НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»
С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы
Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры
Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)
Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы
Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове
К истории Васильевских дверей Софии Новгородской
Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера
Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы
Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце
В.В. Кавельмахер
Древности Александровой Слободы
Сборник научных трудов
ЦЕРКОВЬ ТРОИЦЫ НА ГОСУДАРЕВОМ ДВОРЕ ДРЕВНЕЙ
АЛЕКСАНДРОВОЙ СЛОБОДЫ
Шатровая, на погребах и подклетах, церковь Троицы на Государевом дворе или Дворце дошла до нас в составе Успенского девичьего монастыря в г. Александрове в сильно перестроенном виде.
В источниках церковь Троицы появляется впервые в 1571 г., в свадебном разряде царевича Ивана Ивановича1. После польско-литовской интервенции она упоминается среди четырех церквей разоренного Государева двора – второй после соборной церкви Покрова с приделом Николая чудотворца2. Службы в ней в это время нет. В 1641 г. власти приступают к ремонту пустующей церкви и в том же году ее освящают3. Одновременно с возобновлением храма рядом с ним заново возводятся «царские хоромы» – жилая деревянная часть дворца4. Однако уже в 1650 г., по благословению патриарха Никона и с разрешения царя, на женской половине дворца, напротив церкви Троицы, при церкви Успения в Буграх основывается девичий монастырь. Учреждение среди развалин Государева двора монастыря означало фактическую ликвидацию старинной великокняжеской и царской резиденции, просуществовавшей на этом месте чуть менее полутораста лет. Около 1666–1667 гг. одновременно с началом постройки деревянного дворца в Коломенском царь Алексей Михайлович передает монастырю на слом – для сооружения «келий и крестовой» – свои только что отстроенные «хоромы, что возле Троицкой церкви»5, а к концу 70-х гг. под монастырь уже отходит вся остальная территория Государева двора, включая соборную и Троицкую церкви. В 1680 г. церковь Троицы перестраивается в большую монастырскую трапезную церковь6. С запада к ней пристраивается двустолпная палата с шатровой колокольней, церковный шатер перегораживается дополнительным восьмигранным купольным сводом, алтари расширяются за счет слома заалтарной казенной палаты, а на юго-восточном углу строится новый придел Федора Стратилата (в честь ктитора монастыря царя Федора Алексеевича) взамен старого, возле северо-восточного угла, того же посвящения7. Работами по перестройке храма руководил каменных дел подмастерье Никита Корольков8.
По окончании строительства Троицкая церковь была переосвящена9. Ее престол был перенесен в соборную Покровскую церковь, а престол соборной церкви – в Троицкую. «Настоящее», как принято у православных, название церкви, таким образом, – Покровская, но для историков архитектуры она навсегда останется Троицкой. В ее посвящении Троице, как увидим ниже, был заключен особый смысл.
Историки русской архитектуры стали уделять внимание памятнику с последней четверти XIX в. Первым, кто пытался оценить его архитектуру, был Ф.Ф.Горностаев10, а первым исследователем в современном смысле слова можно считать А.И.Некрасова11. Ничего не зная о переосвящении слободских церквей, ученые того времени датировали шатровую Троицкую церковь по известию, в действительности относящемуся к Покровской соборной церкви, освященной, согласно источнику, 11 декабря 1513 г.12 У них получалось, что каменная шатровая Троицкая церковь была построена до церкви Вознесения в Коломенском, которая претендовала на то, чтобы считаться первым каменным шатровым храмом на Руси. Этот вывод, в тех условиях ничем не подкрепленный, оказал отрицательное воздействие на становление теории русского каменного шатрового зодчества, которая окончательно оформилась только в 70-е гг. нашего века в трудах М.А.Ильина и Н.И.Брунова13.
Отношение же к самой Троицкой церкви у историков русской архитектуры всегда было и оставалось прохладным. В литературе принято обращать внимание на «неправильный» вытянутый план, грузные неуклюжие пропорции самого церковного здания и особенно на «приземистый», низко висящий шатер. Все знающие памятник, не сговариваясь, приходят к выводу, что строивший церковь зодчий не имел понятия о достижениях русского шатрового зодчества второй половины XVI в. Ему неведомы ни эстетика, ни пропорциональный строй этих глубоко укоренившихся в нашей культуре после Казанского похода сооружений.
В 1924 г. комиссия Центральных реставрационных мастерских, исследуя живопись Покровского собора, установила, каким в действительности было освящение этого храма14. Стало ясно, что известие об освящении Покровской церкви в 1513 г. к Троицкой шатровой церкви не относится. С чувством понятного облегчения исследователи приступили к поискам иной, по понятиям того времени более скорректированной, учитывающей шатровую конструкцию храма, датировки. Ответ, казалось бы, лежал на поверхности. Из записок немцев-опричников И. Таубе и Э.Крузе и Г. фон Штадена известно, что в разгар опричнины, сразу после новгородского похода, в Слободе ведется интенсивное строительство. Царь строит две церкви «с колоколами» и какое-то хранилище под храмом, куда свозят награбленное15. Естественно было предположить, что один из этих храмов на погребах и с обширным подцерковьем – церковь Троицы на Дворце (к таким, например, выводам пришли впоследствии Г.Н.Бочаров и В.П.Выголов16). Однако, в годы, о которых идет речь, не все ученые так рассуждали. Камнем преткновения для некоторых из них, прежде всего – для А.И.Некрасова, сделались профилированные импосты в распалубках и резные орнаментированные замковые розетки в сводах подклетов Троицкого храма, более всего говорящие о вероятном создании памятника в эпоху Василия III17. После же расчистки и реставрации в 60-е гг. нашего века находящихся под церковью великолепных белокаменных погребов возник вопрос и о датировке этих последних. Так к исследователям пришло ощущение несовместимости «позднего» шатра с достаточно явными признаками «ранней» и даже «очень ранней» архитектуры. В результате ученые стали высказывать осторожные предположения о возможных двух строительных этапах в жизни памятника. Последним, кто некоторое время разделял эту точку зрения, был автор настоящей статьи, печатно высказавшийся о вероятной перекладке шатра в опричный период существования Слободы18. Однако при исследовании памятника с лесов эта гипотеза отпала сама собой: церковь Троицы вся, от погребов до скуфьи купола, выстроена в течение двух–трех строительных сезонов. Это на редкость цельный и очень неплохо сохранившийся в своей обстройке памятник.
Положительным итогом этого важного этапа исследования стал утвердившийся среди части ученых взгляд на Троицкую церковь как на домовый храм жилой части слободского дворца.
К сожалению, этот чрезвычайно существенный для понимания памятника вывод был получен не вполне корректным образом. Не приводя прямых аргументов, но лишь угадывая непростую природу памятника, исследователи предпочитали ссылаться в этом вопросе на некое «местное предание», якобы об этом свидетельствующее. В действительности такого «предания» не существует, а то, что за него обычно принимается, восходит к тому же источнику, что и вышеприведенная «ложная» по отношению к данному памятнику дата19.
На назначение Троицкой церкви быть домовым храмом надежно указывают следующие моменты:
1. Ее место в перечне дворцовых церквей при описании Государева двора в 20-е гг. XVII в. (Она упоминается второй после Никольского придела Покровского собора, с которого начинался собственно дворец20).
2. Две церкви на Дворце, Покровская и Троицкая, были расписаны в 60–70-е гг. XVI в.: Покровская как главная и соборная, Троицкая как личная молельня государя. Два других храма, подколоколенная церковь Алексея митрополита21 и Успенская на женской половине дворца, никогда не расписывались.
3. При церкви Троицы, как и при домовом кремлевском Благовещенском соборе на Сенях, до ее реконструкции в 1680 г. существовала встроенная в ее алтари специальная казенная палата для складывания походной казны великого князя. Наличие при храме казнохранилища говорит о его принадлежности сюзерену.
4. Церковь Троицы построена «на погребах». Все известные памятники этого типа (включая монастырские церкви) – домовые. (Но не все домовые церкви обязательно «на погребах»!) Таковы Успенский собор в Дмитрове (10-е гг. XVI в.) в уделе Юрия Ивановича Дмитровского, Успенская церковь на Крутицах 1516 г. в резиденции Подонского владыки, церковь Одигитрии в Кушалине в уделе Симеона Бекбулатовича (конец XVI в.) и Архангельский собор Московского Кремля на Государевом дворе в Москве 1508 г. (погреба под папертями с юго-западной стороны собора). Кроме церкви Троицы, здесь же в Слободе на погребах и подклетах в пару с нею построена еще одна малая церковь – Успения – на половине великой княгини. Манера строить на погребах и подклетах – на тех и других одновременно – пока зафиксирована только у памятников конца XV–начала XVI в. Позже этот прием уже никогда не применялся.
5. При церкви Троицы изначально было отделанное с дворцовым великолепием «жилое» теплое подцерковье и небольшой внешний теплый северо-восточный придел Федора Стратилата. И подцерковье, и придел уникальны. Подцерковье образуют двойные подклеты со сводами красивого рисунка, с распалубками на профилированных импостах и резными замковыми розетками в щелыгах, на которых некогда висели бронзовые паникадильца на крюках. Один из сводов, тот, что непосредственно под церковью, расписан «кирпичным паркетом» по левкасу. Вероятное назначение этих помещений – быть хранилищем «второй» и «третьей» государевой казны, рухлядной, постельной, оружейной палатами и т.д. Роскошь этих второстепенных помещений, своего рода «малых палат», или «комнат», – знак интимной части дворца. Крохотный теплый придел Федора Стратилата – изысканнейшее произведение зодчества XVI в. Он безапсидный, нарочито «папертной» архитектуры, из двух перекрытых крестовыми сводами на профилированных импостах компартиментов, с изначально заложенными наружными простенками. Придел «трехстенный». Его внутренняя четвертая стена – это фрагмент как бы взятой в футляр наружной архитектуры храма, угол с цоколем и лопаткой и целиком вся северная стена заалтарной казенной палаты. Генезис данного архитектурного приема («прируб» к основной «клети») восходит к деревянной архитектуре. Столь изысканная форма имитирует известные по источникам старинные «приделы на папертях». Поскольку единая для всего конгломерата теплых помещений дымовая труба стояла на смежной стене казенной палаты и придела, можно думать, что и эта палата была теплой. Все четыре отапливаемых помещения Троицкой церкви были очень низки. Из-за необходимости зрительно выделить объем придела над его основными сводами были возведены вторые. На втором, защитном, своде стояла не дошедшая до нас глава. Холодная шатровая церковь в окружении теплых палаток, папертей и подцерковья, несомненно, домовая.
