требуют грубых, броских обронных украшений, в отдельных местах проработанных рельефом, как в Корсунских дверях). Поэтому думаем, вслед за архим. Леонидом, что лист с Ветхозаветной Троицей является, в действительности, вставкой и вставкой XIV в., о чем, по общему мнению специалистов, свидетельствует его стилистика. Гравюра, по всей видимости, и является изображением храмовой иконы некоей церкви Троицы, западный портал которой двери в тот момент украшали. Гораздо труднее было еще недавно ответить на вопрос, отчего «родной» остальным сверленым бронзовым листам данный лист – не просверлен. Однако теперь, когда мы получили доказательство существования в природе третьих врат Софии Новгородской, вопрос снимается. Он, как и окладной элемент обвязки, – от них.

С проблемой непросверленной пластины напрямую связана третья проблема памятника – проблема гвоздей-розеток. Принадлежность гвоздей с литыми бронзовыми шляпками первоначальным дверям сомнений не вызывает. Несмотря на слегка разнящиеся размеры (есть гвозди с шляпками чуть побольше, есть – чуть поменьше), все они – одного «разлива», т.е. отливались в одно время, в одних и тех же формах, из одного металла. Они сопутствуют изделию, таким образом, изначально. Однако их общее количество абсолютно преизбыточно – 45 штук! В той редакции, которую защищаем мы, – с гвоздем в каждой детали, в том числе в каждой ширинке, – их должно быть 40! Таким образом, пять доподлинно «византийских» гвоздей – лишние. Это создает проблему. Как эти «лишние» гвозди попали через пять с половиной веков в Подмосковье? Как пришли сами двери, мы догадываемся. Но как гвозди?

И наконец, четвертая проблема: проблема нащельника. Существующий нащельник из четырех коротких хлыстов на 60 см длиннее древних створ. Он явно наращен, но за счет чего и каким образом? Все его четыре хлыста как будто одинаковы на вид. Отделить предполагаемый вновь отлитый хлыст от остальных трех визуально пока не удается. Это наводит на мысль, что все четыре хлыста, как и гвозди, одного разлива, но от разных дверей.

Все эти факты могут означать только одно: Тверские врата пришли в Слободу «не одни». Вместе с ними были привезены обломки или фрагменты еще одних таких же врат, третьих врат Софии Новгородской. От этих третьих, очевидно, северных врат, во всем подобных первым двум, остались пять гвоздей-розеток, одно – верхнее или нижнее – звено контурной обвязки, не пробитая гвоздем пластина, на которой позднее была выгравирована Троица, один из хлыстов нащельника и достаточно многочисленные лоскуты заплат, которыми сегодня испещрены тверские двери. Вероятно, Тверские двери задолго до их перевоза в Александрову Слободу стали при неизвестных обстоятельствах руиной, а третьи – северные – врата Софии Новгородской – вообще «ломом».

Таким образом, Корсунские и Тверские врата, к которым мы с полным правом можем присовокупить и гипотетические северные, вышли, как принято говорить сегодня, «из одной мастерской». Все трое врат суть врата-близнецы, изготовлялись для одного храма, из одного металла и отливались в одних и тех же формах. И храмом этим была, теперь уже вне сомнения, построенная в 1045–1050 гг. София Новгородская. Все трое дверей были ее коренные, начальные, первые двери, двери-«освящения», присланные в дар, как гласит легенда, Ярославом Мудрым в качестве вклада строителю новгородского собора Владимиру Ярославичу. Корсунские врата были главными, западными (на них в какой-то момент появилась богатейшая ковровая орнаментальная гравировка, в какой именно – вопрос до сего дня остается открытым), они были украшены в ширинках процветшими крестами. Тверские – боковыми, вероятно, южными; в их ширинках были гвозди. Третьи – северные, без заполнения в ширинках (что в свое время успешно прогнозировала Т.В.Николаева). В этой троице врат все идентично, все до сантиметра совпадает, а главное – совершенно идентична фактура отполированного металла, что, как показывает опыт, даже не требует дополнительного металлографического анализа¹⁹.

