НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»

В начало книги

С.В. Заграевский. О В.В. Кавельмахере – классике архитектурной реставрации и истории древнерусского зодчества

С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы

Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры

Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)

Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы

Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове

Покровский собор Александровой Слободы и его место в истории русской архитектуры XVI в. (скомпоновано из черновых рукописей автора)

Бронзовые двери византийской работы из новгородского Софийского собора в Александровой Слободе. Еще раз о происхождении Тверских врат

К истории Васильевских дверей Софии Новгородской

Приложение 1. Программа архитектурно-археологических исследований, ремонтно-реставрационных работ и музеефикации памятников архитектуры ХVI–ХVIII вв. Успенского монастыря в г. Александрове Владимирской области (б. Александрова Слобода)

Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера

Приложение 3. С.В. Заграевский. Новые данные, свидетельствующие о верности обоснованных В.В. Кавельмахером датировок памятников архитектуры Александровской Слободы

Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы

Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце

иллюстрации 

 

 

В.В. Кавельмахер

 

 

Древности Александровой Слободы

 

Сборник научных трудов

 

 

ЦЕРКОВЬ ТРОИЦЫ НА ГОСУДАРЕВОМ ДВОРЕ ДРЕВНЕЙ

АЛЕКСАНДРОВОЙ СЛОБОДЫ

 

Шатровая, на погребах и подклетах, цер­ковь Троицы на Государевом дворе или Дворце дошла до нас в составе Успенского девичьего монастыря в г. Александрове в сильно перестроенном виде.

В источниках церковь Троицы появляется впервые в 1571 г., в свадебном разряде царевича Ивана Ивановича1. После польско-литовской интервенции она упоминается среди четырех церквей разо­ренного Государева двора – второй после со­борной церкви Покрова с приделом Николая чудотворца2. Службы в ней в это время нет. В 1641 г. власти приступают к ремонту пустующей церкви и в том же году ее освящают3. Одновре­менно с возобновлением храма рядом с ним за­ново возводятся «царские хоромы» – жилая деревянная часть дворца4. Однако уже в 1650 г., по благословению патриарха Никона и с разреше­ния царя, на женской половине дворца, напро­тив церкви Троицы, при церкви Успения в Буг­рах основывается девичий монастырь. Учреждение среди развалин Государева двора монасты­ря означало фактическую ликвидацию старин­ной великокняжеской и царской резиденции, просуществовавшей на этом месте чуть менее полутораста лет. Около 1666–1667 гг. одновре­менно с началом постройки деревянного двор­ца в Коломенском царь Алексей Михайлович передает монастырю на слом – для сооружения «келий и крестовой» – свои только что отстро­енные «хоромы, что возле Троицкой церкви»5, а к концу 70-х гг. под монастырь уже отходит вся остальная территория Государева двора, вклю­чая соборную и Троицкую церкви. В 1680 г. цер­ковь Троицы перестраивается в большую мо­настырскую трапезную церковь6. С запада к ней пристраивается двустолпная палата с шатровой колокольней, церковный шатер перегоражива­ется дополнительным восьмигранным куполь­ным сводом, алтари расширяются за счет слома заалтарной казенной палаты, а на юго-восточ­ном углу строится новый придел Федора Стратилата (в честь ктитора монастыря царя Федора Алексеевича) взамен старого, возле северо-вос­точного угла, того же посвящения7. Работами по перестройке храма руководил каменных дел подмастерье Никита Корольков8.

По окончании строительства Троицкая церковь была переосвящена9. Ее престол был перенесен в соборную Покровскую церковь, а престол соборной церкви – в Троицкую. «Настоящее», как принято у православных, название церкви, таким образом, – Покровская, но для историков архитектуры она навсегда останется Троицкой. В ее посвящении Троице, как уви­дим ниже, был заключен особый смысл.

Историки русской архитектуры стали уде­лять внимание памятнику с последней четверти XIX в. Первым, кто пытался оценить его архи­тектуру, был Ф.Ф.Горностаев10, а первым исследователем в современном смысле слова можно считать А.И.Некрасова11. Ничего не зная о пе­реосвящении слободских церквей, ученые того времени датировали шатровую Троицкую цер­ковь по известию, в действительности относя­щемуся к Покровской соборной церкви, освященной, согласно источнику, 11 декабря 1513 г.12 У них получалось, что каменная шатровая Троицкая церковь была построена до церк­ви Вознесения в Коломенском, которая претендовала на то, чтобы счи­таться первым каменным шатровым храмом на Руси. Этот вывод, в тех условиях ничем не подкрепленный, оказал отрицательное воздействие на становле­ние теории русского каменного шатрового зод­чества, которая окончательно оформилась только в 70-е гг. нашего века в тру­дах М.А.Ильина и Н.И.Брунова13.

Отношение же к самой Троицкой церкви у исто­риков русской архитектуры всегда было и оста­валось прохладным. В литературе принято об­ращать внимание на «неправильный» вытянутый план, грузные неуклюжие пропорции само­го церковного здания и особенно на «приземис­тый», низко висящий шатер. Все знающие па­мятник, не сговариваясь, приходят к выводу, что строивший церковь зодчий не имел поня­тия о достижениях русского шатрового зодчест­ва второй половины XVI в. Ему неведомы ни эс­тетика, ни пропорциональный строй этих глу­боко укоренившихся в нашей культуре после Казанского похода сооружений.

В 1924 г. комиссия Центральных реставра­ционных мастерских, исследуя живопись Покровского собора, установила, каким в действи­тельности было освящение этого храма14. Стало ясно, что известие об освящении Покровской церкви в 1513 г. к Троицкой шатровой церкви не относится. С чувством понятного облегчения исследователи приступили к поискам иной, по понятиям того времени бо­лее скорректированной, учитывающей шатро­вую конструкцию храма, датировки. Ответ, ка­залось бы, лежал на поверхности. Из записок немцев-опричников И. Таубе и Э.Крузе и Г. фон Штадена известно, что в разгар опричнины, сразу после новгородского похода, в Слободе ведется интенсивное строительство. Царь стро­ит две церкви «с колоколами» и какое-то храни­лище под храмом, куда свозят награбленное15. Естественно было предположить, что один из этих храмов на погребах и с обширным подцерковьем – церковь Троицы на Дворце (к таким, например, выводам пришли впоследствии Г.Н.Бочаров и В.П.Выголов16). Однако, в годы, о которых идет речь, не все ученые так рассуждали. Камнем преткновения для некото­рых из них, прежде всего – для А.И.Некрасова, сделались профилированные импосты в распа­лубках и резные орнаментированные замковые розетки в сводах подклетов Троицкого храма, более всего говорящие о вероятном создании памятника в эпоху Василия III17. После же рас­чистки и реставрации в 60-е гг. нашего века находящихся под церковью великолепных белокаменных погребов возник вопрос и о датировке этих последних. Так к исследователям пришло ощущение несовместимости «позднего» шатра с достаточно явными признаками «ранней» и даже «очень ранней» архитектуры. В результате ученые стали высказывать осторожные пред­положения о возможных двух строительных этапах в жизни памятника. Последним, кто не­которое время разделял эту точку зрения, был автор настоящей статьи, печатно высказавший­ся о вероятной перекладке шатра в опричный период существования Слободы18. Однако при исследовании памятника с лесов эта гипотеза отпала сама собой: церковь Троицы вся, от пог­ребов до скуфьи купола, выстроена в течение двух–трех строительных сезонов. Это на ред­кость цельный и очень неплохо сохранившийся в своей обстройке памятник.

Положительным итогом этого важного эта­па исследования стал утвердившийся среди части ученых взгляд на Троицкую церковь как на домовый храм жилой части слободского дворца.

К сожалению, этот чрезвычайно существенный для понимания памятника вывод был получен не вполне корректным образом. Не приводя прямых аргументов, но лишь угадывая непро­стую природу памятника, исследователи пред­почитали ссылаться в этом вопросе на некое «местное предание», якобы об этом свидетель­ствующее. В действительности такого «преда­ния» не существует, а то, что за него обычно принимается, восходит к тому же источнику, что и вышеприведенная «ложная» по отноше­нию к данному памятнику дата19.

На назначение Троицкой церкви быть до­мовым храмом надежно указывают следующие моменты:

1. Ее место в перечне дворцовых церквей при описании Государева двора в 20-е гг. XVII в. (Она упоминается второй после Никольского придела Покровского собора, с которого начинался собственно дворец20).

2. Две церкви на Дворце, Покровская и Троицкая, были расписаны в 60–70-е гг. XVI в.: Покровская как главная и соборная, Троицкая как личная молельня государя. Два других хра­ма, подколоколенная церковь Алексея митро­полита21 и Успенская на женской половине дворца, никогда не расписывались.

3. При церкви Троицы, как и при домовом кремлевском Благовещенском соборе на Сенях, до ее реконструкции в 1680 г. существовала встроенная в ее алтари специальная казенная палата для складывания походной казны великого князя. Наличие при храме казнохранили­ща говорит о его принадлежности сюзерену.

4. Церковь Троицы построена «на погре­бах». Все известные памятники этого типа (включая монастырские церкви) – домовые. (Но не все домовые церкви обязательно «на погребах»!) Таковы Успенский собор в Дмитро­ве (10-е гг. XVI в.) в уделе Юрия Ивановича Дмитровского, Успенская церковь на Крутицах 1516 г. в резиденции Подонского владыки, церковь Одигитрии в Кушалине в уделе Симеона Бекбулатовича (конец XVI в.) и Архангельский собор Московского Кремля на Государевом дворе в Москве 1508 г. (погреба под папертями с юго-западной стороны собора). Кроме церкви Троицы, здесь же в Слободе на погребах и подклетах в пару с нею построена еще одна малая церковь – Успения – на половине великой кня­гини. Манера строить на погребах и подклетах – на тех и других одновременно – пока зафик­сирована только у памятников конца XV–начала XVI в. Позже этот прием уже никогда не применялся.

