НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»
С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы
Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры
Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)
Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы
Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове
К истории Васильевских дверей Софии Новгородской
Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера
Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы
Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце
В.В. Кавельмахер
Древности Александровой Слободы
Сборник научных трудов
НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ РАСПЯТСКОЙ КОЛОКОЛЬНИ
УСПЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ В АЛЕКСАНДРОВЕ
Распятская колокольня Успенского монастыря в г. Александрове – одно из наиболее загадочных сооружений русской архитектуры XVI в. До того как во второй половине XVII в. колокольня вошла в состав основанного на развалинах Александровой Слободы девичьего монастыря, она в течение более чем 150 лет играла роль архитектурной доминанты знаменитого дворцового комплекса в новом селе Александровском (давшем Слободе ее название), по древней терминологии – Государева двора. В науке существуют две противоположные точки зрения на время постройки Государева двора. По одной из них (в недавнем прошлом ее разделяло большинство исследователей), дошедшие до нас постройки Слободы возводились в течение нескольких десятилетий XVI в. По другой, высказанной впервые нами1, комплекс в основе своей – сооружение единовременное, и единственная известная дата его предполагаемого окончания – 1513 г. Согласно этой новой точке зрения, укрепленный комплекс Государева двора был возведен сразу после окончания Большого Кремлевского дворца в Москве итальянскими зодчими Василия III и строился около пяти лет – с 1508–1509 по 1513 г. Имевший вид загородного замка, окруженный стенами и рвами Государев двор включал в себя три каменных церкви с приделами, смежными палатами, подклетами и погребами, три большие каменные палаты, вкупе с тронной, множество каменных и деревянных хозяйственного назначения клетских построек (связанных между собой деревянными переходами) и обязательную в таких случаях поминальную церковь-часовню «под колоколы»2. От этой первой, относительно небольшой подколоколенной церкви берет свое начало Распятская колокольня.
Распятская колокольня (до 1710 г. церковь Алексея митрополита3) – огромный, около 50 м в высоту, восьмигранный шатровый столп с маленькой церковкой-капеллой внутри и четырехъярусным звонничным ризалитом возле юго-западной грани. Памятник был введен в научный оборот в 80-е гг. прошлого века. О нем писали В.В.Суслов4, Ф.Ф.Горностаев5, впоследствии – А.И.Некрасов6, в наше время – М.А.Ильин7, М.Н.Куницын8, Г.Н.Бочаров и В.П.Выголов9 и др. Дата постройки колокольни неизвестна, однако все исследователи, исходя из масштаба и пропорционального строя сооружения, уверенно относят его к опричному периоду существования Слободы – ко второй половине 60–70-х гг. XVI в. В 40-е гг. нашего столетия колокольню изучал в натуре и обмерял архитектор П.С.Полонский10. Посредством зондажей и контрольных промеров ему удалось выявить внутри гигантского столпа другое, более раннее столпообразное сооружение, по всей видимости, 10-х гг. XVI в. Стало ясно, что возведенный при Василии III храм был спустя несколько десятков лет обложен дополнительной кладкой и надстроен. Выдвинутая историками архитектуры умозрительная датировка получила, таким образом, убедительное подтверждение.