6. Среди церквей Слободы только церковь Троицы не имеет каменных папертей, так как изначально была обстроена деревянными хоромами, о чем и сообщил нам поздний источник. В русском языке слово «хоромы» – синоним жилища, жилья. О назначении Троицкой церкви служить центром жилой, деревянной, интимной части дворца свидетельствует также ее упрощенная, «прямоблочная», «на деревянное дело» архитектура, в частности, такие ее формы, как утрированные полицы шатра, карниз без архитрава и фриза, отсутствие капителей у лопаток, «придел-прируб» и щипцовые порталы.
7. И, наконец, у храма – сложная сакральная форма, с претензией на башнеобразность, шатровая и купольная одновременно. Эти понятия к памятникам русской архитектуры традиционно не применяются, однако в теории христианского храма они являются основополагающими и нет причин от них отказываться. Сочетание жилых комнат или апартаментов с храмом сакральной формы позволяет говорить о Троицкой церкви как о семейной «домовой капелле» западного типа. Найти данному явлению аналоги на русской почве довольно трудно. Подобными функциями наделялись только архиерейские крестовые церкви у владык на сенях. Лучший пример – Спас на Сенях Ростовского архиерейского дома.
«Домовое» предназначение Троицкой церкви, таким образом, очевидно. Перед нами редчайший в типологическом отношении памятник русской дворцовой архитектуры – домовая церковь-капелла Московского государя. Что представляло собой здание Троицкой церкви до ее перестройки?
Здание Троицкой церкви исследовалось в 40–50-е гг. архитекторами-реставраторами П.С.Полонским и Н.В.Сибиряковым. Качество реставрации высокое. Сибиряковым были восстановлены полностью утраченные кокошники, карнизы, окна и подготовлена музеефикация церковного интерьера (речь идет о представляющей научный интерес древней части памятника). Под руководством этого архитектора были раскопаны и подготовлены для экспозиции засыпанные монастырем погреба. Им же выполнены прекрасные обмеры всего здания. В своей графической реконструкции мы опирались на чертежи Сибирякова и собственные промеры и раскрытия.
Церковь Троицы расположена за алтарями Покровского собора на значительном, до 50 м, от него расстоянии. По отношению к собору ось здания смещена к северу и совпадает с осью северного наружного Сергиевского придела. Храм как бы отступает, пропуская вперед главную замковую улицу или площадь, берущую начало от обращенного на восток парадного южного крыльца Покровского собора.
Древнее ядро Троицкой церкви состоит из двойного (о двух помещениях) белокаменного подклета с водруженными на него, как на подиум, церковью и находящейся в створе с нею заалтарной казенной палатой. Под подклетом два глубоких погреба. При общей растянутости здания в восточном направлении, все его расположенные в три этажа помещения, начиная с погребов, имеют поперечную ориентацию и слегка вытянутый план. Таким образом, в композиции церкви Троицы легко прочитывается ее «вычлененность» из некой анфилады зданий.
Главный, «рабочий» фасад здания – южный, некогда обращенный к центру замка, возможно, к стоящей напротив тронной зале. Сюда на юг выходят целых шесть расположенных в три яруса дверных проемов: южные церковные двери, дверь в казенную палату (не сохранилась), две двери в подклеты и два погребных выхода в специальных белокаменных приямках. Из-за «нехватки» фасадной площади оба обращенных на юг окна подклетов устроены косыми. Прочие окна (два подклетных и два погребных) выходят на север. Торцовые (западный и восточный) фасады подклета-подиума в древности окон не имели. Это – знак некогда примыкавших к ним хоромных строений. С севера и юга к зданию были пристроены неизвестной конструкции паперти: из пилонов северного и южного порталов им навстречу выступали кольца могучих железных связей. Какая-то крылечная конструкция существовала перед западным порталом (судя по сохранившимся в закладках древним импостам).
Стилистика здания изысканно противоречива. Церковь и палата представляют собой причудливое сочленение двух взаимопроникающих разной высоты и разной конфигурации объемов. Церковь – «верх шатром», палата – «низменной» архитектуры. Эта достаточно выразительная сама по себе композиция доведена до пронзительного контраста несовпадающим пластическим решением каждого из объемов. Уникальных пропорций «сдавленный» церковный четверик поставлен на развитый высокий белокаменный цоколь и увенчан оригинального рисунка белокаменным некрепованным карнизом. Четверик и шатер инкрустированы кирпичными ковчегами-впадинами. Устроенная же в створе с четвериком казенная палата, напротив, была полностью лишена архитектонического убранства (за исключением не дошедшего до нас карниза) и имела вид чистого белокаменного параллелепипеда. Ковчегами-филенками обработаны лишенные капителей крещатые белокаменные лопатки четверика и придела. Окна подклетов и алтарные окна большого храма не имели наличников.
Кроме двух основных объемов – церкви и палаты – при здании церкви Троицы существует, как отмечалось выше, еще и третий, выстроенный одновременно с ними наружный северо-восточный придел Федора Стратилата. Придел представляет собой двухъярусную постройку прямоугольной конфигурации, заложенную в створе с восточной стеной казенной палаты. Это единственный объем в здании, ориентированный с запада на восток. Выстроенный с опозданием на один строительный сезон, уже после возведения подклетов, придел еще в древности пришел в катастрофическое состояние: его северо-западный угол ушел в землю, стены расселись, своды, основной и защитный, треснули и разломились, что повлекло за собой его глубокую перестройку. Реконструкция придела происходила в том же XVI в. Двойные крестовые своды были переложены в прежних формах, в западную стену вложена новая связь, защитный же свод и глава восстановлены по измененному рисунку. Последняя по времени реконструкция придельного храмика происходила уже в 1680 г., при Никите Королькове. В этот раз его верхи были окончательно разобраны, и он был обращен в ризницу.
Церковь Троицы выстроена из большемерного кирпича и белого камня на дубовых осадочных и металлических внутристенных и проемных связях, без обухов, «якорного» типа, на жирном известковом растворе. Кладка смешанная. От яруса к ярусу объем белого камня постепенно убывает. В третьем, церковном ярусе, из белого камня целиком (кроме сводов) была выложена только казенная палата и три алтарных экседры. В отделке же церкви и придела кирпич (он используется здесь как декоративный материал) уже преобладает. Из белого камня здесь выложены только цоколи, лопатки и порталы (не полностью), конструктивные «накрывные» элементы карнизов и кокошников и облицованы до половины высоты стены в интерьере. В остальном верхи здания почти целиком кирпичные. В проемах преобладают прямоблочные перемычки, но есть, например, в оконных четвертях придела, кирпичные арочные. Из кирпича сложены распалубки всех без исключения дверных и оконных проемов, на всех трех ярусах здания. Неожиданным для нас оказался факт применения кирпича в порталах.
Белокаменные в своей основе, «плоскостные» порталы храма принадлежат руке иностранного художника. Южный, северный и портал придела Федора Стратилата – щипцовые; западный – с полуциркульным верхом. Щипцы – сочные, из профилированного кирпича обычного набора («полка» – «четверть вала» – «полка на ребро» – «четверть вала» – «полка» – у южного портала; «полка» – «четверть вала» – «полка на ребро» – у придельного), относительно слабого (до 32 см) выноса, тимпаны – кирпичные. Архитектура порталов оригинальна и глубоко продумана. Устроенная в тонкой «папертной» стене белокаменная декорация малого придельного портала искусно развернута в плоскости, а вот мощные белокаменные пилоны боковых порталов, во-первых, надложены поверх капителей дополнительным ярусом кирпичной кладки, а во-вторых, выступают из плоскости стены столь далеко, что требуют для своего завершения каких-то объемных элементов типа пинаклей или обелисков. В эти кирпичные надкладки заделывались кольца могучих, сложной ковки, связей для прикрепления к ним (каким образом – это остается для нас тайной) неизвестной конструкции папертей или крылец. И гипотетические навершия-обелиски, и кольца связей погибли при перестройке здания в 1680 г. Зато единственный на памятнике западный портал с полуциркульным верхом свое уникальной формы навершие сохранил. До своей растески в конце XIX в. он имел боковые стенки в форме развернутых волют (сохранились их отпечатки на обрезе стены под современным полом) и падугу неизвестного профиля и рисунка. На карнизе нетронутого при растеске завершающего архивольта (с профилем в виде «гуся») лежит огромный, закрученный жгутом «сноповидный» вал, опирающийся на покрытые веерообразными листовидными орнаментами гигантские белокаменные валики с окончаниями в виде белокаменных «моллюсков». Пронизанный «органикой» и трудный в исполнении «сноповидный» вал выложен, тем не менее, из тесаного кирпича, по которому уже в кладке протесана перевязь. Кирпичные элементы всех четырех порталов густо облевкашены, причем без признаков росписи. Это редкий вид работы, доныне нигде не отмеченный.