Поскольку церковные двери раннего Средневековья, вообще домонгольские церковные двери привозились на стройку загодя, готовыми и своими втулками намертво, раз и навсегда заделывались в процессе возведения стен в кладку, датировать все трое «корсунских» дверей Софии Новгородской следует временем начала выкладывания стен по готовым фундаментам, начиная с порогов и кончая притолками, то есть концом первого – началом второго строительных сезонов (около 1045–1046 гг.). Однако поскольку новгородские корсунские врата все же не похожи на двери европейского Средневековья XI в. (хотя бы своими карликовыми размерами), вероятность того, что они всего лишь военная добыча Ярослава Мудрого, взятая в один из походов из той же Корсуни или откуда угодно, тоже остается. Тогда они, естественно, древнее XI в. Эту точку зрения по отношению к Корсунским вратам Софии Новгородской уже однажды защищал С.А.Беляев.

Нам осталось ответить на вопрос: каким образом Тверские врата попали в Слободу и где, когда на них появилось изображение Троицы?

Единственная, с нашей точки зрения, приемлемая гипотеза, отвечающая на большинство могущих тут возникнуть вопросов, это предположение, что врата после появления в Софии новых Васильевских врат (то есть в ближайшие после 1336-го годы) покинули Софию Новгородскую и были, вероятно, вместе с третьими, «корсунскими» же вратами храма переданы новым новгородским архиепископом, преемником Василия Калики, в «пригород» Новгорода Псков для вновь строящегося там Троицкого собора, где на одной из створ заново перемонтированных дверей и появилось гравированное изображение храмового праздника – Ветхозаветной Троицы. Поскольку в византийских вратах этой группы размещение лицевых композиций внутри филенок не предусмотрено, изображение храмового праздника заняло правое верхнее поле (этого требует соборная субординация: правая сторона в церкви «святее»). Перестройка городской соборной церкви во Пскове происходила в 1365–1367 гг. Стало быть, этим временем и должна датироваться гравированная на дверях, вопреки замыслу изделия, икона. Мастером, награвировавшим икону, мог быть грек из числа митрополичьих мастеров.

Гравировать икону следовало на чистой, без пробоя, пластине. Дверями-донорами в этом случае могли стать третьи – северные – двери Святой Софии. Даже если бы у тогдашнего новгородского архиепископа был свой постоянно функционирующий литейный двор (во что мы не верим), попасть в тон старых пластин невозможно. С появлением в Святой Софии в 1336 г. Васильевских врат прямая необходимость в западных, а стало быть, и южных дверях (в какой именно портал делались Васильевские двери, еще не установлено, кроме того, Василий Калика мог сделать, как и Федор Тверской, еще одни двери – «в притвор», не отмеченные летописью) уже отпала. Так что передача дверей в самый большой и значительный после Софии собор епархии – Троицкий – дело само собой разумеющееся. Были ли при этом переданы также и северные «корсунские» двери, можно только предполагать, но тогда откуда во Пскове и Слободе 200 лет спустя избыточные гвозди?

В любом случае, после постройки Васильевских врат и вероятного перемещения главных Корсунских врат на южную сторону Софии третьи северные двери становятся лишними и начинается их крушение. Когда в 60-е гг. XIV в. обе пары врат передаются, как мы предполагаем, во Псков, во вновь строящийся собор, Тверские становятся главными, а гипотетические северные – боковыми.