Открытие Полонского ценно, прежде всего, тем, что снимает большинство связанных с необычной формой памятника вопросов. Столп Распятской колокольни, будучи в церковной своей части достаточно скромным сооружением, с точки зрения наружных объемов и фасадной декорации представляет собой колоссальную архитектурную бутафорию, смысл и назначение которой устанавливаются с трудом. Как показали исследования11, небольшой храм октагональной конфигурации (со стороной не более 4 м) был посредством надстройки превращен в основание огромной, пустой, увенчанной глухим шпилеобразным шатром12 часобитни. Старое здание оказалось при этом увеличенным в высоту в 2,5 раза! Для придания надстроенному столпу устойчивости его первоначальный объем был со всех сторон обложен гипертрофированной высоты двухъярусными папертями, призванными играть в новой постройке роль контрфорсов. Пропорции папертей совершенно ирреальны: огромные, лишенные внутреннего обхода пилоны условного «подклетного» яруса относятся к ярусу «ходовому», как 3:1. Паперти накрыты короткой полицей и увенчаны тремя отступающими рядами кокошников облегченной конструкции. Из кипы кокошников вырастает шатровый восьмерик со звонами. В нем, согласно поздним источникам13, помещался деревянный чулан с часовым механизмом. Собственно церковный объем древнего октагона (при реконструкции здания он был несколько понижен) совпадает по высоте с «подклетным» ярусом обстройки, полностью в нее упрятан. Второй же ярус, играющий в храмах роль церковных папертей, в действительности «никуда» не ведет: через него попадали в пустой стакан часобитни к началу гиревого деревянного короба и деревянной же лестницы наверх к часовому чулану. Вся эта могучая, широко задуманная, устремленная ввысь архитектура, с точки зрения основной церковной функции здания, совершенно алогична и колокольней, в строгом смысле слова, не является: в звонах под шатром нет приспособлений для крепления колоколов. Последнее означает, что основные благовестные большие и средние церковные колокола, за исключением часового с перечасными, здесь не стояли. Перед нами – увенчанная шатровым чуланом городская башня-кампанила для больших башенных часов с церковью в нижнем ярусе, а отнюдь не церковь «под колоколы», поскольку последние в древности было принято завершать церковными главами «на толстой шее» (барабане) – знаком церкви. Единственным отличием Александровской часобитни от других известных русских шатровых часовых башен XVI–первой четверти XVII в. остается ее восьмигранная форма, однако, благодаря исследованию Полонского, ясно, что форма эта навязана зодчему логикой перестройки старого здания и воспроизводит в первую очередь его конфигурацию.
Однако поскольку перед нами все же церковь «под колоколы» (а это значение за Распятской колокольней при всех условиях сохраняется), то остается вопрос, где в ней могли находиться собственно церковные, прежде всего большие благовестные колокола? На первый взгляд, на звонничном ризалите. Однако осмотр последнего убеждает нас, что и эта часть колокольни удовлетворяет указанным требованиям лишь частично. В звонах ризалита, как в звонах восьмерика под шатром, никаких приспособлений для крепления колоколов нет (за исключением, разумеется, обычных проемных связей), тем более для крепления целого их собрания. Перед нами типичный для русской архитектуры второй половины XVI–первой половины XVII в. колоколоприемник для большого благовестного колокола в виде перекрытой вспарушенным крестовым сводом ажурной палатки с открытыми до полу звонами церковной главой и кровлей из одного ряда кокошников. Такие палатки, или «места для колоколов» по древней терминологии, предназначались для установки в каждой из них в середине на деревянных станах одного единственного очепного благовестника из числа самых тяжелых на колокольне14. Таких колоколов на больших благоустроенных колокольнях бывало три как минимум. У нас же палатка одна. Где в таком случае могли находиться остальные?
В свое время этот вопрос поставлен не был. Интересы первого исследователя памятника П.С.Полонского были направлены на другое. Обнаружив внутри Распятской колокольни неизвестную науке более раннюю постройку, он был целиком захвачен открывшейся перед ним перспективой. Отныне все внимание исследователя будет приковано не столько к Распятской колокольне как таковой, сколько к загадочному столпообразному сооружению внутри ее кладок. Остроумно и экономно зондируя здание, Полонский довольно скоро выявил основные членения столпа и обосновал общий принцип его реконструкции. Оказалось, что церковь Алексея митрополита сохранилась внутри Распятской колокольни почти в нетронутом виде (разобран был только ее купол). Однако вскоре на пути исследователя встали значительные трудности. Первая столпообразная церковь Слободы оказалась небольшим, сложенным из кирпича и белого камня, октагональным в основе своей сооружением. Ее внутренний «вписанный» план представляет собой октафолий из восьми обращенных внутрь небольших прямоугольных притворов. Притворы устроены очень низкими и составляют первый, открытый в церковь «цокольный» ярус храма15. Его второй ярус образует высокий, стройный, переходящий в восьмигранный барабан столп, окруженный снаружи по фасаду тонкой и изящной галереей-лоджией в виде аркады на белокаменных столбах неизвестного назначения16. Однако идеальный центричный план зданий оказался по каким-то причинам нарушенным самими строителями. Исследуя памятник, Полонский заметил, что западная грань цокольного яруса, вместо того, чтобы повернуть на юго-восток, как это должно было быть при последовательно октагональной форме, продолжается дальше на юг (как далеко – из-за сплошной обкладки Полонскому установить не удалось). Аналогичным образом меняет свое направление и галерея-лоджия. Под тою же уходящей на юг западной гранью, во втором ярусе Полонский нашел дополнительный девятый столб и как бы начало какого-то сводчатого помещения (в действительности перекрытую парусным сводом, изящно отделанную паперть треугольной конфигурации). Не зная, как объяснить эту аномалию, исследователь решил, что в его руках находится ключ к известной гравюре из книги датского посла Я.Ульфельдта, посетившего Слободу в 1578 г.