Двойная, «белокаменно-кирпичная» природа подмазанных левкасом порталов Троицкой церкви помогла нам ответить на вопрос большой научной важности, который должен стать в деле датировки памятников Александровой Слободы решающим. Оказалось, что, покрывая левкасом кирпичные навершия портального декора (будь то вал или щипцы) и притирая его к белому камню или к кирпичу основной конструкции, древние не прикасались к самой кладке ни мастерком, ни кистью, оставляя фактуру кирпича или белого камня в неприкосновенности. Четко прописанные по натуральному кирпичу швы – вот и все убранство как портальных тимпанов (очень хорошо сохранившихся в обкладке XVII в.), так и инкрустированных кирпичом церковных прясел (огромные фрагменты которых можно видеть на чердаках южной и северной папертей). Из сказанного следует, что в первый период своего существования – от момента постройки и вплоть до 1680 г. – здание Троицкой церкви не красилось и не белилось. Кроме порталов, левкасом на кляммерах были покрыты архивольты кокошников, нижние кирпичные членения карнизов, кирпичные рамы оконных наличников и не исключено, что и сам, ныне недоступный исследованию, шатер (подобные примеры известны). Белокаменный, местами по кирпичу подмазанный ослепительно белым левкасом, архитектонический наряд церкви Троицы резко выделялся на фоне натуральной кирпичной кладки с аккуратно прописанными, тонко затертыми, напоминающими пасту известковыми швами. В основе цветового решения памятника лежало, таким образом, использование декоративных свойств строительного материала – белого камня и красного кирпича. Церковь Троицы была выстроена в западноевропейских традициях – в кирпиче и камне – и воспринималась ввиду обилия кирпичных инкрустаций как «кирпичная». Все последующие окраски в два цвета – реставрационные и принадлежат нашему времени. Аналогичным образом были решены фасады и трех других дворцовых церквей александровского ансамбля. Последний факт более других говорит о его единовременном создании.
На протяжении своей истории церковь Троицы перестраивалась дважды.
В отличие от реконструкции 1680 г., результаты которой у всех перед глазами, объем и характер ее первой по времени перестройки, имевшей по всем данным место в XVI столетии, все еще недостаточно выяснены. Особенно для нас важна ее уточненная датировка. Ведь если будет доказано, что перестройка церкви происходила в опричный период, при Грозном (а это, по общему мнению, самое вероятное), то сам памятник должен быть построен много раньше. Эту возможность уже рассматривали некоторые наши предшественники и, как увидим ниже, не ошиблись.
Стратиграфическое обследование нижних ярусов здания показало, что по истечении некоторого времени после сооружения Троицкой церкви к ее западному фасаду была пристроена новая дополнительная секция, состоявшая, как и первые две, из погреба, подклета и палаты над ними22. Палата была разобрана Никитой Корольковым в 1680 г. при расширении церкви, погреб же и подклет сохранены внутри новой трапезной. На юго-западный и северо-западный углы подклета были поставлены оба трапезных столба. В отличие от двух старых секционных объемов, новая секция получила иное плановое решение: квадратный, перекрытый в направлении север – юг коробовым сводом погреб, двойной, разделенный продольной (!) стеной подклет, – и иную трактовку объемов: щелыга разобранного в 1680 г. коробового (лоткового?) свода палаты достигала церковного карниза и врубалась в него. Но главное – новая секция была заложена на иной, чем церковь Троицы, отметке. В момент ее постройки вокруг памятника уже образовался культурный слой до полуметра толщиной, вследствие чего двери в подклет и погреб оказались поднятыми на новый уровень. Соответственно поднятыми оказались и свод погреба, и полы. Между возведением основного здания и пристройкой прошел, таким образом, не один десяток лет.
В архитектурном же отношении западная пристройка была более или менее добросовестно стилизована под основной памятник. Ее белокаменный подклет, насколько это возможно, воспроизводит подклеты первого здания. У него та же каменная облицовка (карниз подклета был полностью разобран в 1680 г.); те же двери в подклет и рядом погребной выход в специальном приямке; то же подклетное окно на северную сторону при отсутствии окон в торцовой стене подклета – ради сохранения анфиладных принципов этой части дворца (наглухо отгороженные друг от друга несообщающиеся между собою подклеты и свободный переход из здания в здание – по верхнему жилому ярусу дворца). Принципиальным новшеством этого строительного периода было сооружение для входа в новую палату каменного южного крыльца – единственного каменного крыльца в истории здания. Оно было устроено над приямком в погреб, отчего спуск в приямок шел с поворотом. Крыльцо было разобрано в 1680 г.
При всех указанных различиях физическая масса новой секции почти уравновешивала массу храма, так что, если Таубе и Крузе или фон Штаден посетили Слободу в момент ее постройки, у них вполне могло сложиться впечатление, что Троицкая церковь возводится заново.
Дворцовая принадлежность новой пристройки несомненна, но считать ее светской залой, как это делают в своем труде Г.Н.Бочаров и В.П.Выголов, думаем, нет оснований. Скорее всего, это был заказанный царем Иваном церковный притвор или трапезная, и его возведение преследовало те же цели, что и сооружение позднейших притворов и трапезных при приходских и монастырских церквях, – начиная с увеличения полезной площади и кончая организацией совместного трапезования с постановлением поминальных кормов и т.п. Последнее тем более вероятно, поскольку именно в Слободе, как считается, царь и его опричники в какой-то период усиленно пародировали монастырский чин. Это могла быть, например, царская «келарская», т.е. место интимных, гостевых трапез, сопровождавшихся чтением из Священного Писания.
Под сводом новой палаты оказались не только западный портал и церковные лопатки, но и западное надпортальное окно верхнего света, т.е. весьма крупный фрагмент наружной храмовой декорации. На то, что между двумя строительными периодами пролегает эпоха, помимо завышенных дверей, порогов и, главное, полов, указывает также иное, низкое, мастерство и иная, низкая, культура строительства: над входом в погреб нет иконной нишки (над входами в соседние древние погреба они есть), своды подклета не имеют импостов под распалубками, щелыги – розеток. Мелка, худосочна и по-особому груба архитектура единственного подклетного окна, по-иному положены связи, иначе и из другого железа сделаны поковки к окнам и дверям и, что совершенно невероятно, неправильно и опасно положена разделяющая подклет стена – поперек щелыги погребного свода! И этой явной бедности духа не могут скрыть никакие стилизаторские ухищрения. В архитектуре новой палаты видны грубость и старание вписаться – случай, во всем аналогичный тут же на Государевом дворе стоящей церкви Алексея митрополита, превращенной в 70-е гг. XVI в. во всем известный шатровый столп.
По-видимому, одновременно с пристройкой западной палаты происходил ремонт придела Федора Стратилата и устраивались новые каменные кровли над казнохранилищем23.
Таковы в общих чертах строительная история, конструктивные приемы и оригинальная стилистика этого незаурядного памятника.
Но церковь Троицы замечательна не только этими любопытными частностями. Среди крупномасштабных элементов ее архитектуры, таких, как погреба, «жилые» подклеты и придел «в папертях» с печью в алтаре и деревянными всходами и папертями, – самым замечательным является необычная структура основного церковного объема и его перекрывающей конструкции – шатра. Шатер Троицкой церкви – явление уникальное, и он должен быть поставлен в типологическую связь с дворцовым зодчеством своего времени.
У шатровой Троицкой церкви – «неправильный», неканонический с точки зрения архитектурного типа оклад: ее четверик вытянут в поперечном направлении более чем на сажень. Восточная стена как таковая отсутствует. Вместо нее в храм глядят три стройные, разделенные тонкими пилонами, почти равновеликие четверику алтарные экседры. Необычный этот четверик перекрыт в центральной своей части редкой формы приземистым, напоминающим «деревянное небо» каменным шатром. Устроено это перекрытие следующим образом. От стен четверика к шатру ведет многоступенчатая переходная конструкция, разбитая по высоте на четыре зоны. Первую зону составляют перекрывающие углы четверика крупные, косо поставленные тромпы. Эта зона образует фигуру сильно вытянутого с севера на юг восьмерика. Для создания в вышележащих ярусах необходимого для установки шатра равностороннего основания поверх зоны тромпов с запада на восток перекинуты две могучие подпружные арки на толстых проемных металлических связях. Пяты арок поставлены на косые тромпы заподлицо с ними, отчего арки приняли необычную «распалубленную» форму. Эту вынужденную распалубленность строивший Троицкую церковь зодчий остроумно использовал, поместив под обеими арками люнеты с круглыми окнами. В отличие от поставленного на обрез стены западного люнета, люнеты под арками «втянуты» вглубь интерьера посредством консольной конструкции, выполненной в технике нависающей кладки. Этим приемом зодчий добился удивительной мягкости и сглаженности между многочисленными переходными конструкциями в основании шатра, так что невооруженный глаз самого существования поддерживающих шатер арок просто не замечает. На фасады окна люнетов выходят в обрамлении громадных, поставленных на карниз с могучей полицей кокошников.
Венец из восьми кокошников обступает вышележащую шатровую конструкцию. Она – парадоксальна. Благодаря введению двух дополнительных перекидных арок неправильный восьмерик зоны тромпов превратился в обычный, близкий равностороннему восьмерик, вполне пригодный, чтобы быть перекрытым уже шатром. Тем не менее, этого не произошло. Здесь же в зоне арок от грани к грани идет череда вялых, небрежно выложенных плоских парусов, представляющих собой классическую конструкцию перехода к барабану. Завершает эту зону парусов увенчанное трехобломным карнизом натуральное «подбарабанное кольцо», которое в памятниках крестовокупольной конструкции обычно предшествует барабану с куполом. Однако строители от этой формы перекрытия почему-то отказались. Прямо на обрезе кольца они поставили скованный из полосового железа семиметровый каркас в форме восьмигранного шатра и обложили его кирпичной кладкой подколотыми горизонтальными рядами, разбив ее, в свою очередь, еще на две зоны. Нижняя получила со стороны фасадов вид неправдоподобно низкого, «перетянутого», фальшивого восьмерика под острым белокаменным карнизом. Верхнюю образует сам шатер с гуртами, итоговая высота которого после такой манипуляции сократилась с 7 до 5,5 м. Между двумя кладками внутри шатра был пропущен еще один трехобломный карниз. На шатер водружен восьмигранный световой фонарь.