5. При церкви Троицы изначально было отделанное с дворцовым великолепием «жилое» теплое подцерковье и небольшой внешний теп­лый северо-восточный придел Федора Стратилата. И подцерковье, и придел уникальны. Под­церковье образуют двойные подклеты со свода­ми красивого рисунка, с распалубками на проф­илированных импостах и резными замковыми розетками в щелыгах, на которых некогда висели бронзовые паникадильца на крюках. Один из сводов, тот, что непосредственно под цер­ковью, расписан «кирпичным паркетом» по левкасу. Вероятное назначение этих помеще­ний – быть хранилищем «второй» и «третьей» государевой казны, рухлядной, постельной, оружейной палатами и т.д. Роскошь этих вто­ростепенных помещений, своего рода «малых палат», или «комнат», – знак интимной части дворца. Крохотный теплый придел Федора Стратилата – изысканнейшее произведение зодчества XVI в. Он безапсидный, нарочито «папертной» архитектуры, из двух перекрытых крестовыми сводами на профилированных им­постах компартиментов, с изначально заложенными наружными простенками. Придел «трехстенный». Его внутренняя четвертая стена – это фрагмент как бы взятой в футляр наружной ар­хитектуры храма, угол с цоколем и лопаткой и целиком вся северная стена заалтарной казенной палаты. Генезис данного архитектурного приема («прируб» к основной «клети») восходит к деревянной архитектуре. Столь изысканная форма имитирует известные по источникам ста­ринные «приделы на папертях». Поскольку еди­ная для всего конгломерата теплых помещений дымовая труба стояла на смежной стене казенной палаты и придела, можно думать, что и эта палата была теплой. Все четыре отапливаемых помещения Троицкой церкви были очень ни­зки. Из-за необходимости зрительно выделить объем придела над его основными сводами были возведены вторые. На втором, защитном, своде стояла не дошедшая до нас глава. Холод­ная шатровая церковь в окружении теплых па­латок, папертей и подцерковья, несомненно, домовая.

6. Среди церквей Слободы только церковь Троицы не имеет каменных папертей, так как изначально была обстроена деревянными хоро­мами, о чем и сообщил нам поздний источник. В русском языке слово «хоромы» – синоним жи­лища, жилья. О назначении Троицкой церкви служить центром жилой, деревянной, интим­ной части дворца свидетельствует также ее упрощенная, «прямоблочная», «на деревянное дело» архитектура, в частности, такие ее фор­мы, как утрированные полицы шатра, карниз без архитрава и фриза, отсутствие капителей у лопаток, «придел-прируб» и щипцовые порта­лы.

7. И, наконец, у храма – сложная сакраль­ная форма, с претензией на башнеобразность, шатровая и купольная одновременно. Эти по­нятия к памятникам русской архитектуры тра­диционно не применяются, однако в теории христианского храма они являются основополагающими и нет причин от них отказываться. Сочетание жилых комнат или апартаментов с храмом сакральной формы позволяет говорить о Троицкой церкви как о семейной «домовой капелле» западного типа. Найти данному явле­нию аналоги на русской почве довольно трудно. Подобными функциями наделялись только архиерейские крестовые церкви у владык на се­нях. Лучший пример – Спас на Сенях Ростов­ского архиерейского дома.

«Домовое» предназначение Троицкой цер­кви, таким образом, очевидно. Перед нами редчайший в типологическом отношении памят­ник русской дворцовой архитектуры – домовая церковь-капелла Московского государя. Что представляло собой здание Троицкой церкви до ее перестройки?

Здание Троицкой церкви исследовалось в 40–50-е гг. архитекторами-реставраторами П.С.Полонским и Н.В.Сибиряковым. Качество реставрации высокое. Сибиряковым были восстановлены полностью утраченные кокошники, карнизы, окна и подготовлена музеефикация церковного интерьера (речь идет о представля­ющей научный интерес древней части памятни­ка). Под руководством этого архитектора были раскопаны и подготовлены для экспозиции за­сыпанные монастырем погреба. Им же выпол­нены прекрасные обмеры всего здания. В своей графической реконструкции мы опирались на чертежи Сибирякова и собственные промеры и раскрытия.

Церковь Троицы расположена за алтарями Покровского собора на значительном, до 50 м, от него расстоянии. По отношению к собору ось здания смещена к северу и совпадает с осью се­верного наружного Сергиевского придела. Храм как бы отступает, пропуская вперед глав­ную замковую улицу или площадь, берущую начало от обращенного на восток парадного юж­ного крыльца Покровского собора.

Древнее ядро Троицкой церкви состоит из двойного (о двух помещениях) белокаменного подклета с водруженными на него, как на под­иум, церковью и находящейся в створе с нею заалтарной казенной палатой. Под подклетом два глубоких погреба. При общей растянутости зда­ния в восточном направлении, все его располо­женные в три этажа помещения, начиная с пог­ребов, имеют поперечную ориентацию и слегка вытянутый план. Таким образом, в композиции церкви Троицы легко прочитывается ее «вычлененность» из некой анфилады зданий.

Главный, «рабочий» фасад здания – юж­ный, некогда обращенный к центру замка, возможно, к стоящей напротив тронной зале. Сюда на юг выходят целых шесть расположенных в три яруса дверных проемов: южные церковные двери, дверь в казенную палату (не сохранилась), две двери в подклеты и два погребных вы­хода в специальных белокаменных приямках. Из-за «нехватки» фасадной площади оба обра­щенных на юг окна подклетов устроены косы­ми. Прочие окна (два подклетных и два погреб­ных) выходят на север. Торцовые (западный и восточный) фасады подклета-подиума в древ­ности окон не имели. Это – знак некогда при­мыкавших к ним хоромных строений. С севера и юга к зданию были пристроены неизвестной конструкции паперти: из пилонов северного и южного порталов им навстречу выступали кольца могучих железных связей. Какая-то крылеч­ная конструкция существовала перед западным порталом (судя по сохранившимся в закладках древним импостам).

Стилистика здания изысканно противоре­чива. Церковь и палата представляют собой причудливое сочленение двух взаимопроникающих разной высоты и разной конфигурации объемов. Церковь – «верх шатром», палата – «низменной» архитектуры. Эта достаточно выразительная сама по себе композиция доведена до пронзительного контраста несовпадающим пластическим решением каждого из объемов. Уникальных пропорций «сдавленный» церков­ный четверик поставлен на развитый высокий белокаменный цоколь и увенчан оригинально­го рисунка белокаменным некрепованным кар­низом. Четверик и шатер инкрустированы кир­пичными ковчегами-впадинами. Устроенная же в створе с четвериком казенная палата, на­против, была полностью лишена архитектони­ческого убранства (за исключением не дошед­шего до нас карниза) и имела вид чистого белокаменного параллелепипеда. Ковчегами-фи­ленками обработаны лишенные капителей крещатые белокаменные лопатки четверика и при­дела. Окна подклетов и алтарные окна большо­го храма не имели наличников.

Кроме двух основных объемов – церкви и палаты – при здании церкви Троицы существует, как отмечалось выше, еще и третий, выстро­енный одновременно с ними наружный северо-восточный придел Федора Стратилата. Придел представляет собой двухъярусную постройку прямоугольной конфигурации, заложенную в створе с восточной стеной казенной палаты. Это единственный объем в здании, ориентиро­ванный с запада на восток. Выстроенный с опозданием на один строительный сезон, уже после возведения подклетов, придел еще в древности пришел в катастрофическое состояние: его северо-западный угол ушел в землю, стены расселись, своды, основной и защитный, трес­нули и разломились, что повлекло за собой его глубокую перестройку. Реконструкция придела происходила в том же XVI в. Двойные кресто­вые своды были переложены в прежних формах, в западную стену вложена новая связь, защит­ный же свод и глава восстановлены по изменен­ному рисунку. Последняя по времени рекон­струкция придельного храмика происходила уже в 1680 г., при Никите Королькове. В этот раз его верхи были окончательно разобраны, и он был обращен в ризницу.

Церковь Троицы выстроена из большемерного кирпича и белого камня на дубовых осадочных и металлических внутристенных и про­емных связях, без обухов, «якорного» типа, на жирном известковом растворе. Кладка смешан­ная. От яруса к ярусу объем белого камня посте­пенно убывает. В третьем, церковном ярусе, из белого камня целиком (кроме сводов) была вы­ложена только казенная палата и три алтарных экседры. В отделке же церкви и придела кирпич (он используется здесь как декоративный мате­риал) уже преобладает. Из белого камня здесь выложены только цоколи, лопатки и порталы (не полностью), конструктивные «накрывные» элементы карнизов и кокошников и облицованы до половины высоты стены в интерьере. В остальном верхи здания почти целиком кир­пичные. В проемах преобладают прямоблочные перемычки, но есть, например, в оконных чет­вертях придела, кирпичные арочные. Из кирпи­ча сложены распалубки всех без исключения дверных и оконных проемов, на всех трех яру­сах здания. Неожиданным для нас оказался факт применения кирпича в порталах.

Белокаменные в своей основе, «плоскост­ные» порталы храма принадлежат руке инос­транного художника. Южный, северный и портал придела Федора Стратилата – щипцовые; западный – с полуциркульным верхом. Щипцы – сочные, из профилированного кирпича обычного набора («полка» – «четверть вала» – «полка на ребро» – «четверть вала» – «полка» – у южно­го портала; «полка» – «четверть вала» – «полка на ребро» – у придельного), относительно сла­бого (до 32 см) выноса, тимпаны – кирпичные. Архитектура порталов оригинальна и глубоко продумана. Устроенная в тонкой «папертной» стене белокаменная декорация малого придель­ного портала искусно развернута в плоскости, а вот мощные белокаменные пилоны боковых порталов, во-первых, надложены поверх капи­телей дополнительным ярусом кирпичной кладки, а во-вторых, выступают из плоскости стены столь далеко, что требуют для своего за­вершения каких-то объемных элементов типа пинаклей или обелисков. В эти кирпичные надкладки заделывались кольца могучих, сложной ковки, связей для прикрепления к ним (каким образом – это остается для нас тайной) неиз­вестной конструкции папертей или крылец. И гипотетические навершия-обелиски, и кольца связей погибли при перестройке здания в 1680 г. Зато единственный на памятнике запад­ный портал с полуциркульным верхом свое уникальной формы навершие сохранил. До своей растески в конце XIX в. он имел боко­вые стенки в форме развернутых волют (сохра­нились их отпечатки на обрезе стены под современным полом) и падугу неизвестного профиля и рисунка. На карнизе нетронутого при растеске завершающего архивольта (с профилем в виде «гуся») лежит огромный, закрученный жгутом «сноповидный» вал, опира­ющийся на покрытые веерообразными листо­видными орнаментами гигантские белокамен­ные валики с окончаниями в виде белокамен­ных «моллюсков». Пронизанный «органикой» и трудный в исполнении «сноповидный» вал выложен, тем не менее, из тесаного кирпича, по которому уже в кладке протесана перевязь. Кирпичные элементы всех четырех порталов густо облевкашены, причем без признаков росписи. Это редкий вид работы, доныне нигде не отмеченный.