На гравюре с видом Слободы на месте знакомой нам Распятской колокольни изображено фантастического вида подколоколенное сооружение из двух башен с подвешенными между ними колоколами. Выявленное им внутри Распятской колокольни древнее столпообразное сооружение Полонский счел первой из этих башен, продолжающуюся на западную грань с девятым столбом – началом когда-то соединявшей башни многопролетной звонницы на высоком подиуме (именно так расшифровал Полонский мотив висящих между башнями колоколов). Если же предпринять исследования к югу от Распятской колокольни, – рассуждал исследователь, – то в земле должны встретиться остатки второй башни, во всем подобной первой. Гипотеза Полонского получила широкую известность и нашла отражение во множестве посвященных Александровой Слободе статей и книг. Современные исследователи используют любую возможность для проведения археологических разведок у стен Распятской колокольни в надежде обнаружить остатки второго столпа. Однако никаких следов или фундаментов в этом месте или поблизости по сей день так и не обнаружено17.
В 80-е годы нам удалось продолжить исследования Полонского и установить, как в действительности заканчивалось на юге первое подколоколенное сооружение Слободы. Полонский не обратил внимания на остатки винтовой лестницы в первом ярусе столпа 10-х гг. XVI в., которая выводила на узкий обходной ярус галереи как раз в том месте, где Полонским была отмечена аномалия в плане. Эта необходимая для доступа на лоджию внутристенная лестница была устроена не в теле церковного столпа, а в специальном, облицованном с одной, западной, стороны белым камнем угловом выступе, резко нарушившем идеальную конфигурацию здания. Задуманный в виде октагона, столп Алексея митрополита получил, однако, уже в первом ярусе неравностороннюю гептагональную форму. Аналогичным образом была спроектирована и аркада лоджии во втором ярусе, образовавшая над выходом винтовой лестницы вышеописанную треугольную в плане сень, или паперть. До перестройки храма последняя могла венчаться особой пирамидальной кровлей18. Таким образом, проблема облика первого подколоколенного сооружения Слободы оказалась на этот раз в его церковной части решенной. Однако загадка изображенного на гравюре Ульфельдта здания осталась: что Ульфельдт хотел сказать своим рисунком? Какие связанные с подколоколенным сооружением реалии могли быть им трансформированы столь невероятным образом?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо убедиться, какая их двух церквей Алексея митрополита послужила Ульфельдту предметом изображения – первая или вторая? Согласно свидетельствам иностранцев, строительство в Слободе при Грозном развернулось сразу после новгородского похода, т.е. после 1570 г.19. Именно в это время, сообщают Таубе и Крузе, царем были «построены» две церкви, причем «с колоколами»20. Ульфельдт же побывал в Слободе в 1578 г. – через восемь лет после указанных событий и за три года до того, как царь окончательно оставил Слободу, когда перестройка, а не «постройка», как полагали Таубе и Крузе, некоторых слободских зданий в основном должна была уже завершиться21. Из сказанного следует, что на гравюре Ульфельдта изображена все-таки существующая Распятская колокольня, а это значит, что объяснение странному изображению следует искать прежде всего в особенности ее формы.