Основываясь на этих данных, мы в состоянии высказать следующие взаимоисключающие предположения: или шатер в форме каменного «неба» был поставлен над четвериком церкви Троицы по зрелому размышлению, а вначале предполагалось нечто иное, например купол или барабан с куполом, или же подбарабанное кольцо над, по сути дела, уже готовым к перекрытию восьмериком было выложено с какими-то более тонкими целями, например для смягчения перехода от довольно грубого, не совсем симметричного, далеко не идеального восьмерика к шатру, чтобы иметь возможность основать шатер как бы заново, зрительно откорректировав его.
Так это или не так (нам ближе последняя точка зрения), но при том окладе храма, который зодчие с самого начала для себя избрали, их окончательное решение не могло быть свободным от импровизации. Ведь в распоряжении зодчих того времени была только одна готовая форма перекрытия средней величины храма из арсенала весьма редких на Руси купольных церквей типа «барабан на четверике» или «купол на четверике», т.е. именно та конструкция, которая много позже была применена в церквях Иван-города под Нарвой. Блистательным памятником этого редкого типа купольного перекрытия остаются малые приделы Покровского собора на Рву, в одном из которых есть даже две переброшенные дополнительные арки, однако миниатюрные размеры приделов давали Барме «с товарищи» безграничные возможности варьировать данную форму вплоть до придания крохотным куполо-барабанным церквам столпообразности (чего зодчий Троицкой церкви был, разумеется, лишен). Здание Троицкой церкви с его нелепым планом и тремя равновеликими четверику (!) «плоскими» алтарными экседрами могло родиться только в уникальной обстановке строящегося Государева двора, в процессе очень масштабного, требующего нестандартных решений, «разносилуэтного» строительства, Ничего общего с известными памятниками русского шатрового зодчества церковь Троицы, разумеется, не имеет. Она – вне традиции.
Однако, отказавшись по каким-то причинам от купольного перекрытия (или изначально преследуя свои определенные цели, для чего и сочинялась вся конструкция), зодчие Троицкой церкви добились в интерьере храма удивительного эффекта. И этому более всего способствовало устроенное в створе с узкой частью четверика громадное подбарабанное кольцо! Благодаря особой «раздвинутости» стен четверика на север и на юг и отсутствию нормальной восьмериковой опоры у зрителя рождается полное ощущение парящего над его головой граненого купола. Ничего подобного наша шатровая архитектура не знает. Памятник бесконечно оригинален и, возможно, более продуман, чем это нам кажется. Поскольку же Троицкая церковь с шатром оказалась в опричный период расписанной (по В.М.Сорокатому – в 60-е гг. XVI в.), есть все основания предполагать, что храм строился с расчетом на живопись, что его приземистый, приближенный к «деревянному небу» шатер был специально задуман для росписи. Заметим сразу же, что поздняя датировка росписи вовсе не означает поздней датировки самого шатра. Известно, что домовый Архангельский собор на Государевом дворе в Кремле был окончен в 1508 г., а расписан впервые где-то в 60-е гг.
Парящий в воздухе, как бы лишенный внутренней опоры, шатер – не единственный поражающий воображение элемент памятника. Не менее оригинальны и его алтари. Специальное алтарное помещение в храме отсутствует. Пространство алтаря размещено под тем же куполом, что и пространство для молящихся (что является ярким признаком храма башнеобразного типа). От остальной церкви его отделяла деревянная алтарная преграда с высоким трехтябловым иконостасом. Три обращенные в храм «мелкие» алтарные экседры представляют собой всего лишь элегантную декорацию, своего рода «задник». В центральной экседре помещалось открытое зондажами Н.В.Сибирякова каменное горнее место, перед ним (на полу из керамической плитки, уже под куполом храма) – остатки каменного престола. В северном алтаре Сибиряковым же был восстановлен стенной жертвенник в виде врезанного в тело экседры высокого «смятого» полуцилиндра, перекрытого надетою на железную связь белокаменною плитою. Перед нами – большой бесстолпный храм, воспроизводящий в увеличенном масштабе обычные для Московской Руси придельные церкви-капеллы. Подобное решение алтарного пространства, на что указывал еще М.А.Ильин, ставит церковь Троицы в один ряд с памятниками столпообразной традиции.
Три «мелкие» алтарные экседры вместо одной вместительной апсиды (что было бы логичнее при выборе бесстолпной конструкции церкви) – результат особого статуса храма. Прямо за алтарями, в перевязку с ними и в створе с северной и южной стенами четверика, располагалась (как уже говорилось) составляющая одно целое с церковью белокаменная казенная палата – личная сокровищница великого князя. Такова уходящая в глубь веков традиция устройства казнохранилища при алтарях и святилищах у всех народов на всех этапах цивилизации. Троицкая церковь не составляет здесь, таким образом, исключения, являя полную параллель домовому Благовещенскому собору на Сенях в Московском Кремле. Эта разобранная в 1680 г. палата, будучи в отличие от одностолпной Казенной палаты при Благовещенском соборе всего лишь узким папертным застенком, «вдавила» тем не менее внутрь храма его алтари, чем и предопределила в конечном счете его поперечную ориентацию. Но этим, как мы понимаем, деформирующее воздействие заалтарной казенной палаты на архитектуру церкви Троицы не исчерпывается. Зодчим храма пришлось проявить особую изобретательность при освещении алтарного пространства. Как установил при реставрации памятника Н.В.Сибиряков, алтарные экседры освещались окнами-люкарнами погребного типа, пропускавшими свет сверху вниз через специально устроенные косые световые колодцы, имевшие над кровлей казенной палаты специальные каменные приямки под крышками (погибли в 1680 г. вместе со сводом палаты). Эти резко диссонирующие с обычной храмовой архитектурой, превращающие нормальную церковь в «пещерную» алтарные окна смутили нас в свое время, заставив поверить в якобы имевшую некогда место капитальную перестройку всего сооружения.
Подведем некоторые итоги. Причина выбора зодчими изначально деформированного, «сдавленного» оклада как будто очевидна. В ней повинна встроенная в алтари казенная палата, не позволившая распространить церковь дальше на восток. Однако подобное объяснение не удовлетворяет с рациональной точки зрения: почему здание нельзя было заложить так, чтобы в нем могли свободно уместиться и правильно размеченная церковь, и заалтарная палата, как это сделано было, например, в Благовещенском соборе Московского Кремля? Думаем, что идея взаимопроникающих объемов была вложена в конструкцию здания изначально, что она носила, по всей видимости, принципиальный характер и в этом качестве предшествовала замыслу шатра. Присутствие за алтарями (по сути дела, «в алтарях») специальной палаты не только деформировало церковное здание, не оставив ему вариантов для устройства традиционной, разумной, формы перекрытия, но и «ослепило» его алтарные экседры, помешало сделать в них правильные окна, привело к нагромождению связанных с освещением технических трудностей. Перекрыть этот сложно построенный, не имеющий восточной стены четверик иным способом, кроме купольной конструкции любого типа, в те времена не представлялось возможным. Выбор зодчих пролегал между сферическим или восьмигранным куполом (на барабане или без барабана) и русским «деревянным» шатром. Зодчие остановились на последнем. Для второй столпообразной церкви Государева двора – церкви Алексея митрополита был выбран восьмигранный купол24, для церкви Троицы – шатер. Экспериментальный характер этого единственного в своем роде шатрового сооружения, таким образом, ясен.
Как датировать эту уникальную русскую шатровую капеллу? На первый взгляд датировка церкви Троицы представляет собой дилемму: в качестве памятника шатрового зодчества она, согласно существующей теории, должна быть отнесена к середине–третьей четверти XVI в.; в качестве здания, стилистически, конструктивно и технологически безраздельно принадлежащего данному архитектурному ансамблю, она должна датироваться по его главному зданию – Покровской соборной церкви, освященной 11 декабря 1513 г. В свое время нам уже приходилось высказываться по этому поводу25. В пользу единого происхождения Троицкой церкви и трех других сохранившихся зданий ансамбля говорят многочисленные факты. У памятника то же связующее, тот же кирпич, тех же кондиций белый камень, те же «якорные» с кольцами сложной ковки связи, те же обработанные кирпичными инкрустациями (в виде «впадин» или «ковчегов») фасады при строго белокаменном архитектоническом убранстве, те же наборы повторяющихся профилей цоколей (по три типа на каждом памятнике, на Успенской церкви – четыре), тот же различных модификаций классический трехобломный антаблемент (используемый в капителях и карнизах), та же архитектура итальянских «плоскостных порталов» и, наконец, та же «фряжская» резьба с некоторыми элементами «готицизма», исполненная, однако, на разных памятниках разными руками. Высказываясь несколько лет тому назад по данному вопросу, автор допустил в силу незнания лишь одну ошибку: он был убежден, что кирпичные инкрустации в процессе возведения здания тут же расписывались «под кирпич» по кирпичу же (именно такую роспись мы встретили при поверхностном обследовании с лесов Покровского собора). Однако сегодня мы знаем: по крайней мере три памятника Александровского ансамбля на протяжении десятков лет после их создания вообще не расписывались и не белились. Покровский собор – до, по крайней мере, 70-х гг. XVI в., Успенская церковь – до превращения в монастырскую, церковь Троицы – до перестройки 1680 г. Как мы понимаем, при разновременном их сооружении такого просто не могло быть! А потому вопрос о дате постройки всех четырех дворцовых церквей Александровой Слободы, включая церковь Троицы, можно считать закрытым. Как и весь дворец, вместе с крепостью и палатами, они возведены итальянскими мастерами великого князя после окончания Большого Кремлевского дворца в Москве. Отсюда следует, что вышеизложенная дилемма иллюзорна: в ней спорят между собой не факты, а теория (т.е. наше сегодняшнее понимание генезиса русского шатрового зодчества – и факты26). В такой ситуации долг исследователя – безоговорочно встать на сторону фактов и датировать церковь Троицы, как и весь дворец, 1509–1513 гг.27
Однако, поскольку стилистическое и конструктивное единство церкви Троицы с другими зданиями ансамбля не всеми исследователями принимается в качестве абсолютно бесспорного аргумента в пользу их общей датировки (считается, что памятник мог быть построен таким «в подражание» остальным зданиям, – это через пятьдесят-то лет!), обратимся к малоизвестным обстоятельствам создания самого Государева двора в Новом селе Александровском, для чего перечтем еще раз ранее цитировавшийся источник и попробуем отыскать в нем указание на постройку в том году, помимо Покровской, еще и Троицкой церкви. Может показаться странным, но при внимательном рассмотрении источника такое указание там обнаруживается.