Двойная, «белокаменно-кирпичная» при­рода подмазанных левкасом порталов Троицкой церкви помогла нам ответить на вопрос боль­шой научной важности, который должен стать в деле датировки памятников Александровой Слободы решающим. Оказалось, что, покрывая левкасом кирпичные навершия портального де­кора (будь то вал или щипцы) и притирая его к белому камню или к кирпичу основной кон­струкции, древние не прикасались к самой кладке ни мастерком, ни кистью, оставляя фак­туру кирпича или белого камня в неприкосно­венности. Четко прописанные по натуральному кирпичу швы – вот и все убранство как пор­тальных тимпанов (очень хорошо сохранив­шихся в обкладке XVII в.), так и инкрустиро­ванных кирпичом церковных прясел (огромные фрагменты которых можно видеть на чердаках южной и северной папертей). Из сказанного следует, что в первый период своего существо­вания – от момента постройки и вплоть до 1680 г. – здание Троицкой церкви не красилось и не белилось. Кроме порталов, левкасом на кляммерах были покрыты архивольты кокош­ников, нижние кирпичные членения карнизов, кирпичные рамы оконных наличников и не ис­ключено, что и сам, ныне недоступный иссле­дованию, шатер (подобные примеры известны). Белокаменный, местами по кирпичу подмазан­ный ослепительно белым левкасом, архитекто­нический наряд церкви Троицы резко выделял­ся на фоне натуральной кирпичной кладки с аккуратно прописанными, тонко затертыми, на­поминающими пасту известковыми швами. В основе цветового решения памятника лежало, таким образом, использование декоративных свойств строительного материала – белого кам­ня и красного кирпича. Церковь Троицы была выстроена в западноевропейских традициях – в кирпиче и камне – и воспринималась ввиду обилия кирпичных инкрустаций как «кирпич­ная». Все последующие окраски в два цвета – реставрационные и принадлежат нашему вре­мени. Аналогичным образом были решены фасады и трех других дворцовых церквей алексан­дровского ансамбля. Последний факт более других говорит о его единовременном создании.

На протяжении своей истории церковь Троицы перестраивалась дважды.

В отличие от реконструкции 1680 г., ре­зультаты которой у всех перед глазами, объем и характер ее первой по времени перестройки, имевшей по всем данным место в XVI столетии, все еще недостаточно выяснены. Особенно для нас важна ее уточненная датировка. Ведь если будет доказано, что перестройка церкви проис­ходила в опричный период, при Грозном (а это, по общему мнению, самое вероятное), то сам памятник должен быть построен много раньше. Эту возможность уже рассматривали некоторые наши предшественники и, как увидим ниже, не ошиблись.

Стратиграфическое обследование нижних ярусов здания показало, что по истечении некоторого времени после сооружения Троицкой церкви к ее западному фасаду была пристроена новая дополнительная секция, состоявшая, как и первые две, из погреба, подклета и палаты над ними22. Палата была разобрана Никитой Ко­рольковым в 1680 г. при расширении церкви, погреб же и подклет сохранены внутри новой трапезной. На юго-западный и северо-запад­ный углы подклета были поставлены оба тра­пезных столба. В отличие от двух старых секци­онных объемов, новая секция получила иное плановое решение: квадратный, перекрытый в направлении север – юг коробовым сводом пог­реб, двойной, разделенный продольной (!) стеной подклет, – и иную трактовку объемов: щелыга разобранного в 1680 г. коробового (лотко­вого?) свода палаты достигала церковного кар­низа и врубалась в него. Но главное – новая секция была заложена на иной, чем церковь Троицы, отметке. В момент ее постройки вокруг памятника уже образовался культурный слой до полуметра толщиной, вследствие чего двери в подклет и погреб оказались поднятыми на новый уровень. Соответственно поднятыми оказались и свод погреба, и полы. Между возве­дением основного здания и пристройкой про­шел, таким образом, не один десяток лет.

В архитектурном же отношении западная пристройка была более или менее добросовестно стилизована под основной памятник. Ее бе­локаменный подклет, насколько это возможно, воспроизводит подклеты первого здания. У него та же каменная облицовка (карниз подклета был полностью разобран в 1680 г.); те же двери в подклет и рядом погребной выход в специаль­ном приямке; то же подклетное окно на север­ную сторону при отсутствии окон в торцовой стене подклета – ради сохранения анфиладных принципов этой части дворца (наглухо отгоро­женные друг от друга несообщающиеся между собою подклеты и свободный переход из здания в здание – по верхнему жилому ярусу дворца). Принципиальным новшеством этого строи­тельного периода было сооружение для входа в новую палату каменного южного крыльца – единственного каменного крыльца в истории здания. Оно было устроено над приямком в погреб, отчего спуск в приямок шел с поворотом. Крыльцо было разобрано в 1680 г.

При всех указанных различиях физическая масса новой секции почти уравновешивала мас­су храма, так что, если Таубе и Крузе или фон Штаден посетили Слободу в момент ее постройки, у них вполне могло сложиться впечат­ление, что Троицкая церковь возводится заново.

Дворцовая принадлежность новой при­стройки несомненна, но считать ее светской за­лой, как это делают в своем труде Г.Н.Бочаров и В.П.Выголов, думаем, нет оснований. Скорее всего, это был заказанный царем Иваном цер­ковный притвор или трапезная, и его возведение преследовало те же цели, что и сооружение позднейших притворов и трапезных при приходских и монастырских церквях, – начиная с увеличения полезной площади и кончая организацией совместного трапезования с поста­новлением поминальных кормов и т.п. Последнее тем более вероятно, поскольку именно в Слободе, как считается, царь и его опричники в какой-то период усиленно пародировали мо­настырский чин. Это могла быть, например, царская «келарская», т.е. место интимных, гос­тевых трапез, сопровождавшихся чтением из Священного Писания.

Под сводом новой палаты оказались не только западный портал и церковные лопатки, но и западное надпортальное окно верхнего света, т.е. весьма крупный фрагмент наружной храмовой декорации. На то, что между двумя строительными периодами пролегает эпоха, помимо завышенных дверей, порогов и, главное, полов, указывает также иное, низкое, мастерст­во и иная, низкая, культура строительства: над входом в погреб нет иконной нишки (над вхо­дами в соседние древние погреба они есть), сво­ды подклета не имеют импостов под распалуб­ками, щелыги – розеток. Мелка, худосочна и по-особому груба архитектура единственного подклетного окна, по-иному положены связи, иначе и из другого железа сделаны поковки к окнам и дверям и, что совершенно невероятно, неправильно и опасно положена разделяющая подклет стена – поперек щелыги погребного свода! И этой явной бедности духа не могут скрыть никакие стилизаторские ухищрения. В архитектуре новой палаты видны грубость и старание вписаться – случай, во всем аналогич­ный тут же на Государевом дворе стоящей церк­ви Алексея митрополита, превращенной в 70-е гг. XVI в. во всем известный шатровый столп.

По-видимому, одновременно с пристрой­кой западной палаты происходил ремонт при­дела Федора Стратилата и устраивались новые каменные кровли над казнохранилищем23.

Таковы в общих чертах строительная исто­рия, конструктивные приемы и оригинальная стилистика этого незаурядного памятника.

Но церковь Троицы замечательна не толь­ко этими любопытными частностями. Среди крупномасштабных элементов ее архитектуры, таких, как погреба, «жилые» подклеты и придел «в папертях» с печью в алтаре и деревянными всходами и папертями, – самым замечательным является необычная структура основного цер­ковного объема и его перекрывающей конструкции – шатра. Шатер Троицкой церкви – явление уникальное, и он должен быть поставлен в типологическую связь с дворцовым зод­чеством своего времени.

У шатровой Троицкой церкви – «непра­вильный», неканонический с точки зрения архитектурного типа оклад: ее четверик вытянут в поперечном направлении более чем на сажень. Восточная стена как таковая отсутствует. Вмес­то нее в храм глядят три стройные, разделенные тонкими пилонами, почти равновеликие четверику алтарные экседры. Необычный этот четверик перекрыт в центральной своей части ред­кой формы приземистым, напоминающим «де­ревянное небо» каменным шатром. Устроено это перекрытие следующим образом. От стен четверика к шатру ведет многоступенчатая переходная конструкция, разбитая по высоте на четыре зоны. Первую зону составляют перекры­вающие углы четверика крупные, косо постав­ленные тромпы. Эта зона образует фигуру силь­но вытянутого с севера на юг восьмерика. Для создания в вышележащих ярусах необходимого для установки шатра равностороннего основа­ния поверх зоны тромпов с запада на восток пе­рекинуты две могучие подпружные арки на тол­стых проемных металлических связях. Пяты арок поставлены на косые тромпы заподлицо с ними, отчего арки приняли необычную «распа­лубленную» форму. Эту вынужденную распалубленность строивший Троицкую церковь зод­чий остроумно использовал, поместив под обе­ими арками люнеты с круглыми окнами. В от­личие от поставленного на обрез стены запад­ного люнета, люнеты под арками «втянуты» вглубь интерьера посредством консольной кон­струкции, выполненной в технике нависающей кладки. Этим приемом зодчий добился удиви­тельной мягкости и сглаженности между многочисленными переходными конструкциями в основании шатра, так что невооруженный глаз самого существования поддерживающих шатер арок просто не замечает. На фасады окна люнетов выходят в обрамлении громадных, постав­ленных на карниз с могучей полицей кокошников.