На первый взгляд трудно найти что-либо общее между огромным шатровым столпом Распятской колокольни и фантастическим двухбашенным сооружением на гравюре, однако при внимательном знакомстве с памятником общее находится. Это общее – способ помещения в ней колоколов. Известно, что после завершения новгородского похода, к моменту предполагаемой перестройки церкви «под колоколы», на Государевом дворе скопилось самое значительное после Ивановских колоколен в Москве собрание больших благовестных колоколов. Это были военные трофеи царя, разграбившего два великих русских города – Новгород и Псков. Из источников известно, что ограблены опричным войском были не только соборные звонницы Святой Троицы и Софийского архиерейского дома, но и многие городские и загородные монастыри, а также Тверь и Торжок22. Самым замечательным трофеем царя стал знаменитый 500-пудовый благовестник архиепископа Пимена, вывезенный согласно Новгородской III летописи в Слободу23. Вся эта колокольная громада, пожертвованная царем, как было принято, соборной церкви Покрова и размещенная поначалу на временных деревянных опорах возле подколоколенной церкви, требовала более продуманного и упорядоченного размещения: во-первых, на каменных опорах, и, во-вторых, под церковной крышей. Последнее обстоятельство и стало основной причиной реконструкции старой церкви «под колоколы», уже не способной ни передать своими архитектурными формами величия исторического момента, ни вместить всю эту тяжесть.
Однако, поскольку осмотр звонов под шатром и в палатке возведенной по этому случаю колоссальной постройки не дал результатов, мы вправе сделать вывод, что упомянутые колокола непосредственно на Распятской колокольне все-таки не висели, а размещались на каком-то приспособлении близ нее. А это значит, что Распятская колокольня на раннем этапе своей истории была более сложным сооружением, чем это представляется нам сегодня. Действительно, на западном фасаде колокольни в месте стыка шатрового столпа и юго-западного ризалита и сегодня можно видеть еще один обращенный строго на запад узкий, изящных пропорций ризалит с двумя обрубленными связями над карнизом, служивший когда-то началом примыкавшего к колокольне с запада архитектурного объема. Судя по пропорциям, этот утраченный в монастырский период архитектурный объем был так называемой «отставной звонницей на столбах» (по принятой в XVII в. терминологии), и в ней-то, видимо, и висели как старые слободские, так и вновь свезенные в Слободу колокола. Столь сложная конфигурация Распятской колокольни (столп в соединении со звонницей) не должна вызывать удивления. Ведь ни арки старой церкви Алексея митрополита, ни звоны возведенного над нею шатрового столпа, даже если бы мы вопреки воле строителей захотели использовать их для этой цели, были не в состоянии принять ни главный новгородский трофей – Пименовский колокол (имевший около 2,5 м в поперечнике), ни большинство троицких и софийских благовестных колоколов, как из-за превосходящих эти звоны размеров, так и из-за самого из количества.
Известно также, что до второй половины XVII в. большие благовестные колокола внутрь колоколен под шатры не ставились. Что же касается палаток для колоколов, то первые опыты их устройства в каменной архитектуре приходятся на вторую половину XVI в. Во всяком случае, наша палатка из числа дошедших до нас самая ранняя; и она – единственная на колокольне. В то же время, каковы бы ни были размеры колокола, принятая на Руси технология звона «с земли» требовала, чтобы колокол стоял, по возможности, в арочном пролете, на внешней стороне колокольни. Таким образом, включение специального звонничного сооружения в объем александровского подколоколенного столпа было предрешено как политическими задачами опричного правительства, так и самой технологией церковного звона.
Что представляла собой утраченная звонница Распятской колокольни в архитектурном отношении, каковы были ее габариты, когда примерно она могла быть разобрана?