Источник – вписанный на пустых листах богослужебной рукописи XVI в. «краткий летописец» – был обнародован иеромонахом Арсением при описании им библиотеки Троице-Сергиева монастыря в сильно урезанном виде28. «Летописец» по составу своему не представлял для издателя (и справедливо) особого интереса. Подавляющая часть его известий (включая даже отдельные троицкие) была извлечена из общерусской летописи, и лишь несколько, современных составителю и относящихся к постройкам и освящению церквей, были напрямую связаны с местными событиями и, правильнее сказать, с одним событием, весьма заметным в жизни тогдашнего общества и государства. При публикации, носившей всего лишь осведомительный характер, иеромонах Арсений сделал в тексте самые, на первый взгляд, незначительные купюры, которые, однако, держали на себе все остальное: сообщали событию протяженность во времени, называли отдельных участников, а главное – давали почувствовать смысл и значение происходящего. В результате означенное событие лишилось присущей ему картинности, а главное – потеряло в такой редакции свой исторический масштаб. Со времен Арсения этот весьма небольшой по объему рукописный текст никем не перечитывался. Событие, о котором идет речь, – зимний поход великого князя в декабре 1513 г. в Троицу на новоселье (плюс то, что ему непосредственно предшествовало). Вот его полный текст от начала и до конца:
«Лета 7021 октября 3 в Сергиеве манастыре основаша ворота кирпичныи, а на воротех во имя Сергия чюдотворца. Лета 7022 ноября 28 священа быстъ црквь древяная в Клементьеве. Того ж лет<а> декабря 1 сщнна бысть црквь Покров стеи Бцы в Новом селе Олександровском. Тогды ж кнзь великий и во двор вшел. Того ж мсца декабря 15 сщнна бысть црквь кирпичнаи в Сергиеве манастырь на воротех стый Сергий, а сщал ее епспъ Митрофан Коломенский да игумен Памва, а на сщние был кнзь великий»29.
Прежде чем прокомментировать этот текст, добавим к нему очень важную выписку из другого краткого троицкого летописца, изданного некогда А.Ф.Бычковым:
«7021 поставлены в Сергиеве мнстре ворота кирпичныа, <а> на воротех храм прпъднаго отца Сергия чюдотворца, а на правой стране приделъ Василиа Парийский»30.
Итак, возвращенные на свои места «околичности» восстанавливают подробности, хронологию (а с ними и смысл) одного из напрочь забытых троицких походов Василия III. Этот не отмеченный летописями многодневный поход (причем, вопреки обыкновению, зимний) был посвящен знаменательному событию в жизни великокняжеской семьи и двора – новоселью в только что отстроенном Государевом дворе (дворце) в Новом селе Александровском и одновременно ктиторскому посещению Троицкого монастыря.
Первое, что бросается в глаза при знакомстве с полной редакцией известия, – состав участников со стороны духовенства. Наконец-то мы получаем ответ на давний мучительный вопрос, почему о постройке вблизи столицы громадного загородного дворца нет официальных упоминаний. Оказывается, в походе с Василием III не было митрополита Варлаама, хотя как первосвященник он должен был участвовать в нем непременно! Вместо него – и там, и там – священнодействовали викарный Митрофан Коломенский и троицкие власти в лице игумена Памвы Мошнина, келаря и соборных старцев (последнее – по чину, поскольку чин освящения требует присутствия большого количества духовных лиц, певчих и пр.). Вероятно, митрополит был болен. А это означает, что среди действующих лиц не было гипотетического «образованного клирика» из митрополичьей свиты, выполнявшего обязанности хрониста. Ни при дворе великого князя, ни тем паче при дворе коломенского епископа летописанием никто, как видим, не занимался. Эта судьбоносная для выдающегося памятника русской истории и культуры болезнь (думаем, это была все-таки болезнь, хотя отсутствие митрополита могло иметь и другие причины) сделала то, что постройка вблизи Москвы первоклассной загородной резиденции, по сути дела, «замка», не отложилась в исторической памяти русского народа и, в конце концов, начисто ускользнула от внимания ученых. В народном сознании Слобода навсегда осталась «кровопийственным градом», местом пыток и казней, а не загородных увеселений, охоты, пиров и богомольных наездов московского двора, чем была на самом деле.
Второе, что открывается в вышеприведенных текстах, – протокольная последовательность событий, и главное из них – совершенный в Троице заключительный акт. Не все здесь поддается восстановлению. Поскольку попасть в Слободу, минуя Троицу, нельзя (если гости, конечно, шли из Москвы), установить сегодня в деталях, как все происходило в действительности, уже не представляется возможным, как невозможно решить сейчас, принимал Василий III участие в постройке и освящении Успенской церкви в Клементьеве на въезде в Троицкий монастырь 28 ноября или нет31 (в постройке, скорее всего, принимал, в освящении, вероятно, – нет). В остальном же последовательность событий, как показывают даты, была следующей: сначала было трехдневное – с 11 по 13 (14) декабря новоселье, потом – уже второе, протокольное, посещение монастыря, имевшее место 15 декабря 1513 г.
Нас, в первую очередь, должно интересовать ктиторское посещение. В нем – ключ ко всему остальному. Это была итоговая, завершающая часть похода и одновременно – исполненный глубокой символики акт окончания грандиозного государственного строительства, начатого двумя десятилетиями раньше (еще при жизни Ивана III) постройкой Большого Кремлевского дворца в Москве и законченного сооружением второго, меньших размеров загородного дворца вблизи главного московского богомолия – Троице-Сергиева монастыря. Последним штрихом к этой, в основном исчерпавшей себя к осени 1512 г., программе стала закладка в монастыре 3 октября этого года кирпичных Святых ворот с двухпрестольной надвратной «настоятельской» церковью в честь небесного крестного Василия III, «начальника» обители игумена Сергия и тезоименитого ангела ктитора Василия Парийского32. Постройкой на воротах церкви своего имени Василий III брал монастырь под свою личную защиту. Придел Василия Парийского в надвратной церкви Сергиева монастыря – первая, насколько мы знаем, и единственная именинная церковь 34-летнего Василия III, поставленная им в знак окончания домостроительного цикла в своей подмосковной лавре вблизи своего нового загородного жилища. Ни в главном – Кремлевском – дворце, ни вообще в Москве, ни в Новом селе домашней церкви в честь своего ангела у Василия III не было. Соединение двух разного уровня известий – известия о завершении дворца с известием о постройке в 40 верстах от него персонального храма хозяина дворца в одном частном монастырском летописце – не случайность, не результат совпадения места и времени, сроков готовности построек, близости расстояний и т.д., а вехи единого – троицкого – деяния, и память о нем сохранил для нас, как видим, троицкий источник.
Двойное освящение надвратных церквей в присутствии двора происходило, надо полагать, с особой пышностью; помимо обычных молебнов у гроба чудотворца Сергия в Троицком соборе (на этот раз особенно торжественных, поскольку освящалась вторая на Москве (об этом ниже) и первая в обители церковь во имя чудотворца) подавалась милостыня игумену и братии, одаривались гости, ставились столы в трапезной и т.п. Не будучи официальным33, источник не сообщает, был ли Василий III в походе один или вместе с великой княгиней Соломонией. Однако, поскольку новоселье – крепкий народный обычай – требует для будущего счастья полной семьи, мы вправе сделать вывод, что в походе были оба двора – его и ее. Таковы основные параметры и некоторые акценты этого троицкого похода. Любое посещение Государева двора в Новом селе будет отныне начинаться и заканчиваться в Троице.