Венец из восьми кокошников обступает вышележащую шатровую конструкцию. Она – парадоксальна. Благодаря введению двух до­полнительных перекидных арок неправильный восьмерик зоны тромпов превратился в обыч­ный, близкий равностороннему восьмерик, вполне пригодный, чтобы быть перекрытым уже шатром. Тем не менее, этого не произошло. Здесь же в зоне арок от грани к грани идет чере­да вялых, небрежно выложенных плоских пару­сов, представляющих собой классическую кон­струкцию перехода к барабану. Завершает эту зону парусов увенчанное трехобломным карни­зом натуральное «подбарабанное кольцо», кото­рое в памятниках крестовокупольной конструкции обычно предшествует барабану с куполом. Однако строители от этой формы перекрытия почему-то отказались. Прямо на обрезе кольца они поставили скованный из поло­сового железа семиметровый каркас в форме восьмигранного шатра и обложили его кирпич­ной кладкой подколотыми горизонтальными рядами, разбив ее, в свою очередь, еще на две зоны. Нижняя получила со стороны фасадов вид неправдоподобно низкого, «перетянутого», фальшивого восьмерика под острым белока­менным карнизом. Верхнюю образует сам ша­тер с гуртами, итоговая высота которого после такой манипуляции сократилась с 7 до 5,5 м. Между двумя кладками внутри шатра был про­пущен еще один трехобломный карниз. На ша­тер водружен восьмигранный световой фонарь.

Основываясь на этих данных, мы в состоя­нии высказать следующие взаимоисключающие предположения: или шатер в форме каменного «неба» был поставлен над четвериком церкви Троицы по зрелому размышлению, а вначале предполагалось нечто иное, например купол или барабан с куполом, или же подбарабанное кольцо над, по сути дела, уже готовым к пере­крытию восьмериком было выложено с каки­ми-то более тонкими целями, например для смягчения перехода от довольно грубого, не со­всем симметричного, далеко не идеального восьмерика к шатру, чтобы иметь возможность основать шатер как бы заново, зрительно откор­ректировав его.

Так это или не так (нам ближе последняя точка зрения), но при том окладе храма, кото­рый зодчие с самого начала для себя избрали, их окончательное решение не могло быть сво­бодным от импровизации. Ведь в распоряжении зодчих того времени была только одна готовая форма перекрытия средней величины храма из арсенала весьма редких на Руси купольных цер­квей типа «барабан на четверике» или «купол на четверике», т.е. именно та конструкция, кото­рая много позже была применена в церквях Иван-города под Нарвой. Блистательным па­мятником этого редкого типа купольного пере­крытия остаются малые приделы Покровского собора на Рву, в одном из которых есть даже две переброшенные дополнительные арки, однако миниатюрные размеры приделов давали Барме «с товарищи» безграничные возможности варьировать данную форму вплоть до придания кро­хотным куполо-барабанным церквам столпообразности (чего зодчий Троицкой церкви был, разумеется, лишен). Здание Троицкой церкви с его нелепым планом и тремя равновеликими четверику (!) «плоскими» алтарными экседрами могло родиться только в уникальной обстанов­ке строящегося Государева двора, в процессе очень масштабного, требующего нестандартных решений, «разносилуэтного» строительства, Ничего общего с известными памятниками русского шатрового зодчества церковь Троицы, ра­зумеется, не имеет. Она – вне традиции.

Однако, отказавшись по каким-то причи­нам от купольного перекрытия (или изначально преследуя свои определенные цели, для чего и сочинялась вся конструкция), зодчие Троицкой церкви добились в интерьере храма удивитель­ного эффекта. И этому более всего способствовало устроенное в створе с узкой частью четве­рика громадное подбарабанное кольцо! Благодаря особой «раздвинутости» стен четверика на север и на юг и отсутствию нормальной восьме­риковой опоры у зрителя рождается полное ощущение парящего над его головой граненого купола. Ничего подобного наша шатровая ар­хитектура не знает. Памятник бесконечно ори­гинален и, возможно, более продуман, чем это нам кажется. Поскольку же Троицкая церковь с шатром оказалась в опричный период расписанной (по В.М.Сорокатому – в 60-е гг. XVI в.), есть все основания предполагать, что храм стро­ился с расчетом на живопись, что его приземис­тый, приближенный к «деревянному небу» ша­тер был специально задуман для росписи. Заме­тим сразу же, что поздняя датировка росписи вовсе не означает поздней датировки самого шатра. Известно, что домовый Архангельский собор на Государевом дворе в Кремле был окон­чен в 1508 г., а расписан впервые где-то в 60-е гг.

Парящий в воздухе, как бы лишенный внутренней опоры, шатер – не единственный поражающий воображение элемент памятника. Не менее оригинальны и его алтари. Специальное алтарное помещение в храме отсутствует. Пространство алтаря размещено под тем же куполом, что и пространство для молящихся (что является ярким признаком храма башнеобразного типа). От остальной церкви его отделяла деревянная алтарная преграда с высоким трехтябловым иконостасом. Три обращенные в храм «мелкие» алтарные экседры представляют со­бой всего лишь элегантную декорацию, своего рода «задник». В центральной экседре помеща­лось открытое зондажами Н.В.Сибирякова каменное горнее место, перед ним (на полу из ке­рамической плитки, уже под куполом храма) – остатки каменного престола. В северном алтаре Сибиряковым же был восстановлен стенной жертвенник в виде врезанного в тело экседры высокого «смятого» полуцилиндра, перекрытого надетою на железную связь белокаменною плитою. Перед нами – большой бесстолпный храм, воспроизводящий в увеличенном масштабе обычные для Московской Руси придельные церкви-капеллы. Подобное решение алтарного пространства, на что указывал еще М.А.Ильин, ста­вит церковь Троицы в один ряд с памятниками столпообразной традиции.

Три «мелкие» алтарные экседры вместо од­ной вместительной апсиды (что было бы логичнее при выборе бесстолпной конструкции цер­кви) – результат особого статуса храма. Прямо за алтарями, в перевязку с ними и в створе с се­верной и южной стенами четверика, располага­лась (как уже говорилось) составляющая одно целое с церковью белокаменная казенная пала­та – личная сокровищница великого князя. Та­кова уходящая в глубь веков традиция устройст­ва казнохранилища при алтарях и святилищах у всех народов на всех этапах цивилизации. Троицкая церковь не составляет здесь, таким обра­зом, исключения, являя полную параллель домовому Благовещенскому собору на Сенях в Московском Кремле. Эта разобранная в 1680 г. палата, будучи в отличие от одностолпной Ка­зенной палаты при Благовещенском соборе все­го лишь узким папертным застенком, «вдавила» тем не менее внутрь храма его алтари, чем и предопределила в конечном счете его попереч­ную ориентацию. Но этим, как мы понимаем, деформирующее воздействие заалтарной казен­ной палаты на архитектуру церкви Троицы не исчерпывается. Зодчим храма пришлось про­явить особую изобретательность при освеще­нии алтарного пространства. Как установил при реставрации памятника Н.В.Сибиряков, алтар­ные экседры освещались окнами-люкарнами погребного типа, пропускавшими свет сверху вниз через специально устроенные косые све­товые колодцы, имевшие над кровлей казенной палаты специальные каменные приямки под крышками (погибли в 1680 г. вместе со сводом палаты). Эти резко диссонирующие с обычной храмовой архитектурой, превращающие нор­мальную церковь в «пещерную» алтарные окна смутили нас в свое время, заставив поверить в якобы имевшую некогда место капитальную пе­рестройку всего сооружения.

Подведем некоторые итоги. Причина вы­бора зодчими изначально деформированного, «сдавленного» оклада как будто очевидна. В ней повинна встроенная в алтари казенная палата, не позволившая распространить церковь даль­ше на восток. Однако подобное объяснение не удовлетворяет с рациональной точки зрения: почему здание нельзя было заложить так, чтобы в нем могли свободно уместиться и правильно размеченная церковь, и заалтарная палата, как это сделано было, например, в Благовещенском соборе Московского Кремля? Думаем, что идея взаимопроникающих объемов была вложена в конструкцию здания изначально, что она носила, по всей видимости, принципиальный харак­тер и в этом качестве предшествовала замыслу шатра. Присутствие за алтарями (по сути дела, «в алтарях») специальной палаты не только деформировало церковное здание, не оставив ему вариантов для устройства традиционной, разум­ной, формы перекрытия, но и «ослепило» его алтарные экседры, помешало сделать в них пра­вильные окна, привело к нагромождению свя­занных с освещением технических трудностей. Перекрыть этот сложно построенный, не име­ющий восточной стены четверик иным спосо­бом, кроме купольной конструкции любого типа, в те времена не представлялось возмож­ным. Выбор зодчих пролегал между сферичес­ким или восьмигранным куполом (на барабане или без барабана) и русским «деревянным» шат­ром. Зодчие остановились на последнем. Для второй столпообразной церкви Государева дво­ра – церкви Алексея митрополита был выбран восьмигранный купол24, для церкви Троицы – шатер. Экспериментальный характер этого единственного в своем роде шатрового сооружения, таким образом, ясен.

Как датировать эту уникальную русскую шатровую капеллу? На первый взгляд датиров­ка церкви Троицы представляет собой дилемму: в качестве памятника шатрового зодчества она, согласно существующей теории, должна быть отнесена к середине–третьей четверти XVI в.; в качестве здания, стилистически, конструктивно и технологически безраздельно принадлежащего данному архитектурному ансамблю, она должна датироваться по его глав­ному зданию – Покровской соборной церкви, освященной 11 декабря 1513 г. В свое время нам уже приходилось высказываться по этому пово­ду25. В пользу единого происхождения Троиц­кой церкви и трех других сохранившихся зда­ний ансамбля говорят многочисленные факты. У памятника то же связующее, тот же кирпич, тех же кондиций белый камень, те же «якор­ные» с кольцами сложной ковки связи, те же обработанные кирпичными инкрустациями (в виде «впадин» или «ковчегов») фасады при строго белокаменном архитектоническом убранстве, те же наборы повторяющихся проф­илей цоколей (по три типа на каждом памятни­ке, на Успенской церкви – четыре), тот же раз­личных модификаций классический трехобломный антаблемент (используемый в капите­лях и карнизах), та же архитектура итальянских «плоскостных порталов» и, наконец, та же «фряжская» резьба с некоторыми элементами «готицизма», исполненная, однако, на разных памятниках разными руками. Высказываясь не­сколько лет тому назад по данному вопросу, ав­тор допустил в силу незнания лишь одну ошиб­ку: он был убежден, что кирпичные инкруста­ции в процессе возведения здания тут же распи­сывались «под кирпич» по кирпичу же (именно такую роспись мы встретили при поверхност­ном обследовании с лесов Покровского собора). Однако сегодня мы знаем: по крайней мере три памятника Александровского ансамбля на протяжении десятков лет после их создания вооб­ще не расписывались и не белились. Покровс­кий собор – до, по крайней мере, 70-х гг. XVI в., Успенская церковь – до превращения в монастырскую, церковь Троицы – до пере­стройки 1680 г. Как мы понимаем, при разновременном их сооружении такого просто не мог­ло быть! А потому вопрос о дате постройки всех четырех дворцовых церквей Александровой Слободы, включая церковь Троицы, можно считать закрытым. Как и весь дворец, вместе с крепостью и палатами, они возведены итальян­скими мастерами великого князя после оконча­ния Большого Кремлевского дворца в Москве. Отсюда следует, что вышеизложенная дилемма иллюзорна: в ней спорят между собой не факты, а теория (т.е. наше сегодняшнее понимание ге­незиса русского шатрового зодчества – и фак­ты26). В такой ситуации долг исследователя – безоговорочно встать на сторону фактов и дати­ровать церковь Троицы, как и весь дворец, 1509–1513 гг.27