Подобно другим крупнейшим звонницам того времени, звонница Распятской колокольни была, вероятнее всего, трехпролетным четырехстолпным сооружением24. Ее четвертый полустолп сохранился. Это вышеупомянутый звонничный ризалит с внутренней лестницей на колокольню. В отличие от многошатровых звонниц второй половины XVI в., покрыта она была черепичной кровлей на два ската25. Высота пролета звонницы та же, что у аркады колокольни (так называемый «подклетный» ярус ложных папертей-контрфорсов), – 12,5 м. В первом от стены пролете колокола, как показывает архитектура ризалита, не висели. Он был оставлен пустым из-за опасения разрушить тонкую стенку ризалита (за нею лестничная клетка) при качании тяжелых колоколов, а может быть, и для обеспечения обхода церкви при крестных ходах. Во втором, самом широком пролете (его теоретический размер нам известен: он должен был несколько превышать поперечник Пименовского колокола) и в следующем, более узком, висели, или «стояли», самые большие благовестные колокола, трофеи злополучного похода, как было принято, один над другим. В основном пролете – 500-пудовый Пименовский, праздничный, под ним – средние «красные» из числа софийских или троицких колоколов, рядом – будничный и зазвонные (или наоборот, воскресный и зазвонные; последнее зависит от того, какие службы при Покровском соборе выполнял большой колокол в звонничном ризалите, см. примеч. 14). Подобно звонницам годуновского времени, трехпролетная звонница Распятской колокольни имела, по-видимому, так называемый «выделенный центр», т.е. ее центральный пролет был шире боковых. Таким нам видится ее гипотетическое устройство. Благодаря сохранности выступающего из тела колокольни ризалита, архитектурная обработка звонницы предельно ясна: ее арки лежали на трехобломных капителях, столбы были обработаны узкими филенками с закрестьями, а цоколь под столбами повторял цоколь основного объема.
Разобрана звонница Распятской колокольни была в монастырский период, где-то на рубеже XVII–XVIII вв. Дата ее разборки не установлена26. В процессе разборки все колокола с нее были сняты и впервые в истории здания подняты под шатер, в арки звонов. Поднят и поставлен внутрь под шатер был и 500-пудовый Пименовский колокол или его заместитель, поскольку Пименовский колокол уже в 1695 г. упоминается среди колоколов Ивана Великого в Москве27. Для того, чтобы втащить этого гиганта на колокольню, властям пришлось растесать и вновь сложить ее восточный арочный пролет. Памятником этих событий остаются деревянные станы с остатками очепного устройства, сохранявшиеся внутри под шатром до самого последнего времени28.
В истории русской архитектуры XVI в. Распятская колокольня занимает выдающееся место. Во-первых, это крупнейшее на Руси после Ивана Великого подколоколенное сооружение. Во-вторых, это самая ранняя из дошедших до нас городских шатровых часобитен – предшественница часобитни Спасской башни Московского Кремля, а ее шатер – самый ранний из известных нам утилитарных (не церковных) шатров вообще. И, наконец, Распятская колокольня – самое сложное (точнее даже сказать, гибридное) церковное здание XVI в., состоящее из трех самостоятельных, разного назначения и разного архитектурного облика объемов, напоминающее известные подколоколенные комплексы Соборной площади Кремля, Суздальского Спасо-Евфимьевского, Соловецкого и Троице-Сергиева монастырей29. Однако, в отличие от последних, «исторически» сложившихся зданий, Распятская колокольня построена по единому плану и лучше всего говорит о трудностях, переживаемых русским архитектурным творчеством в связи с успехами колокололитейного дела на Руси и с усложнением выполняемых колоколами функций. Многократное увеличение веса и размеров колоколов вызвало кризис в строительстве столпообразных церквей под колоколы, «расщепило» их некогда единый образ и вывело на передний план часовую шатровую башню, чем, в конце концов, и подготовило почву для появления на Руси шатровых колоколен.