И, наконец, третье и, наверное, главное, что непосредственно не следует из источника, но надежно экстраполируется из него (при условии знания памятника), это – двойное посвящение дворца Троице и Покрову. Выбор Василием III в качестве главного престола загородной резиденции праздника Покрова Богородицы (празднуется 1 октября) вопросов не вызывает. Известно, что лето на Руси (да и нигде, наверное, в мире) никогда не являлось временем отдыха. Это было время страды, изнурительных сельских трудов, а для государства еще и время повышенной военной опасности. Полноценный отдых начинался лишь с окончанием хозяйственного года, с предзимья – с Покрова. На Покров на Руси сводился баланс, заключались сделки, игрались свадьбы, забивался скот, открывалась господская охота. Начиная с Покрова, отдыхала и бражничала вся крестьянская страна – и князья, и пахари. Посвятив расположенную на входе во дворец огромную соборную церковь Покрову, Василий III не только принимал на себя обязательства ходить сюда «к празднику», но и декларировал сугубо светский, государственный характер совершаемых здесь, на отдыхе, трудов. Этому отвечала ренессансная стилистика дворца, роскошь его храмов, палат и комнат. В отличие от близлежащей лавры, где у него также были свои «кельи на приезд», здесь во дворце он мог заниматься государственными делами, жить семейной жизнью (меньшую «половину» двора занимала, как было принято, великая княгиня со своим штатом), охотиться. Построив дворец в двух «поприщах» от лавры (расстояние играло роль условной «карантинной зоны»), Василий III исключительно удачно решил свои проблемы, совместив личное богомолие с местом своей «прохлады» и «потехи», не нарушая приличий в глазах подданных. Здесь он «работает», руководит канцелярией, принимает послов и т.п., но и здесь же, под боком у Троице-Сергиева монастыря, он постничает, молится, празднует в узком кругу Троицу и Сергиеву память и ходит или не ходит, смотря по обстоятельствам, «к празднику». В дни ежегодного осеннего троицкого похода он мог, например, придя на Сергиев день (25 сентября) в монастырь, оказаться через четыре дня в Новом селе у Покрова и дальше уже жить, как заблагорассудится, хоть до Рождества. Однако, удаляясь во дворец, великий князь не порывал связи с обителью Сергия – центром духовного притяжения всей округи и местом своего крещения. Эта своеобразная двойственность и редкое даже для средневековья соединение в его жизни светского и религиозного начал нашли себе беспрецедентное выражение в архитектуре Александровского дворца.
Будучи, по европейским понятиям, первым «королевским замком» страны и далеко превосходя Сергиев монастырь красотой и величием строений, Александровский дворец в плане духовном играл всего лишь роль «троицких выселок» для наезжавшего сюда время от времени двора. Уже архитектура главной соборной церкви поражает обилием троицких аллюзий: у Покровского собора тот же, что и у Троицкого – увеличенный на сажень, со смещенными к востоку столбами, план34, та же «большая» глава на плоском постаменте, те же крытые тесом «бессводные» паперти (при наличии во дворце сводчатых каменных папертей при Успенской церкви), те же «сторонние», покрытые «фряжскими» орнаментами, «русские» перспективные порталы (порталы остальных трех церквей дворца исключительно «фряжские») и, наконец, те же «татарские» (по Лелекову) орнаментальные резные пояса начала XV в., насильственно включенные в систему классического ренессансного декора. Эти черты делают Покровский собор откровенной итальянизированной копией монастырского собора. Подобная, совершенно неоправданная с эстетической точки зрения, рабская зависимость соборной церкви от усыпальницы Сергия Радонежского как ничто другое издавна вредила репутации памятника в глазах ученых.
Но этим связь Александровского дворца с Троице-Сергиевым монастырем не исчерпывается. Немногие поклонники древнерусского зодчества знают, что Святые ворота монастыря, на которых некогда стояли две церкви Василия III и через которые в праздничные дни в монастырь входят прибывшие из Москвы богомольцы и туристы, в действительности, согласно древней топографии, были обращены в противоположную от Москвы сторону – на находящуюся в 40 км в северо-востоку Александрову Слободу35, на ведущую к «ставке» великого князя Александровскую дорогу. Поскольку ворота и дворец, согласно нашему источнику, были построены теми же мастерами и освящены, что называется, «день в день», мы вправе предположить, что архитектура ворот зеркально повторяла дворцовую, иначе говоря, была и «фряжской» и «кирпичной». «Кирпичными» называет ворота и письменный источник. Невзирая на разделявшее их огромное расстояние, ворота и дворец представляли собой своего рода масштабную архитектурную контаминацию: ворота смотрели на Слободу, Слобода – на ворота. Какие церкви стояли на воротах, мы, благодаря источнику, знаем. Какие церкви встречали путника на другом конце Александровской дороги при въезде во дворец? Прямо на дворцовой лестнице стояла Покровская, но она, как известно, была не одна. Справа, слева и позади нее находились другие престолы. Какие?
Мы, наконец, подходим к главному. Ясно, что посвященность дворца Троице-Сергиевскому культу не могла ограничиться одними лишь орнаментами. «Троицкой» была его архитектура, «троицкими» должны были быть и посвящения его престолов. Сколько церквей было в Троице? Известно, что в Сергиеве монастыре до 1512 г., до закладки Василием III Святых ворот, было всего две церкви, обе Троицкие: соборная – над гробом чудотворца Сергия и подколоколенная – переосвященная в конце XVI в. в церковь Сошествия Святого Духа. С 1513 г., с момента освящения ворот, церквей стало три, а основных престолов два: Троицы и Сергия36. Источник, говоря о новоселье («во двор вшел»), называет в числе освященных в тот раз престолов только главный – Покровский, и ничего не говорит об остальных дворцовых церквах, в том числе о расположенных тут же на папертях двух приделах самого собора – Никольского в алтарях и Сергия Радонежского в виде пристроенного снаружи к жертвеннику объема. Это игнорирование придельных церквей – общее место нашего летописания37. Когда они были освящены? Здесь нам на помощь вновь приходит рукописный источник. Благодаря известию об освящении церкви на воротах с тем же посвящением, мы вправе умозаключить, что и эти два придела – Сергия Радонежского и обозначенный писцовыми книгами начала XVII в. как личная молельня государя придел Николы чудотворца38 – были освящены в те же дни, разумеется, после основного престола, т.е. 12-го, в крайнем случае, 13-го декабря, Митрофаном Коломенским, игуменом Памвою и старцами. Ведь «первою на Москве» церковью преподобного Сергия была не церковь на воротах, освященная 15 декабря и заложенная согласно «Краткому летописцу» всего лишь поздней осенью 1512 г., когда дворец в Новом селе вчерне был уже готов и писались утварь и иконы, а одноименный ей Сергиевский придел во Дворце, основанный, как нетрудно подсчитать, тремя годами ранее, в 1509 г. при закладке самого дворца39.
Не освятив первую церковь у себя во дворце, великий князь не мог идти освящать вторую. В тот же день, но с некоторым опережением, был освящен и придел «одесную алтаря» – Николы чудотворца, имевший в качестве личной молельни государя перед Сергиевским приделом фору. Присутствие Сергиевского престола в преддверии дворца, в храме, посвященном Покрову, но демонстративно одетом при этом в «троицкие» одежды, – явление, обещающее некую кульминацию. Действительно, два синхронно и впервые основанных Сергиевских храма не столько «закрывают», сколько «открывают» троицкую тему, в первую очередь для дворца. Торжественно обращаясь к памяти своего небесного патрона, ставя ему две малые каменные церкви, мог ли Василий III не поставить «у себя» парную ему большую церковь – Живоначальной Троицы? Ведь помимо осенних походов на Сергиеву память в обычаях московского двора были не менее грандиозные походы в начале лета на Троицу с последующим «плотным» посещением дворца. О взаимосвязи и субординации этих двух престолов на Руси говорит солидная практика устройства соименных престолов в приписных к Троице-Сергиеву монастырях и по селам40. Закономерность следующая: если оба праздника встречаются почему-либо вместе в одном монастыре или в одном храме, под общей крышей, то престол большей церкви обычно посвящается Троице, а престол малой или придельной – Сергию41. Но в нашем дворце придел Сергия находится при Покровском соборе. Значит, где-то здесь, поблизости, в том же дворце должна находиться и «средняя» после Покровской – Троицкая церковь, тоже каменная и теми же руками построенная. Такую – большую, чем Сергиевский придел – домовую церковь-капеллу мы встретили в личных жилых апартаментах великого князя, в глубине дворца. В отличие от перекрытой коробовым сводом с прорезью одноглавой Сергиевской церкви, она неожиданно оказалась шатровой. Тем не менее анализ ее во всем тождественной архитектуры не оставляет сомнений, что она была построена тогда же и освящена в те же дни, что и Сергиевская церковь, в обстановке трехдневных празднеств, в присутствии великокняжеской четы и двора. А потому, отбросив сомнения, смело датируем ее декабрем 1513 г.
Тогда же на Дворце были освящены еще две малые церкви – Успенская с приделом Николая чудотворца на половине великой княгини и Алексея митрополита «под колоколами» – для отпевания умерших.
В заключение позволим себе поделиться с читателем следующим соображением: мы абсолютно убеждены, что Покровский собор Александровой Слободы строился Василием III как «Троицкий» (откуда и посвящение придела Сергию Радонежскому, и все остальное). Однако такое дублирование посвящений, как было показано выше, делало невозможным одновременное посещение двух Троицких церквей «в праздник», на Троицын день, отчего для второго престола и была выбрана близкая к памяти Сергия осенняя дата. Отказаться же вообще от Троицкого престола хозяин дворца ни при каких обстоятельствах не мог, и последний был удален с авансцены вглубь дворца.
Другого объяснения архитектурным парадоксам древней Александровой Слободы мы не знаем.
1994 г.
Примечания
1. «Свадебный чин царевича Ивана Ивановича и роспись приготовления к свадьбе 1571 г.» не опубликованы. ОР БАН Ед. хр. 16.15.15 (Осн. 233). Л. 161–174. Рукопись ХVII в.
Сведения взяты нами у О.А. Яковлевой «Кремль в Александровской Слободе в эпоху Ивана IV» (см.: Труды Института истории естествознания и техники. Т.7. М., 1955. С. 170, примеч. 32). Подлинник автору в настоящее время недоступен.