Однако, поскольку стилистическое и кон­структивное единство церкви Троицы с други­ми зданиями ансамбля не всеми исследователя­ми принимается в качестве абсолютно бесспор­ного аргумента в пользу их общей датировки (считается, что памятник мог быть построен та­ким «в подражание» остальным зданиям, – это через пятьдесят-то лет!), обратимся к малоизвестным обстоятельствам создания самого Государева двора в Новом селе Александровском, для чего перечтем еще раз ранее цитировавшийся источ­ник и попробуем отыскать в нем указание на постройку в том году, помимо Покровской, еще и Троицкой церкви. Может показаться странным, но при внимательном рассмотрении ис­точника такое указание там обнаруживается.

Источник – вписанный на пустых листах богослужебной рукописи XVI в. «краткий летописец» – был обнародован иеромонахом Арсе­нием при описании им библиотеки Троице-Сергиева монастыря в сильно урезанном виде28. «Летописец» по составу своему не представлял для издателя (и справедливо) особого интереса. Подавляющая часть его известий (включая даже отдельные троицкие) была извлечена из обще­русской летописи, и лишь несколько, современ­ных составителю и относящихся к постройкам и освящению церквей, были напрямую связаны с местными событиями и, правильнее сказать, с одним событием, весьма заметным в жизни тог­дашнего общества и государства. При публика­ции, носившей всего лишь осведомительный характер, иеромонах Арсений сделал в тексте самые, на первый взгляд, незначительные купю­ры, которые, однако, держали на себе все ос­тальное: сообщали событию протяженность во времени, называли отдельных участников, а главное – давали почувствовать смысл и значе­ние происходящего. В результате означенное событие лишилось присущей ему картинности, а главное – потеряло в такой редакции свой ис­торический масштаб. Со времен Арсения этот весьма небольшой по объему рукописный текст никем не перечитывался. Событие, о котором идет речь, – зимний поход великого князя в декабре 1513 г. в Троицу на новоселье (плюс то, что ему непосредственно предшествовало). Вот его полный текст от начала и до конца:

«Лета 7021 октября 3 в Сергиеве манастыре основаша ворота кирпичныи, а на воротех во имя Сергия чюдотворца. Лета 7022 ноября 28 священа быстъ црквь древяная в Клементьеве. Того ж лет<а> декабря 1 сщнна бысть црквь Покров стеи Бцы в Новом селе Олександровском. Тогды ж кнзь великий и во двор вшел. Того ж мсца декабря 15 сщнна бысть црквь кирпичнаи в Сергиеве манастырь на воротех стый Сер­гий, а сщал ее епспъ Митрофан Коломенский да игумен Памва, а на сщние был кнзь вели­кий»29.

Прежде чем прокомментировать этот текст, добавим к нему очень важную выписку из другого краткого троицкого летописца, изданного некогда А.Ф.Бычковым:

«7021 поставлены в Сергиеве мнстре воро­та кирпичныа, <а> на воротех храм прпъднаго отца Сергия чюдотворца, а на правой стране приделъ Василиа Парийский»30.

Итак, возвращенные на свои места «око­личности» восстанавливают подробности, хронологию (а с ними и смысл) одного из напрочь забытых троицких походов Василия III. Этот не отмеченный летописями многодневный поход (причем, вопреки обыкновению, зимний) был посвящен знаменательному событию в жизни великокняжеской семьи и двора – новоселью в только что отстроенном Государевом дворе (дворце) в Новом селе Александровском и одновременно ктиторскому посещению Троицко­го монастыря.

Первое, что бросается в глаза при знаком­стве с полной редакцией известия, – состав участников со стороны духовенства. Наконец-то мы получаем ответ на давний мучительный вопрос, почему о постройке вблизи столицы громадного загородного дворца нет официальных упоминаний. Оказывается, в походе с Ва­силием III не было митрополита Варлаама, хотя как первосвященник он должен был участво­вать в нем непременно! Вместо него – и там, и там – священнодействовали викарный Митро­фан Коломенский и троицкие власти в лице игумена Памвы Мошнина, келаря и соборных старцев (последнее – по чину, поскольку чин освящения требует присутствия большого коли­чества духовных лиц, певчих и пр.). Вероятно, митрополит был болен. А это означает, что сре­ди действующих лиц не было гипотетического «образованного клирика» из митрополичьей свиты, выполнявшего обязанности хрониста. Ни при дворе великого князя, ни тем паче при дворе коломенского епископа летописанием никто, как видим, не занимался. Эта судьбонос­ная для выдающегося памятника русской исто­рии и культуры болезнь (думаем, это была все-таки болезнь, хотя отсутствие митрополита могло иметь и другие причины) сделала то, что постройка вблизи Москвы первоклассной загородной резиденции, по сути дела, «замка», не отло­жилась в исторической памяти русского народа и, в конце концов, начисто ускользнула от вни­мания ученых. В народном сознании Слобода навсегда осталась «кровопийственным градом», местом пыток и казней, а не загородных увеселений, охоты, пиров и богомольных наездов московского двора, чем была на самом деле.

Второе, что открывается в вышеприведен­ных текстах, – протокольная последователь­ность событий, и главное из них – совершенный в Троице заключительный акт. Не все здесь поддается восстановлению. Поскольку попасть в Слободу, минуя Троицу, нельзя (если гости, конечно, шли из Москвы), установить сегодня в деталях, как все происходило в действительности, уже не представляется возможным, как невозможно решить сейчас, принимал Василий III участие в постройке и освящении Успенс­кой церкви в Клементьеве на въезде в Троиц­кий монастырь 28 ноября или нет31 (в построй­ке, скорее всего, принимал, в освящении, веро­ятно, – нет). В остальном же последователь­ность событий, как показывают даты, была сле­дующей: сначала было трехдневное – с 11 по 13 (14) декабря новоселье, потом – уже второе, протокольное, посещение монастыря, имевшее место 15 декабря 1513 г.

Нас, в первую очередь, должно интересо­вать ктиторское посещение. В нем – ключ ко всему остальному. Это была итоговая, завершающая часть похода и одновременно – исполненный глубокой символики акт окончания грандиозного государственного строительства, начатого двумя десятилетиями раньше (еще при жизни Ивана III) постройкой Большого Крем­левского дворца в Москве и законченного со­оружением второго, меньших размеров загород­ного дворца вблизи главного московского богомолия – Троице-Сергиева монастыря. Послед­ним штрихом к этой, в основном исчерпавшей себя к осени 1512 г., программе стала закладка в монастыре 3 октября этого года кирпичных Святых ворот с двухпрестольной надвратной «настоятельской» церковью в честь небесного крестного Василия III, «начальника» обители игумена Сергия и тезоименитого ангела ктито­ра Василия Парийского32. Постройкой на воро­тах церкви своего имени Василий III брал мо­настырь под свою личную защиту. Придел Ва­силия Парийского в надвратной церкви Сергиева монастыря – первая, насколько мы знаем, и единственная именинная церковь 34-летнего Василия III, поставленная им в знак окончания домостроительного цикла в своей подмосков­ной лавре вблизи своего нового загородного жилища. Ни в главном – Кремлевском – дворце, ни вообще в Москве, ни в Новом селе до­машней церкви в честь своего ангела у Василия III не было. Соединение двух разного уровня известий – известия о завершении дворца с из­вестием о постройке в 40 верстах от него персонального храма хозяина дворца в одном частном монастырском летописце – не случайность, не результат совпадения места и време­ни, сроков готовности построек, близости рас­стояний и т.д., а вехи единого – троицкого – деяния, и память о нем сохранил для нас, как видим, троицкий источник.

Двойное освящение надвратных церквей в присутствии двора происходило, надо полагать, с особой пышностью; помимо обычных молеб­нов у гроба чудотворца Сергия в Троицком соборе (на этот раз особенно торжественных, пос­кольку освящалась вторая на Москве (об этом ниже) и первая в обители церковь во имя чудот­ворца) подавалась милостыня игумену и бра­тии, одаривались гости, ставились столы в тра­пезной и т.п. Не будучи официальным33, источ­ник не сообщает, был ли Василий III в походе один или вместе с великой княгиней Соломонией. Однако, поскольку новоселье – крепкий народный обычай – требует для будущего сча­стья полной семьи, мы вправе сделать вывод, что в походе были оба двора – его и ее. Таковы основные параметры и некоторые акценты это­го троицкого похода. Любое посещение Государева двора в Новом селе будет отныне начи­наться и заканчиваться в Троице.