Теперь, когда облик Распятской колокольни нам стал в общих чертах ясен, вернемся к вопросу о первоначальных формах старой церкви Алексея митрополита и к ее конфигурации в целом. Основная идея реконструкции древнего объема памятника принадлежит П.С.Полонскому (за исключением трактовки углового ризалита с винтовой лестницей внутри и такой заведомо спорной вещи, как купол здания). Ему же принадлежит идея размещения колоколов указанной церкви на приложенной к основному объему звоннице, с чем мы поначалу, на раннем этапе наших исследований, не согласились30. Источником для гипотезы Полонского послужила гравюра Ульфельдта, которую он безоговорочно связывал с первой, а не второй церковью «под колоколы». Правда, в отличие от Ульфельдта, у которого ясно показано, что древнее подколоколенное сооружение было ориентировано по линии запад-восток (т.е. обращено своими арками к собору), Полонский поставил свою гипотетическую звонницу по направлению север-юг. К этому неправомерному выводу Полонского привела принятая им на веру идея «второй церковной башни». (Последняя, при таком рассуждении, должна была находиться в равном положении с церковью Алексея митрополита, быть обращенной алтарем к востоку, а не стоять «в затылок» другому сооружению и т.д.). Раскрыв вторично один из зондажей Полонского и получив ясное свидетельство архитектурной законченности лестничного ризалита со стороны южного фасада здания, мы пришли в свою очередь к излишне поспешному выводу, что угловой юго-западный ризалит при церкви существовал как бы автономно, а не служил началом какой-то другой формы (что было в высшей степени нелогично) и что у церкви, таким образом, вообще могло не быть звонницы. Этот ошибочный вывод нашел отражение в опубликованной нами в 1993 г. реконструкции древнего памятника31. Исходя из собственной ложной посылки, мы, в отличие от Полонского (а также Бочарова и Выголова), предположили, что колокола церкви Алексея митрополита размещались между столбами окружавшей столп аркады (причем только со стороны, обращенной к собору, поскольку все доступные в тот момент изучению столбы были скреплены между собой по-итальянски двумя поясами кованых проемных связей). Серьезным недостатком предложенной нами тогда схемы была незначительная конструктивная глубина галереи-лоджии, что не давало шансов поставить в столбы и приводить при этом в движение колокола больше средних размеров. Действительно, продолженные нами вскоре исследования показали, что связи в два пояса скрепляют между собой пилоны-столбы по всему периметру церкви. Таким образом, вопрос о размещении колоколов «в теле церкви» отпал сам собой, и мы вновь были вынуждены обратиться к идее Полонского. При новом обследовании памятника вопрос этот удалось, наконец, решить. Колокола первой церкви Алексея митрополита стояли не в теле столпа, а на звоннице (в этом Полонский, а с ним Бочаров и Выголов, были правы), но шла она не на юг от ризалита, а, как и сменившая ее большая звонница, на запад, целиком ее, т.о., предваряя. В свое время мы не обратили должного внимания на странную конструкцию внутри лестничного ризалита Распятской колокольни. Речь идет о расположенном направо от западного входа в церковь своеобразном «тамбуре» – в виде высокого, перекрытого белокаменным арочным сводом (с щелыгою в направлении север-юг) прямоугольного помещения. Из этого, некогда открытого в сторону собора, «тамбура» была заново пробита дверь на перестроенную из старой винтовой новую многомаршевую лестницу на колокольню.
Стена налево при входе в тамбур (в ней пробит новый дверной проем) суть облицованная белым камнем стена углового ризалита первой церкви. Стена при входе направо, обработанная внутри и снаружи филенками, – кирпичная наружная стена ризалита Распятской колокольни. Белокаменная арка, переброшенная от стены белокаменной на стену кирпичную, в здании, построенном почти исключительно из кирпича, представляла собой не совсем понятное явление, почему мы и посчитали ее в свое время одним из результатов вторичности самой постройки. Особенно нас шокировал тот факт, что пята белокаменного свода была вложена в фуст западного белокаменного столба лоджии прямо над его базою (последняя была при этом оставлена нестесанной!). Поэтому вся конструкция показалась нам при первом знакомстве с памятником сплошным нарушением архитектурной логики. Сегодня при повторном обследовании мы убедились в подлинности и изначальности этого узла. Белокаменный свод при ближайшем рассмотрении оказался некогда открытой аркой, вложенной в столбы самими строителями, а обработанная (как выяснилось, со всех четырех сторон) филенками и замурованная в стену нового большого ризалита западная стена – древним звонничным пилоном! И арка, и пилон суть остатки первоначальной звонницы Алексеевской церкви. Пилон не только сохранил в новой обкладке все свои четыре фасада и прекрасный белокаменный цоколь, но и большой фрагмент капители – правда, уже без карниза. Западный фасад пилона и сегодня прекрасно читается снаружи. Членения его почти целиком сохранившегося антаблемента (снизу это «полка», валик и шесть рядов кирпичной кладки; под полкой в крещатых углах пилона – впервые описанные А.И.Некрасовым знаменитые александровские «клинышки») суть слегка адаптированные членения большеголовых капителей столбов октагона. Они «переходят» на звонницу со столов аркады. Антаблемент представляет собой парапетную стенку, над аркой сохранились остатки древнего чердака. Чердачное помещение, некогда перекрытое неизвестной нам кровлей, вероятнее всего, не использовалось. Изнутри чердака белокаменные столбы аркады не обработаны. На капители сохранившегося пилона некогда стояла первая арка многопролетной звонницы, очевидно, той же ширины, что и арки обходящей столп аркады и т.д.