2. Писцовые книги Переяславль-3алесского уезда XVII в. неоднократно публиковались (выборочно). Наиболее полно во Владимирских губернских ведомостях (1854. № 17, 20). Писцовые книги 1625, 1627–1630, 1637–1639, 1640–1643 и 1675–1677 гг. хранятся в РГАДА, в ф. Поместного приказа. Ссылки на них встречаются во всех работах, посвященных памятникам Александровой Слободы. Имеется в виду следующее место: «...город осыпной..., а в нем храм каменный Покров пресвятые Богородицы... В городе же в осыпи место, что бывал Государев двор, придел Николая чудотворца, Живоначальные Троицы, Алексея митрополита, Успения пресвятые Богородицы...» (ПК 1629 г.), а также «место двора Государева придел Святого Николая чудотворца...» (ПК 1625 г.). Расшифровку этого трудного для понимания текста см.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы // Информационный курьер Московской организации Союза архитекторов РФ. 1991. № 7. С. 18. Автор статьи к подлиннику не обращался. См. также первую статью настоящего сборника, являющуюся кратким изложением упомянутого доклада.
3. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 2. Карт. XII. Ед. хр. 1268. О ремонте неизвестной каменной церкви в Александровской Слободе, 1641 г.; В 1639–1640 гг. возобновляется выдача ладана в церковь Троицы, что в Осыпи: РГАДА, ф.396 Дворцовый отдел. Оп.2. 4.1. Ед.хр.417. Ладанная книга 1639 г., Л. 84 об, 85, и ед. хр. 418. Ладанная книга 1640 г., Л. 58, 59, а с нач. 40-х гг. «строятся» церковные одежды: там же, ед. хр 486. Книги церковного строения 1643 г., Л. 29, 29 об., 30, 33, 34, 62, 62 об., 34 об.
4. Монастырский летописец или сказание об основании Успенской девичьей обители... (первой половины XVIII в.) //Леонид, архим. Историческое и археологическое описание первоклассного Успенского женского монастыря в г. Александрове (Владимирской губернии). СПб., 1884., изд. 1-ое. С.22. В источнике царь Алексей Михайлович называет хоромы «своими», что верно с точки зрения прав собственности, но не по существу. Строил хоромы его отец.
5. Там же, с.36.
6. Книга записная дворцовых строительных работ в Александровой Слободе в Успенском девичьем монастыре 1680–1681 гг. ОПИ ГИМ. Ф. 440. Оп. 1. Ед. хр. 365; Благословенная грамота патриарха Иоакима, данная Успенскому девичьему монастырю в Александровой Слободе на перестройку в нем каменной церкви 7188 (1680) г. июня 21 (ветхая). Ф. 17. Оп. 2. Карт. 6а. Ед. хр. 762. Л. 1, 2. Как показывает записная книга, к моменту выдачи благословенной церковь была почти полностью перестроена, т.е. грамота давалась задним числом.
7. Придел Федора Стратилата упоминается только в благословенной грамоте патриарха Иоакима (см. примеч. 6) и нигде больше. Каким было его древнее посвящение, неизвестно. Поскольку в монастырский период храмы переосвящались, вопрос остается открытым. Придел мог быть посвящен Федору Стратилату после того, как ктитором монастыря стал царь Федор Алексеевич, носивший это имя. Позднее в честь ангела царя была построена церковь на Святых воротах.
8. Книга записная... ОПИ ГИМ. Ф. 440. Оп. 1. Ед. хр. 365. Л. 27 об.,28,29,46,48,105 об.
9. Никаких известий об имевшем место переосвящении соборной и Троицкой церквей не сохранилось. Ясно, что произошло это в момент полной перестройки монастыря. Непосредственным поводом к этому могло стать создание крипты под алтарем собора для умершего в августе 1681 г. местного святого монастырского духовника Корнилия, инициатора перестройки. Однако в документах центральных учреждений собор еще долго оставался Покровским – таковы особенности древнего делопроизводства.
10. Горностаев Ф.Ф. Шатровые храмы // История русского искусства. Т.2. М., б.г. С. 7.
11. В своей жизни проф. А.И. Некрасов обращался к памятникам архитектуры Александровой Слободы дважды. Его первые работы, при всем их положительном значении в деле ознакомления общественности с замечательным архитектурным ансамблем, еще наивны с историко-архитектурной точки зрения. Попав за два года до смерти в ссылку в Александров, он вторично обратился к теме Александровой Слободы и написал очень живую, полную натурных наблюдений и остроумных догадок книгу, оставшуюся, к сожалению, неопубликованной (см.: Памятники Александровой Слободы, их состояние и значение. М., 1948. ЦГАЛИ. Ф. 2039. Оп. 1. Ед. хр. 17.) Особое значение при написании этой книги имели личные контакты А.И.Некрасова с исследователем Александровой Слободы архитектором П.С.Полонским. Хранящаяся в Александровском музее отрицательная рецензия Полонского на книгу Некрасова не перечеркивает многочисленных достоинств этой рукописи.
12. Арсений, иеромонах. Описание славянских рукописей библиотеки Свято-Троицкого Сергиева монастыря. М., 1888.
13. Ильин М.А. Русское шатровое зодчество. Памятники середины XVI века. М., 1980; Брунов Н.И. Покровский собор. Храм Василия Блаженного в Москве. М., 1988.
14. Сведения о работе в Покровском соборе комиссии Центральных реставрационных мастерских мы нашли в «Рецензии на рукопись проф. А.И.Некрасова «Памятники архитектуры Александровой Слободы» П.С.Полонского» (М., 1948, архив Александровского музея).
Протокол об осмотре подписан 2 июня 1924 г. Анисимовым, Чириковым, Левинсоном и др. В печати об открытии сообщил в своей статье Н.Малицкий, где он ссылается на читанные незадолго перед этим в Академии истории материальной культуры доклады М.К.Каргера (1925 г.) и Е.О.Костецкой (1927 г.).
15. Таубе И., Крузе Э. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе // Русский исторический журнал. Кн. 8. Пг., 1922. С.51; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного: Записки немца-опричника. М., 1925, С.67, 90, 91.
16. Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Александровская Слобода. М., 1970. С. 25-27.
17. Некрасов А.И. Указ. соч. С. 198, 227 и др.
18. Кавельмахер В.В. Указ. соч. С.18.
19. Если собрать воедино все встречающиеся в литературе ссылки на местные «предания» и «легенды», то таких легенд окажется три: 1) двор Василия III был при Покровской церкви, 2) двор его сына, царя Ивана, был при Троицкой соборной церкви и 3) двор царя Ивана был при Успенской церкви. Это неправомочное (если вспомнить писцовые книги, см. примеч. 2) разделение одного и того же Государева двора между двумя государями и тремя церквями – исторически и топографически абсурдно. Однако у каждой версии имеется свой источник, а у версии об Успенской церкви их даже два. Источник первой легенды – свидетельство краткого летописца (об этом – ниже) об освящении Покровской церкви в 1513 г. и о вхождении Василия III «во двор». Покровская же церковь самой легенды – это в действительности Троицкая церковь во Дворце, о перемене престола которой сочинители легенды не догадывались. Источник второй легенды – это «Сказание об основании девичьей обители...» первой половины XVIII в. (по Леониду), где речь идет, как мы помним, о «царских хоромах при Троицкой церкви». Троицкая церковь этой легенды – это переосвященная Покровская церковь 1513 г. Что касается Успенской церкви в качестве центра особого (чуть ли не «опричного»!) двора, то эта идея появилась в результате чтения писцовых книг первой трети ХVII в., где действительно встречается непонятная фраза: «...Государев двор, придел Николая чудотворца...» Из другого источника – монастырского архива – заимствованы сведения о том, что придел Николая чудотворца до его переосвящения в 60-е гг. XVII в. был при Успенской церкви. Однако еще один Никольский придел был при Покровском соборе, и с него-то и начинался собственно Государев двор! (см.: Кавельмахер В.В. Указ. соч.). Творцами всех трех легенд были грамотные историографы-любители из числа жителей Слободы. В их осведомленности нет ничего невероятного: прочесть в монастыре или воеводской канцелярии выписки из писцовых книг Поместного приказа не составляло труда уже во второй половине ХVII в., наши же легенды все не ранее второй половины XVIII в. Подлинных легенд Александрова Слобода, видимо, не сохранила. Все это памятники письменной традиции и принадлежат Новому времени. Использовать их в научных целях – нецелесообразно.
20. Кавельмахер В.В. Указ. соч.
21. Кавельмахер В.В. Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове // Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. М., 1991. С. 110, примеч. 4. (См. также статью в данном сборнике).
22. Следы западной пристройки были обнаружены на чердаке трапезной епархиальным арх. Латковым еще в начале XX в. В отделе графики ГНИМА им. А.В.Щусева хранится его схематический обмерный чертеж разобранного свода (Р-У № 1699/2, 1921 г.). О пристройке писали Некрасов (см.: Некрасов А.И. Указ.соч. С. 241), Бочаров и Выголов (см.: Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Указ.соч. С. 27). По каким-то причинам наши предшественники считали пристройку органической частью памятника. Изначальными считаются у них и новый погреб, и новый подклет.
23. На чердаках Успенской и Троицкой церквей сохранились пяты вторичных пологих кирпичных сводов, сделанных с целью замены тесовых кровель после страшного пожара, уничтожившего белокаменный декор Успенской церкви. Пожар датируется XVI в., горели тесовые кровли папертей. Поверх сводов выкладывалась лотковая черепица. На остатки сводов обратил внимание А.И.Некрасов при осмотре чердаков Троицкого храма (см.: Некрасов А.И. Указ.соч. С.204).
24. См. нашу реконструкцию: Кавельмахер В.В. Новые исследования... С. 124)
25. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры...