И, наконец, третье и, наверное, главное, что непосредственно не следует из источника, но надежно экстраполируется из него (при усло­вии знания памятника), это – двойное посвя­щение дворца Троице и Покрову. Выбор Василием III в качестве главного престола загород­ной резиденции праздника Покрова Богороди­цы (празднуется 1 октября) вопросов не вызы­вает. Известно, что лето на Руси (да и нигде, на­верное, в мире) никогда не являлось временем отдыха. Это было время страды, изнурительных сельских трудов, а для государства еще и время повышенной военной опасности. Полноцен­ный отдых начинался лишь с окончанием хозяйственного года, с предзимья – с Покрова. На Покров на Руси сводился баланс, заключались сделки, игрались свадьбы, забивался скот, от­крывалась господская охота. Начиная с Покро­ва, отдыхала и бражничала вся крестьянская страна – и князья, и пахари. Посвятив располо­женную на входе во дворец огромную соборную церковь Покрову, Василий III не только прини­мал на себя обязательства ходить сюда «к праз­днику», но и декларировал сугубо светский, го­сударственный характер совершаемых здесь, на отдыхе, трудов. Этому отвечала ренессансная стилистика дворца, роскошь его храмов, палат и комнат. В отличие от близлежащей лавры, где у него также были свои «кельи на приезд», здесь во дворце он мог заниматься государственными делами, жить семейной жизнью (меньшую «половину» двора занимала, как было принято, великая княгиня со своим штатом), охотиться. Построив дворец в двух «поприщах» от лавры (расстояние играло роль условной «карантин­ной зоны»), Василий III исключительно удачно решил свои проблемы, совместив личное богомолие с местом своей «прохлады» и «потехи», не нарушая приличий в глазах подданных. Здесь он «работает», руководит канцелярией, прини­мает послов и т.п., но и здесь же, под боком у Троице-Сергиева монастыря, он постничает, молится, празднует в узком кругу Троицу и Сергиеву память и ходит или не ходит, смотря по обстоятельствам, «к празднику». В дни ежегод­ного осеннего троицкого похода он мог, напри­мер, придя на Сергиев день (25 сентября) в мо­настырь, оказаться через четыре дня в Новом селе у Покрова и дальше уже жить, как заблагорассудится, хоть до Рождества. Однако, удаля­ясь во дворец, великий князь не порывал связи с обителью Сергия – центром духовного притя­жения всей округи и местом своего крещения. Эта своеобразная двойственность и редкое даже для средневековья соединение в его жизни свет­ского и религиозного начал нашли себе беспре­цедентное выражение в архитектуре Алексан­дровского дворца.

Будучи, по европейским понятиям, пер­вым «королевским замком» страны и далеко превосходя Сергиев монастырь красотой и величием строений, Александровский дворец в плане духовном играл всего лишь роль «троиц­ких выселок» для наезжавшего сюда время от времени двора. Уже архитектура главной собор­ной церкви поражает обилием троицких аллюзий: у Покровского собора тот же, что и у Тро­ицкого – увеличенный на сажень, со смещен­ными к востоку столбами, план34, та же «большая» глава на плоском постаменте, те же кры­тые тесом «бессводные» паперти (при наличии во дворце сводчатых каменных папертей при Успенской церкви), те же «сторонние», покры­тые «фряжскими» орнаментами, «русские» пер­спективные порталы (порталы остальных трех церквей дворца исключительно «фряжские») и, наконец, те же «татарские» (по Лелекову) орнаментальные резные пояса начала XV в., насиль­ственно включенные в систему классического ренессансного декора. Эти черты делают Пок­ровский собор откровенной итальянизированной копией монастырского собора. Подобная, совершенно неоправданная с эстетической точ­ки зрения, рабская зависимость соборной церк­ви от усыпальницы Сергия Радонежского как ничто другое издавна вредила репутации памят­ника в глазах ученых.

Но этим связь Александровского дворца с Троице-Сергиевым монастырем не исчерпыва­ется. Немногие поклонники древнерусского зодчества знают, что Святые ворота монастыря, на которых некогда стояли две церкви Василия III и через которые в праздничные дни в монастырь входят прибывшие из Москвы богомоль­цы и туристы, в действительности, согласно древней топографии, были обращены в проти­воположную от Москвы сторону – на находящуюся в 40 км в северо-востоку Александрову Слободу35, на ведущую к «ставке» великого кня­зя Александровскую дорогу. Поскольку ворота и дворец, согласно нашему источнику, были построены теми же мастерами и освящены, что называется, «день в день», мы вправе предпо­ложить, что архитектура ворот зеркально повто­ряла дворцовую, иначе говоря, была и «фряжской» и «кирпичной». «Кирпичными» называет ворота и письменный источник. Невзирая на разделявшее их огромное расстояние, ворота и дворец представляли собой своего рода мас­штабную архитектурную контаминацию: ворота смотрели на Слободу, Слобода – на ворота. Какие церкви стояли на воротах, мы, благодаря источнику, знаем. Какие церкви встречали пут­ника на другом конце Александровской дороги при въезде во дворец? Прямо на дворцовой лес­тнице стояла Покровская, но она, как известно, была не одна. Справа, слева и позади нее нахо­дились другие престолы. Какие?

Мы, наконец, подходим к главному. Ясно, что посвященность дворца Троице-Сергиевскому культу не могла ограничиться одними лишь орнаментами. «Троицкой» была его архитекту­ра, «троицкими» должны были быть и посвяще­ния его престолов. Сколько церквей было в Троице? Известно, что в Сергиеве монастыре до 1512 г., до закладки Василием III Святых ворот, было всего две церкви, обе Троицкие: соборная – над гробом чудотворца Сергия и подколоколенная – переосвященная в конце XVI в. в цер­ковь Сошествия Святого Духа. С 1513 г., с мо­мента освящения ворот, церквей стало три, а основных престолов два: Троицы и Сергия36. Источник, говоря о новоселье («во двор вшел»), называет в числе освященных в тот раз престо­лов только главный – Покровский, и ничего не говорит об остальных дворцовых церквах, в том числе о расположенных тут же на папертях двух приделах самого собора – Никольского в алта­рях и Сергия Радонежского в виде пристроен­ного снаружи к жертвеннику объема. Это игно­рирование придельных церквей – общее место нашего летописания37. Когда они были освяще­ны? Здесь нам на помощь вновь приходит руко­писный источник. Благодаря известию об освящении церкви на воротах с тем же посвящени­ем, мы вправе умозаключить, что и эти два при­дела – Сергия Радонежского и обозначенный писцовыми книгами начала XVII в. как личная молельня государя придел Николы чудотворца38 – были освящены в те же дни, разумеется, пос­ле основного престола, т.е. 12-го, в крайнем случае, 13-го декабря, Митрофаном Коломенс­ким, игуменом Памвою и старцами. Ведь «пер­вою на Москве» церковью преподобного Сер­гия была не церковь на воротах, освященная 15 декабря и заложенная согласно «Краткому ле­тописцу» всего лишь поздней осенью 1512 г., когда дворец в Новом селе вчерне был уже готов и писались утварь и иконы, а одноименный ей Сергиевский придел во Дворце, основанный, как нетрудно подсчитать, тремя годами ранее, в 1509 г. при закладке самого дворца39.

Не освятив первую церковь у себя во двор­це, великий князь не мог идти освящать вторую. В тот же день, но с некоторым опережением, был освящен и придел «одесную алтаря» – Николы чудотворца, имевший в качестве личной мо­лельни государя перед Сергиевским приделом фору. Присутствие Сергиевского престола в преддверии дворца, в храме, посвященном Покрову, но демонстративно одетом при этом в «троицкие» одежды, – явление, обещающее не­кую кульминацию. Действительно, два син­хронно и впервые основанных Сергиевских храма не столько «закрывают», сколько «откры­вают» троицкую тему, в первую очередь для дворца. Торжественно обращаясь к памяти сво­его небесного патрона, ставя ему две малые ка­менные церкви, мог ли Василий III не поста­вить «у себя» парную ему большую церковь – Живоначальной Троицы? Ведь помимо осенних походов на Сергиеву память в обычаях московского двора были не менее грандиозные походы в начале лета на Троицу с последующим «плот­ным» посещением дворца. О взаимосвязи и су­бординации этих двух престолов на Руси гово­рит солидная практика устройства соименных престолов в приписных к Троице-Сергиеву мо­настырях и по селам40. Закономерность следую­щая: если оба праздника встречаются почему-либо вместе в одном монастыре или в одном храме, под общей крышей, то престол большей церкви обычно посвящается Троице, а престол малой или придельной – Сергию41. Но в нашем дворце придел Сергия находится при Покровс­ком соборе. Значит, где-то здесь, поблизости, в том же дворце должна находиться и «средняя» после Покровской – Троицкая церковь, тоже каменная и теми же руками построенная. Такую – большую, чем Сергиевский придел – домо­вую церковь-капеллу мы встретили в личных жилых апартаментах великого князя, в глубине дворца. В отличие от перекрытой коробовым сводом с прорезью одноглавой Сергиевской церкви, она неожиданно оказалась шатровой. Тем не менее анализ ее во всем тождественной архитектуры не оставляет сомнений, что она была построена тогда же и освящена в те же дни, что и Сергиевская церковь, в обстановке трехдневных празднеств, в присутствии вели­кокняжеской четы и двора. А потому, отбросив сомнения, смело датируем ее декабрем 1513 г.

Тогда же на Дворце были освящены еще две малые церкви – Успенская с приделом Николая чудотворца на половине великой княги­ни и Алексея митрополита «под колоколами» – для отпевания умерших.

В заключение позволим себе поделиться с читателем следующим соображением: мы абсолютно убеждены, что Покровский собор Алек­сандровой Слободы строился Василием III как «Троицкий» (откуда и посвящение придела Сергию Радонежскому, и все остальное). Однако такое дублирование посвящений, как было показано выше, делало невозможным одновре­менное посещение двух Троицких церквей «в праздник», на Троицын день, отчего для второ­го престола и была выбрана близкая к памяти Сергия осенняя дата. Отказаться же вообще от Троицкого престола хозяин дворца ни при ка­ких обстоятельствах не мог, и последний был удален с авансцены вглубь дворца.

Другого объяснения архитектурным пара­доксам древней Александровой Слободы мы не знаем.

1994 г.

 

Примечания

 

1. «Свадебный чин царевича Ивана Ивановича и ро­спись приготовления к свадьбе 1571 г.» не опубликованы. ОР БАН Ед. хр. 16.15.15 (Осн. 233). Л. 161–174. Рукопись ХVII в.

Сведения взяты нами у О.А. Яковлевой «Кремль в Александровской Слободе в эпоху Ивана IV» (см.: Труды Института истории естествознания и техники. Т.7. М., 1955. С. 170, примеч. 32). Подлинник автору в настоящее время недоступен.