Итак, в третьей четверти XIV в. Тверские врата могли стать или стали главной соборной реликвией Пскова. Покровский же собор в Слободе был освящен 11 декабря 1513 г. В 1570 г., когда Иван Грозный привез в Слободу свой трофей, Тверские врата, как мы поняли из всего вышесказанного, в нем уже стояли. Едва ли их привез до этого сам Грозный, хотя по праву вотчича он мог сделать это когда угодно. Ему недоставало для этого мотивов. Присоединение Пскова не было в числе его личных достижений. Государем, присоединившим Псков, был отец Грозного великий князь Василий III – строитель Покровского собора и всей императорской резиденции в Новом селе Александровском. Василий III заложил Слободу в 1509 г., после завершения строительства Большого Кремлевского дворца в Москве. В 1510 г. «на Оксиньин день» он взял Псков, что стало его первым личным триумфом. Взятие города сопровождалось вывозом трофеев, главным образом, колоколов и пристройкою во Пскове обетных церквей. О том, что Тверские врата попали в Слободу, вероятно, при Василии III, первой догадалась Т.В.Николаева (правда, она продолжала думать, что врата поступили из Твери). Исследовательница почувствовала в Василии III не только основателя новой столицы, но и зачинателя местных обычаев. Покоривший через 60 лет Новгород Иван Грозный всего лишь подражал отцу. О вероятном привозе из Пскова церковных дверей для строящегося Покровского собора летопись, разумеется, молчит, но на то, как увидим ниже, могут быть любые причины. Зато летописец обратил внимание на другой поступок триумфатора, на то, что волновало людей средневековья значительно больше: Василий III свесил и увез в Москву символ независимости Пскова – вечевой колокол – и через некоторое время возвратил Пскову (как было принято) его весовой эквивалент. Точно так же, как Иван Грозный через 60 лет свесил в завоеванном Новгороде благовестный колокол Святой Софии (дар архиепископа Пимена), а затем отлил в Слободе и вернул в Новгород его весовое подобие.

К счастью для нашей темы, летописец, говоривший о снятии во Пскове вечевого колокола, ничего не сказал о другом, еще более жестоком поступке Василия III, имевшем быть или в те же дни, или спустя некоторое время (этого, наверное, мы никогда не узнаем) – о снятии и увозе в Москву благовестного колокола Троицкого собора по имени «Красный». О том, что Троицкий собор при взятии города был ограблен, мы узнаем из случайного упоминания еще одного летописного свода, говорящего ни с того, ни с сего о «возвращении» взятого от Троицкого собора его благовестного колокола в виде опять же «эквивалента». Этот «эквивалент» был отлит и возвращен во Псков только в 1518 г. (возвращенный колокол был недавно найден в Нарве)²⁰.

Отрывочность летописания и бессистемность помещаемых в летописях сведений общеизвестны. И все же мы не знаем, когда именно Василий III снял псковский благовестник. Если в те же дни, что и вечевой, то почему летописец поленился этот полный жестокости и глумления факт в своей хронике отметить? Значит, это произошло какое-то время спустя, по зрелому размышлению, в силу какой-то иной, внутренней, необходимости. А необходимость в новых поборах и конфискациях могла возникнуть в дни, например, строительства или окончания строительства соборной церкви в Слободе, которую Василий III намеревался посвятить Троице и куда привоз дверей из Троицкого же собора покоренного города (да еще с иконой на дверях!) был вполне уместен. А покусившись раз на псковский кафедральный собор, правитель, спохватившись, мог похитить и колокол. Только произошло это уже после того, как собор был практически построен. Ведь привезенные двери в западный портал Покровского собора как бы «не входят», они подогнаны, и при этом – плохо. Возможно, Василий III отдал распоряжение о привозе дверей псковскому наместнику только в 12–13-м году, когда уже ничего нельзя было поправить, а возможно, как это ни абсурдно (ведь в декабре 1513 г. собор был уже освящен как Покровский!), еще позднее, задним числом (все-таки главное в дверях – не сами двери, а то, что они – символ, трофей! Недаром возвращение в Псков колоколенного эквивалента растянулось на целых восемь лет).

Но самое интригующее в этой истории, конечно, другое: почему врата были поставлены столь вызывающе небрежно – с щелью в 7 см? Произведенное нами обследование не оставляет сомнений, что сколотившие доски плотники и кузнецы имели возможность «расширить» створы за счет удлинения жиковин на недостающие с каждой стороны 3,5 см и обить их бронзовыми пластинами, чуть сдвинув последние к центру. Но они почему-то этого не сделали. Или дубовые створы до того, как их поставили в дверную нишу западного портала, успели повисеть в Слободе в каких-то других дверях – например, на дверях с крыльца на паперть? Таковые в соборе внизу у западного крыльца были, но они разобраны в ХIХ в., и сейчас доказать что-либо уже невозможно. К сожалению, в нашем случае это было бы единственным разумным, объяснением данного парадокса, и мы в глубине души сохраняем на этот счет робкую надежду, хотя и понимаем, что для «папертных» дверей створы западного портала уж слишком грандиозны! Увы, эту проблему будут разгадывать уже другие исследователи.