26. Предлагаемое отнесение церкви Троицы к первым десятилетиям XVI в. подрывает, на первый взгляд, самые основы теории русского шатрового зодчества. Однако так ли уж строга и совершенна эта теория? Так, первым каменным шатровым храмом на Руси считается с некоторых пор известная «заместительница» церкви Троицы на Дворце – церковь Вознесения в Коломенском, построенная тем же ктитором и с тою же целью – в качестве холодного дворцового храма в своей новой подмосковной резиденции. Постройка была осуществлена с неслыханным размахом и огромными материальными затратами. Строил церковь, как полагают исследователи, выдающийся итальянский архитектор Пьетро Франциско Аннибал (Петрок Малый) в 1528–1532 гг. В истории русского зодчества храм остался произведением, с точки зрения его формального совершенства, единственным и неповторимым. Однако на этом процесс возведения каменных шатровых храмов в Москве в силу ряда обстоятельств прервался. «Массовое» строительство шатровых церквей возобновилось лишь в 50-е гг. XVI в. – враз, спонтанно, в поразительно развитой и совершенной форме, ничего общего, однако, с церковью Вознесения уже не имеющей. Разрыв нового строительства с конструктивной идеей и пластикой предполагаемого прототипа еще как-то можно объяснить, но как объяснить безупречно зрелую, «выдержанную», самостоятельную форму новой серии памятников? Ведь если следовать данной теории, получается, что едва ли не первыми после двадцатилетнего перерыва были построены такие шедевры, как центральный шатровый столп Покровского собора на Рву (1554–1561 гг.) и не дошедший до нас пятишатровый Борисоглебский собор в Старице (1557–1561 гг.). Можно, конечно, предположить, что оба здания строил гениальный Барма «с товарищи». Но кто тогда строил другой шатровый шедевр – не дошедшую до нас церковь Сергия на Троицко-Богоявленском подворье в Кремле (1558 г.)? Или не столь безупречный с точки зрения формы, но уверенно сделанный шатровый реликварий – усыпальницу Авраамия Ростовского в Авраамиево-Богоявленском монастыре Ростова Великого (1554 г.)? И кто создал конструктивно грубую, но вызывающе дерзкую шатрово-крестовокупольную конструкцию Спасо-Преображенского собора на Соловках? Кто построил двустолпный крестовокульный-шатровый Благовещенский собор в фамильном замке Строгановых в Сольвычегорске (1557 г.)? И как тогда понимать свидетельство источника о постройке Покровского собора «с приделы» – «разными образцы и переводы»? Если принять эту теорию, придется признать, что у русских строителей не было никакого предшествующего опыта в строительстве шатровых храмов! Это льстит национальному самолюбию, так как предполагает у наших зодчих способность к гениальному спонтанному творчеству, но это – «плохая теория». Между тем архитектурные формы Покровского собора на Рву восходят не к церкви Вознесения в Коломенском (последнее касается только вымпергов и наличников), а в первую очередь к двум столпообразным памятникам Александровой Слободы – купольной церкви Алексея митрополита и шатровой Троицкой церкви. Если Троицкая церковь, как думают многие, тоже поздний памятник, то она в сравнении с Покровским собором – безобразное и регрессивное явление. Именно такой приговор ей вынесла история архитектуры. Однако памятник слишком свеж и самобытен, слишком неуклюже-наивен, чтобы быть просто творческой неудачей неизвестного итальянского зодчего. А потому методы его датировки за неимением других должны быть строго археологическими.
27. Установить дату закладки дворца должна помочь простая арифметика. В 1508 г. был закончен Большой Кремлевский дворец и в течение пяти лет никакого строительства в Москве, если верить летописям, не велось. В 1514 г. строительство, государево и частное, возобновляется. Где находились строительные кадры с 1509 по 1513 г.? Ответ лежит на поверхности: в вотчинах и уделах, во-первых, и по городам и монастырям, во-вторых. Новое село Александровское и Троицкий монастырь и были такими «вотчинами». Дата окончания дворца это подтверждает. Покровская церковь была освящена 11 декабря 1513 г. (но закончена постройка могла быть годом раньше, см. ниже, – осенью 1512 г.) Для ее возведения требовалось от трех до четырех-пяти лет. Значит, она, а с нею и весь дворец, были заложены весной 1509 г. Кроме Покровской церкви в течение 1509, 1510, 1512 и 1513 годов были выстроены еще три палаты, крепость, три малые церкви, деревянные хоромы – в общем, целый город. Прерванное в Москве и синхронно с этим развернувшееся в Слободе строительство говорит о едином, длящемся без перерыва до самого конца царствования градостроительном процессе. Но интереснее другое: Александровский дворец был последней домашней великокняжеской постройкой, возведенной с участием итальянских резчиков по камню. И хотя само итальянское строительство продолжалось после этого еще более двух десятков лет, каменной фряжской резьбы вплоть до постройки церкви Вознесения в Коломенском (окончена в 1532 г.) мы в Москве уже не встречаем. Причем резьба эта окажется по духу и стилю совершенно иной. По-видимому, закончив свой загородный дворец, Василий III отпустил дорогих итальянских резчиков домой, а архитекторов задержал на службе и с ними обстраивал Москву и провинцию.
28. Арсений, иером. Указ. соч.
29. ОР ГБЛ. Ф. 304. Ед. хр. 647. Л. 4,4 об.
30. Летописец Троице-Сергиева монастыря. Типографская летопись. ОР ГИМ. Син. Ед. хр. 645. Л. 427 об., опубл.: Леонид, архим. Краткий летописец Свято-Троицкия Сергиевы лавры //А.В.Горский. Историческое описание Свято-Троицкие Сергиевы Лавры. М., 1890. С.177.
31. Успенская церковь была поставлена в селе Клементьеве на своего рода «поклонной горе», там, где путнику впервые открывался вид на обитель преподобного Сергия, где спешивались конные, творились поклоны, раздавалась первая милостыня. Это были лаврские пропилеи, и участие в ее постройке великого князя вполне вероятно.
32. До постройки в Троицком монастыре каменных Святых ворот с Сергиевской церковью на их месте были другие – деревянные ворота с деревянной же церковью тезоименитого ангела Дмитрия Ивановича Донского – Дмитрия Солунского. При перестройке ворот церковь Дмитрия Солунского была сохранена и поставлена наверху ворот «против лестницы» в качестве второго придела Сергиевской церкви. Ее видел Симон Азарьин. Эта церковь была разобрана «на дрова» в дни осады.
33. «Краткий летописец» составлен кем-то из властных монахов Троицкого монастыря, может быть, келарем, участником всех вышеописанных церемоний, спустя некоторое время, для себя, по памяти. О ранге писца свидетельствует тот факт, что богослужебный сборник, на листах которого делались заметки, принадлежал позднее архиепископу Великого Новгорода и Пскова Серапиону Курцеву.
34. Расширяя церковь во все стороны на сажень, строители увеличили физический объем Покровского собора в полтора раза. Поставленная на подклетный ярус, огромная, широко расползшаяся со своими лестницами, приделами и палатами Покровская церковь была одним из самых монументальных зданий своего времени. Достаточно сказать, что еще во второй половине XVII в. власти предлагали ее в качестве образца для перестройки Успенского собора Мономаха в Смоленске.
35. Древние москвичи шли в монастырь с юго-запада через Клементьево и, обходя овраг и делая петлю, попадали в него с севера, через нынешнюю Каличью башню.
36. Известная «Ермолинская» трапезная Троице-Сергиева монастыря не имела церкви до начала XVII в. Кроме церквей Троицы и Сергия, в монастыре было два придела: Похвальский в дьяконнике Троицкого собора и Ивана Предтечи в дьяконнике подколоколенной церкви.
37. Так, ничего не сообщает об освящении многочисленных приделов великих московских дворцовых соборов – Успенского (3 придела), Архангельского (7), Спасского на Бору (не меньше пяти), Благовещенского на Сенях (4 придела, летопись сообщает об одном), – официальное летописание.
38. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры...
39. Постройка только одной Покровской церкви требует не менее четырех лет. Кроме Покровского собора к 1513 г. были выстроены еще три церкви, три больших палаты и крепость. Таким образом, строительство должно было начаться около 1509 г. Но в 1508 г. завершилось строительство Большого Кремлевского дворца в Москве. Ясно, что в Слободу были переброшены освободившиеся в Москве строительные кадры. Любопытна и дата возобновления итальянского строительства в столице – 1514 г. И оно тоже было, как известно, государевым.
40. Мы просмотрели описные книги монастырского приказа рубежа XVII–XVIII вв., в частности места, касающиеся приписных к Троице-Сергиевой лавре монастырей (РГАДА. Ф. 237. Ед. хр. 40). Самостоятельные Троицкие и Сергиевские церкви встречены в них как порознь, так и вместе (например, в Богоявленском монастыре в Москве, в Киржацком и Стромынском монастырях трапезные церкви были посвящены преп. Сергию, а Троицких церквей не было вообще), Сергиевские же приделы без основной Троицкой церкви не встречены ни разу (например, два Сергиевских придела в приписных Казанском и Алаторском монастырях)! (Там же. Л. 103–125 об., 128–144 об.).
41. Известен только один случай, когда трапезная церковь Сергия была каменной, а холодная Троицкая – деревянной (в Сергиевском Свияжском монастыре XVI в.), но это объясняется вынужденной очередностью строительства. Игумен торопился построить теплую каменную церковь, а построить холодную уже не успел (РГАДА. Ф.237. Ед.хр. 40. Л.153 – 191 об.).
Ранее опубликовано в кн.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы (сборник статей). Владимир, 1995. С. 19-74.
Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове
НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»
С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы
Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры
Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)
Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы
Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове
К истории Васильевских дверей Софии Новгородской
Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера
Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы
Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора, источник и сайт запрещено.