2. Писцовые книги Переяславль-3алесского уезда XVII в. неоднократно публиковались (выборочно). Наибо­лее полно во Владимирских губернских ведомостях (1854. № 17, 20). Писцовые книги 1625, 1627–1630, 1637–1639, 1640–1643 и 1675–1677 гг. хранятся в РГАДА, в ф. По­местного приказа. Ссылки на них встречаются во всех работах, посвященных памятникам Александровой Слободы. Имеется в виду следующее место: «...город осыпной..., а в нем храм каменный Покров пресвятые Богородицы... В городе же в осыпи место, что бывал Государев двор, придел Николая чудотворца, Живоначальные Троицы, Алексея митрополита, Успения пресвятые Богородицы...» (ПК 1629 г.), а также «место двора Государева придел Святого Николая чудотворца...» (ПК 1625 г.). Расшифровку этого трудного для понимания текста см.: Кавельмахер В.В. Па­мятники архитектуры древней Александровой Слободы // Информационный курьер Московской организации Союза архитекторов РФ. 1991. № 7. С. 18. Автор статьи к под­линнику не обращался. См. также первую статью настоя­щего сборника, являющуюся кратким изложением упомя­нутого доклада.

3. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 2. Карт. XII. Ед. хр. 1268. О ремонте неизвестной каменной церкви в Александровс­кой Слободе, 1641 г.; В 1639–1640 гг. возобновляется выда­ча ладана в церковь Троицы, что в Осыпи: РГАДА, ф.396 Дворцовый отдел. Оп.2. 4.1. Ед.хр.417. Ладанная книга 1639 г., Л. 84 об, 85, и ед. хр. 418. Ладанная книга 1640 г., Л. 58, 59, а с нач. 40-х гг. «строятся» церковные одежды: там же, ед. хр 486. Книги церковного строения 1643 г., Л. 29, 29 об., 30, 33, 34, 62, 62 об., 34 об.

4. Монастырский летописец или сказание об основа­нии Успенской девичьей обители... (первой половины XVIII в.) //Леонид, архим. Историческое и археологическое описание первоклассного Успенского женского монастыря в г. Александрове (Владимирской губернии). СПб., 1884., изд. 1-ое. С.22. В источнике царь Алексей Михайлович на­зывает хоромы «своими», что верно с точки зрения прав со­бственности, но не по существу. Строил хоромы его отец.

5. Там же, с.36.

6. Книга записная дворцовых строительных работ в Александровой Слободе в Успенском девичьем монастыре 1680–1681 гг. ОПИ ГИМ. Ф. 440. Оп. 1. Ед. хр. 365; Благословенная грамота патриарха Иоакима, данная Успен­скому девичьему монастырю в Александровой Слободе на перестройку в нем каменной церкви 7188 (1680) г. июня 21 (ветхая). Ф. 17. Оп. 2. Карт. 6а. Ед. хр. 762. Л. 1, 2. Как показывает записная книга, к моменту выдачи благословенной церковь была почти полностью перестроена, т.е. грамота давалась задним числом.

7. Придел Федора Стратилата упоминается только в благословенной грамоте патриарха Иоакима (см. примеч. 6) и нигде больше. Каким было его древнее посвящение, не­известно. Поскольку в монастырский период храмы пере­освящались, вопрос остается открытым. Придел мог быть посвящен Федору Стратилату после того, как ктитором монастыря стал царь Федор Алексеевич, носивший это имя. Позднее в честь ангела царя была построена церковь на Святых воротах.

8. Книга записная... ОПИ ГИМ. Ф. 440. Оп. 1. Ед. хр. 365. Л. 27 об.,28,29,46,48,105 об.

9. Никаких известий об имевшем место переосвяще­нии соборной и Троицкой церквей не сохранилось. Ясно, что произошло это в момент полной перестройки монас­тыря. Непосредственным поводом к этому могло стать со­здание крипты под алтарем собора для умершего в августе 1681 г. местного святого монастырского духовника Корнилия, инициатора перестройки. Однако в документах цен­тральных учреждений собор еще долго оставался Покровским – таковы особенности древнего делопроизводства.

10. Горностаев Ф.Ф. Шатровые храмы // История рус­ского искусства. Т.2. М., б.г. С. 7.

11. В своей жизни проф. А.И. Некрасов обращался к памятникам архитектуры Александровой Слободы дважды. Его первые работы, при всем их положительном значении в деле ознакомления общественности с замечательным ар­хитектурным ансамблем, еще наивны с историко-архитектурной точки зрения. Попав за два года до смер­ти в ссылку в Александров, он вторично обратился к теме Александровой Слободы и написал очень живую, полную натурных наблюдений и остроумных догадок книгу, оставшуюся, к сожалению, неопубликованной (см.: Памятники Александровой Слободы, их состояние и значение. М., 1948. ЦГАЛИ. Ф. 2039. Оп. 1. Ед. хр. 17.) Особое значение при написании этой книги имели личные контакты А.И.Некрасова с исследователем Александровой Слободы архитектором П.С.Полонским. Хранящаяся в Алексан­дровском музее отрицательная рецензия Полонского на книгу Некрасова не перечеркивает многочисленных досто­инств этой рукописи.

12. Арсений, иеромонах. Описание славянских руко­писей библиотеки Свято-Троицкого Сергиева монастыря. М., 1888.

13. Ильин М.А. Русское шатровое зодчество. Памятни­ки середины XVI века. М., 1980; Брунов Н.И. Покровский собор. Храм Василия Блаженного в Москве. М., 1988.

14. Сведения о работе в Покровском соборе комиссии Центральных реставрационных мастерских мы нашли в «Рецензии на рукопись проф. А.И.Некрасова «Памятники архитектуры Александровой Слободы» П.С.Полонского» (М., 1948, архив Александровского музея).

Протокол об осмотре подписан 2 июня 1924 г. Анисимовым, Чириковым, Левинсоном и др. В печати об от­крытии сообщил в своей статье Н.Малицкий, где он ссылается на читанные незадолго перед этим в Академии истории материальной культуры доклады М.К.Каргера (1925 г.) и Е.О.Костецкой (1927 г.).

15. Таубе И., Крузе Э. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе // Русский исторический журнал. Кн. 8. Пг., 1922. С.51; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного: Записки немца-опричника. М., 1925, С.67, 90, 91.

16. Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Александровская Сло­бода. М., 1970. С. 25-27.

17. Некрасов А.И. Указ. соч. С. 198, 227 и др.

18. Кавельмахер В.В. Указ. соч. С.18.

19. Если собрать воедино все встречающиеся в литера­туре ссылки на местные «предания» и «легенды», то таких легенд окажется три: 1) двор Василия III был при Покровс­кой церкви, 2) двор его сына, царя Ивана, был при Троиц­кой соборной церкви и 3) двор царя Ивана был при Успен­ской церкви. Это неправомочное (если вспомнить писцовые книги, см. примеч. 2) разделение одного и того же Государева двора между двумя государями и тремя церквями – исторически и топографически абсурдно. Однако у каж­дой версии имеется свой источник, а у версии об Успенс­кой церкви их даже два. Источник первой легенды – сви­детельство краткого летописца (об этом – ниже) об освящении Покровской церкви в 1513 г. и о вхождении Васи­лия III «во двор». Покровская же церковь самой легенды – это в действительности Троицкая церковь во Дворце, о перемене престола которой сочинители легенды не догадыва­лись. Источник второй легенды – это «Сказание об осно­вании девичьей обители...» первой половины XVIII в. (по Леониду), где речь идет, как мы помним, о «царских хоро­мах при Троицкой церкви». Троицкая церковь этой леген­ды – это переосвященная Покровская церковь 1513 г. Что касается Успенской церкви в качестве центра особого (чуть ли не «опричного»!) двора, то эта идея появилась в резуль­тате чтения писцовых книг первой трети ХVII в., где действительно встречается непонятная фраза: «...Государев двор, придел Николая чудотворца...» Из другого источника – монастырского архива – заимствованы сведения о том, что придел Николая чудотворца до его переосвящения в 60-е гг. XVII в. был при Успенской церкви. Однако еще один Никольский придел был при Покровском соборе, и с него-то и начинался собственно Государев двор! (см.: Кавельмахер В.В. Указ. соч.). Творцами всех трех легенд были грамотные историографы-любители из числа жителей Слободы. В их осведомленности нет ничего невероятного: про­честь в монастыре или воеводской канцелярии выписки из писцовых книг Поместного приказа не составляло труда уже во второй половине ХVII в., наши же легенды все не ранее второй половины XVIII в. Подлинных легенд Алек­сандрова Слобода, видимо, не сохранила. Все это памятни­ки письменной традиции и принадлежат Новому времени. Использовать их в научных целях – нецелесообразно.

20. Кавельмахер В.В. Указ. соч.

21. Кавельмахер В.В. Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове // Рес­таврация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. М., 1991. С. 110, примеч. 4. (См. также статью в данном сборнике).

22. Следы западной пристройки были обнаружены на чердаке трапезной епархиальным арх. Латковым еще в на­чале XX в. В отделе графики ГНИМА им. А.В.Щусева хра­нится его схематический обмерный чертеж разобранного свода (Р-У № 1699/2, 1921 г.). О пристройке писали Некра­сов (см.: Некрасов А.И. Указ.соч. С. 241), Бочаров и Выго­лов (см.: Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Указ.соч. С. 27). По каким-то причинам наши предшественники считали пристройку органической частью памятника. Изначальными считаются у них и новый погреб, и новый подклет.

23. На чердаках Успенской и Троицкой церквей сохра­нились пяты вторичных пологих кирпичных сводов, сде­ланных с целью замены тесовых кровель после страшного пожара, уничтожившего белокаменный декор Успенской церкви. Пожар датируется XVI в., горели тесовые кровли папертей. Поверх сводов выкладывалась лотковая черепи­ца. На остатки сводов обратил внимание А.И.Некрасов при осмотре чердаков Троицкого храма (см.: Некрасов А.И. Указ.соч. С.204).

24. См. нашу реконструкцию: Кавельмахер В.В. Новые исследования... С. 124)

25. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры...