Единственный чисто теоретический вопрос, на который мы в состоянии ответить, – это вопрос, почему Тверские и Васильевские двери не запирались на внутренний замок. Дело в том, что во всех трех порталах Покровского собора предусмотрены еще вторые наружные двери, кованые, с полуциркульным верхом и, как можно думать, внутренними замками. Об этом говорят наружные подставы соборных порталов. В северных дверях эти вторые двери повешены, по-видимому, не были, а в западном и южном – были (у южного портала створой наружных дверей сколот архивольт). Обе же пары «исторических» врат Покровского собора никогда как двери «не работали», они всего лишь «трофеи», фантомы нового сознания – сознания русских цезарей.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Кавельмахер В.В. Большие благовестники Москвы ХVI-го–первой половины ХVII-го века. – В сб.: Колокола. История и современность. 1990. М., 1993. С.75-118.

2. Кавельмахер В.В. Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры. – В сб.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы, Владимир, 1995. С.6-19.

3. Краутхаймер Рихард. Три христианские столицы. Топография и политика. М., Спб., 2000.

4. «Столица» – место, откуда государь правит, где он держит «стол» (престол) и канцелярию, откуда исходят декреты и указы, где сконцентрирован весь или почти весь правительственный аппарат. Отсюда – бесконечные столицы римских императоров. В выборе столицы государь был абсолютно свободен. Разумеется, менять столицу можно лишь при условии, что ты управляешь «империей». Россия кон. XV–нач. ХVI в. была уже империей. Следом за государем в новую столицу переезжает двор и часть армии. На столичный характер александровского поселения всегда указывало наличие в нем приказов. На государственную функцию Слободы при Василии III первым обратил внимание, если мы не ошибаемся, В.Д.Назаров.

5. Всего лишь наше предположение. Однако кое в чем мы уверены: Покровский собор – увеличенная священная «копия» мартирия Сергия Радонежского – Троицкого собора 1480-х Троице-Сергиева монастыря. На это указывают пунктуально сведенный с древней церкви план собора (речь идет, разумеется, лишь о церковном «ядре» здания – без многочисленных современных ему «пристроек») с его главными особенностями – тремя неравновеликими апсидами, резко смещенными на восток столбами, огромным нартексом и символическим «местом» гроба «настоятеля» (в данном случае – преподобного Сергия) снаружи дьяконника («одесную» алтаря) – в виде прямоугольной кафолической сакристии.

6. Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода. Художественный металл ХI-ХV веков. Под ред. И.А.Стерлиговой. М., 1996. С. 297-320 – описание Васильевских врат; С.309 – текст надписи.

7. Штаден Г./фон/. О Москве Ивана Грозного: Записки немца-опричника. М., 1925. С. 91.

8. Во все века надписи на литых изделиях или отливались, или насекались, или вырезывались, или и то, и другое – в точности, как на колоколах и пушках. Отливать мелкую обронную надпись чрезвычайно сложно, а вырезывать – не с руки. Кроме того, вырезанные надписи плохо читаются, «слепы». Все, что требует лишних усилий, в человеческих ремеслах отмирает. Посвятительная надпись на церковных дверях должна быть широковещательной, т.е. крупной и читаемой. Все это трудно достижимо, а потому на дверях данного типа надписей, за немногим исключением, нет.

9. Лифшиц Л.И. К вопросу о происхождении и времени создания «Тверских врат» Александровской Слободы. В сб. Александровская Слобода. Владимир, 1995, С.102,103.

10. Малицкий Н.В. К вопросу о датировке «Тверских врат» Александровой Слободы. Известия ГАИМК. Вып. 5. М., 1927. С.398-408. Табл. XXVII.

11. ПСРЛ. Т.З. С.77, 285; ПСРЛ. Т.10. С.216, 230; ПСРЛ Т.П. С.174; ПСРЛ Т.15. С.67.

12. ПСРЛ. Т.З. С.81, 125. Прозвище мастера-литейщика, посланного из Москвы в Новгород (Борис-Римлянин), достаточно красноречиво: литейщик со славянским именем был «итальянцем» и был «один на всех». На проблему литья из бронзы в эпоху предпочтительного создания дверей из тянутой меди первым обратил внимание, если мы не ошибаемся, Г.Н.Бочаров. Ученый понял, что двери с золотой наводкой мог делать один мастер, а лить маски с кольцами должен был другой. К сожалению, по своему обыкновению исследователь стал искать для львиных масок и химер и для дверных полотен «другую» дату.

13. Николаева Т.В. Тверские врата XIV в. В сб. Средневековая Русь. М., 1976. С.271-277; Бочаров Г.Н. Корсунские врата Новгородского Софийского собора. В сб. Памятники русской архитектуры и монументального искусства. М., 1983. С.32.

14. Николаева Т.В. Указ. соч.

15. Прямой верх гигантских (3,2 м) створ упирается в каменную притолку дверного проема, т.н. «полку». Эта полка, которую исследовательница приняла за специально выдолбленную под привезенные из Твери двери, однако, изначальна. Подобные полки имеются с внутренней стороны всех порталов памятника, в том числе северного, где висят ин ситу современные собору изумительной ковки железные полотна. В полке над подставами сделаны известные всем специалистам вертикальные протески для удобства навески полотен. Такие протески есть на всех дверных и оконных нишах для дверей ставень по всему собору (для дверей, как в нашем случае, – изнутри, для ставень – снаружи). Однако у южных дверей с Васильевскими вратами таких протесок в полке нет. Там при навеске были подпилены сами двери. Неглубокие ниши под прямоверхие створы – один из типичных строительных узлов XVI столетия.

16. Эта «основа» Тверских врат видится нам не в виде сколоченной из деревянного бруса могучей античной конструкции, сколько в виде двух выдолбленных из цельных кусков дерева карликовых створ с выпущенными вверх и вниз круглыми втулками для вкладывания их подпятники. По сравнению с дверями древнего мира, это, конечно, – вырождение и грубость, это – христианство, это – Византия!

17. Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода... С. 256-257; Бочаров Г.Н. Указ. соч. С.32.

18. Авторы двух посвященных Корсунским дверям работ С.А.Беляев и Г.Н.Бочаров (Беляев С.А. Корсунские двери Новгородского Софийского собора. В сб. Древняя Русь и славяне. М., 1978. С.300-308; Бочаров Г.Н. Указ. соч.) сообщают разные данные о размерах окладных элементов врат (расхождения зафиксированы в ширинках), но не предъявляют самих обмерных чертежей памятников и не уточняют, как именно они их измеряют. Вероятно, окладные паркетины Корсунских врат (поверим Бочарову), действительно, несколько шире Тверских. Однако при тождестве фактуры и совпадающих габаритных дверей это – не принципиально: чуть больше, чуть меньше, как в случае с гвоздями.

19. Беляев С.А. Указ. соч.

20. Кавельмахер В.В., Чернышев М.Б. Николай Иванович Оберакер – выдающийся немецкий литейщик, артиллерист и архитектор на русской службе. 1510-е–1530-е годы. К вопросу об авторе «трех стрельниц» Московского Кремля. В печати.

Ранее опубликовано в кн.: Зубовские чтения. Вып. 1. Владимир, 2002. С. 58-77.

К истории Васильевских дверей Софии Новгородской

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»

В начало книги

С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы

Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры

Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)

Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы

Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове

К истории Васильевских дверей Софии Новгородской

Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера

Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы

Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце

иллюстрации

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора, источник и сайт запрещено.