26. Предлагаемое отнесение церкви Троицы к первым десятилетиям XVI в. подрывает, на первый взгляд, самые основы теории русского шатрового зодчества. Однако так ли уж строга и совершенна эта теория? Так, первым камен­ным шатровым храмом на Руси считается с некоторых пор известная «заместительница» церкви Троицы на Дворце – церковь Вознесения в Коломенском, построенная тем же ктитором и с тою же целью – в качестве холодного дворцо­вого храма в своей новой подмосковной резиденции. Пос­тройка была осуществлена с неслыханным размахом и ог­ромными материальными затратами. Строил церковь, как полагают исследователи, выдающийся итальянский архи­тектор Пьетро Франциско Аннибал (Петрок Малый) в 1528–1532 гг. В истории русского зодчества храм остался произведением, с точки зрения его формального совершен­ства, единственным и неповторимым. Однако на этом про­цесс возведения каменных шатровых храмов в Москве в силу ряда обстоятельств прервался. «Массовое» строитель­ство шатровых церквей возобновилось лишь в 50-е гг. XVI в. – враз, спонтанно, в поразительно развитой и совер­шенной форме, ничего общего, однако, с церковью Возне­сения уже не имеющей. Разрыв нового строительства с конструктивной идеей и пластикой предполагаемого про­тотипа еще как-то можно объяснить, но как объяснить без­упречно зрелую, «выдержанную», самостоятельную форму новой серии памятников? Ведь если следовать данной тео­рии, получается, что едва ли не первыми после двадцати­летнего перерыва были построены такие шедевры, как цен­тральный шатровый столп Покровского собора на Рву (1554–1561 гг.) и не дошедший до нас пятишатровый Борисоглебский собор в Старице (1557–1561 гг.). Можно, конечно, предположить, что оба здания строил гениаль­ный Барма «с товарищи». Но кто тогда строил другой шат­ровый шедевр – не дошедшую до нас церковь Сергия на Троицко-Богоявленском подворье в Кремле (1558 г.)? Или не столь безупречный с точки зрения формы, но уверенно сделанный шатровый реликварий – усыпальницу Авраамия Ростовского в Авраамиево-Богоявленском монастыре Ростова Великого (1554 г.)? И кто создал конструктивно грубую, но вызывающе дерзкую шатрово-крестовокупольную конструкцию Спасо-Преображенского собора на Соловках? Кто построил двустолпный крестовокульный-шатровый Благовещенский собор в фамильном замке Строгановых в Сольвычегорске (1557 г.)? И как тогда понимать свидетельство источника о постройке Покровского собора «с приделы» – «разными образцы и переводы»? Если принять эту теорию, придется признать, что у русских строителей не было никакого предшествующего опыта в строительстве шатровых храмов! Это льстит национальному самолюбию, так как предполагает у наших зодчих способность к гениальному спонтанному творчеству, но это – «плохая теория». Между тем архитектурные формы Покровского собора на Рву восходят не к церкви Вознесения в Коломенском (последнее касается только вымпергов и наличников), а в первую очередь к двум столпообразным памятникам Александровой Слободы – купольной церкви Алексея митрополита и шатровой Троицкой церкви. Если Троицкая церковь, как думают многие, тоже поздний памятник, то она в сравнении с Покровским собором – безобразное и регрессивное явление. Именно такой приговор ей вынесла история архитектуры. Однако памятник слишком свеж и самобытен, слишком неуклюже-наивен, чтобы быть просто творческой неудачей неизвестного итальянского зодчего. А потому методы его датировки за неимением других должны быть строго археологическими.

27. Установить дату закладки дворца должна помочь простая арифметика. В 1508 г. был закончен Большой Кремлевский дворец и в течение пяти лет никакого строи­тельства в Москве, если верить летописям, не велось. В 1514 г. строительство, государево и частное, возобновляет­ся. Где находились строительные кадры с 1509 по 1513 г.? Ответ лежит на поверхности: в вотчинах и уделах, во-пер­вых, и по городам и монастырям, во-вторых. Новое село Александровское и Троицкий монастырь и были такими «вотчинами». Дата окончания дворца это подтверждает. Покровская церковь была освящена 11 декабря 1513 г. (но закончена постройка могла быть годом раньше, см. ниже, – осенью 1512 г.) Для ее возведения требовалось от трех до четырех-пяти лет. Значит, она, а с нею и весь дворец, были заложены весной 1509 г. Кроме Покровской церкви в тече­ние 1509, 1510, 1512 и 1513 годов были выстроены еще три палаты, крепость, три малые церкви, деревянные хоромы – в общем, целый город. Прерванное в Москве и синхрон­но с этим развернувшееся в Слободе строительство говорит о едином, длящемся без перерыва до самого конца царство­вания градостроительном процессе. Но интереснее другое: Александровский дворец был последней домашней вели­кокняжеской постройкой, возведенной с участием италь­янских резчиков по камню. И хотя само итальянское стро­ительство продолжалось после этого еще более двух десят­ков лет, каменной фряжской резьбы вплоть до постройки церкви Вознесения в Коломенском (окончена в 1532 г.) мы в Москве уже не встречаем. Причем резьба эта окажется по духу и стилю совершенно иной. По-видимому, закончив свой загородный дворец, Василий III отпустил дорогих итальянских резчиков домой, а архитекторов задержал на службе и с ними обстраивал Москву и провинцию.

28. Арсений, иером. Указ. соч.

29. ОР ГБЛ. Ф. 304. Ед. хр. 647. Л. 4,4 об.

30. Летописец Троице-Сергиева монастыря. Типог­рафская летопись. ОР ГИМ. Син. Ед. хр. 645. Л. 427 об., опубл.: Леонид, архим. Краткий летописец Свято-Троицкия Сергиевы лавры //А.В.Горский. Историческое описа­ние Свято-Троицкие Сергиевы Лавры. М., 1890. С.177.

31. Успенская церковь была поставлена в селе Кле­ментьеве на своего рода «поклонной горе», там, где пут­нику впервые открывался вид на обитель преподобного Сергия, где спешивались конные, творились поклоны, раздавалась первая милостыня. Это были лаврские пропи­леи, и участие в ее постройке великого князя вполне вероятно.

32. До постройки в Троицком монастыре каменных Святых ворот с Сергиевской церковью на их месте были другие – деревянные ворота с деревянной же церковью тезоименитого ангела Дмитрия Ивановича Донского – Дмит­рия Солунского. При перестройке ворот церковь Дмитрия Солунского была сохранена и поставлена наверху ворот «против лестницы» в качестве второго придела Сергиевс­кой церкви. Ее видел Симон Азарьин. Эта церковь была разобрана «на дрова» в дни осады.

33. «Краткий летописец» составлен кем-то из власт­ных монахов Троицкого монастыря, может быть, келарем, участником всех вышеописанных церемоний, спустя некоторое время, для себя, по памяти. О ранге писца свиде­тельствует тот факт, что богослужебный сборник, на лис­тах которого делались заметки, принадлежал позднее ар­хиепископу Великого Новгорода и Пскова Серапиону Курцеву.

34. Расширяя церковь во все стороны на сажень, стро­ители увеличили физический объем Покровского собора в полтора раза. Поставленная на подклетный ярус, огромная, широко расползшаяся со своими лестницами, приделами и палатами Покровская церковь была одним из самых монументальных зданий своего времени. Достаточно сказать, что еще во второй половине XVII в. власти предлагали ее в качестве образца для перестройки Успенского собора Мо­номаха в Смоленске.

35. Древние москвичи шли в монастырь с юго-запада через Клементьево и, обходя овраг и делая петлю, попада­ли в него с севера, через нынешнюю Каличью башню.

36. Известная «Ермолинская» трапезная Троице-Сергиева монастыря не имела церкви до начала XVII в. Кроме церквей Троицы и Сергия, в монастыре было два придела: Похвальский в дьяконнике Троицкого собора и Ивана Предтечи в дьяконнике подколоколенной церкви.

37. Так, ничего не сообщает об освящении многочис­ленных приделов великих московских дворцовых соборов – Успенского (3 придела), Архангельского (7), Спасского на Бору (не меньше пяти), Благовещенского на Сенях (4 придела, летопись сообщает об одном), – официальное летопи­сание.

38. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры...

39. Постройка только одной Покровской церкви тре­бует не менее четырех лет. Кроме Покровского собора к 1513 г. были выстроены еще три церкви, три больших пала­ты и крепость. Таким образом, строительство должно было начаться около 1509 г. Но в 1508 г. завершилось строитель­ство Большого Кремлевского дворца в Москве. Ясно, что в Слободу были переброшены освободившиеся в Москве строительные кадры. Любопытна и дата возобновления итальянского строительства в столице – 1514 г. И оно тоже было, как известно, государевым.

40. Мы просмотрели описные книги монастырского приказа рубежа XVIIXVIII вв., в частности места, касаю­щиеся приписных к Троице-Сергиевой лавре монастырей (РГАДА. Ф. 237. Ед. хр. 40). Самостоятельные Троицкие и Сергиевские церкви встречены в них как порознь, так и вместе (например, в Богоявленском монастыре в Москве, в Киржацком и Стромынском монастырях трапезные церк­ви были посвящены преп. Сергию, а Троицких церквей не было вообще), Сергиевские же приделы без основной Троиц­кой церкви не встречены ни разу (например, два Сергиевс­ких придела в приписных Казанском и Алаторском монас­тырях)! (Там же. Л. 103–125 об., 128–144 об.).

41. Известен только один случай, когда трапезная цер­ковь Сергия была каменной, а холодная Троицкая – дере­вянной (в Сергиевском Свияжском монастыре XVI в.), но это объясняется вынужденной очередностью строительст­ва. Игумен торопился построить теплую каменную цер­ковь, а построить холодную уже не успел (РГАДА. Ф.237. Ед.хр. 40. Л.153 – 191 об.).

 

Ранее опубликовано в кн.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы (сборник статей). Владимир, 1995. С. 19-74. 

 

Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове

 

 

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»

В начало книги

С.В. Заграевский. О В.В. Кавельмахере – классике архитектурной реставрации и истории древнерусского зодчества

С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы

Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры

Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)

Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы

Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове

Покровский собор Александровой Слободы и его место в истории русской архитектуры XVI в. (скомпоновано из черновых рукописей автора)

Бронзовые двери византийской работы из новгородского Софийского собора в Александровой Слободе. Еще раз о происхождении Тверских врат

К истории Васильевских дверей Софии Новгородской

Приложение 1. Программа архитектурно-археологических исследований, ремонтно-реставрационных работ и музеефикации памятников архитектуры ХVI–ХVIII вв. Успенского монастыря в г. Александрове Владимирской области (б. Александрова Слобода)

Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера

Приложение 3. С.В. Заграевский. Новые данные, свидетельствующие о верности обоснованных В.В. Кавельмахером датировок памятников архитектуры Александровской Слободы

Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы

Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце

иллюстрации 

 

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора, источник и сайт запрещено.