Таким образом, реконструированная нами выше звонница Распятской колокольни архитектурно полностью повторяла звонницу первой подколоколенной церкви и даже включала в свою конструкцию ее пилоны. Сегодня, когда мы узнали ширину длинного звонничного рва, равного по ширине сохранившемуся древнему пилону (3 м), допустимо думать, что старые пилоны были в процессе перестройки всего лишь обложены новой кладкой и надстроены в высоту (а может быть, даже только надстроены?). Сколько пилонов и пролетов было у звонницы, узнать можно будет только после проведения дополнительных раскопок уже в непосредственной близости к зданию Распятской колокольни.
Отличие первой звонницы церкви Алексея митрополита от звонницы Распятской колокольни заключалось в том, что ее объем над описанной соединительной аркой был зрительно разъединен с объемом церковного столпа (это хорошо видно при осмотре чердака над этой аркой). Последнее означает, что эта звонница могла иметь отдельную от церкви двух- или трехшатровую кровлю в зависимости от количества ее пролетов.
К сказанному следует добавить, что теперь, когда угловой ризалит церкви Алексея митрополита получил, наконец, логическое объяснение, встает вопрос о его ритуальном «назначении». Если колокола, как мы убедились, стояли на звоннице, для чего были нужны винтовая лестница, узкий и неудобный круговой обход вокруг столпа и т.д.? Для развески зазвонных колоколов и звона в них? Едва ли. Остается предположить, что обход имел сакральное значение, как в древних памятниках средневековой Европы и Востока. С особым чувством отмечаем, что таинственная обходная галерея церкви Алексея митрополита была повторена в 3-м ярусе центрального столпа Покровского собора на Рву в Москве и нигде больше в этом столетии.
И, наконец, весьма вероятно и даже очень на то похоже, что на гравюре Ульфельдта изображена, как и думал Полонский, первая звонница. О существовании второй Полонский, как мы помним, не догадывался.
В заключение несколько слов о том, как мы реконструируем сам церковный объем первой церкви Алексея митрополита. Наша идея состоит в следующем: существующая Распятская колокольня каким-то образом повторяет старую церковь, ее план, основные объемы, воспроизводит в ином уже масштабе и обновленной трактовке ее архитектуру. Так, октагональная форма основного объема Распятской колокольни повторяет октагональную форму церкви-предшественницы; звонничный ризалит возле юго-западного угла воспроизводит, на свой лад, угловой выступ с винтовой лестницей, находящейся в первой церкви почти на том же месте: крупные, поярусно расположенные кокошники Распятской колокольни повторяют столь же крупные кокошники церкви Алексея митрополита (причем наверняка с аналогичными круглыми окнами по первому ярусу); звонница на столпах Распятской колокольни поглотила аналогичную звонницу первой церкви и т.д., – и только проецировать шатер этого гиганта на гипотетический шатер церкви Алексея 1513 г. мы, разумеется, не решаемся, предпочитая ему недавно включенный в круг памятников архитектуры начала XVI в. слегка вытянутый барочный купол церкви Петра митрополита Высокопетровского монастыря в Москве 1514–1517 гг.
Загадку утраченного купола первой столпообразной церкви безуспешно пытался разгадать П.С.Полонский. В поисках ответа им были перепробованы самые различные варианты, вплоть до кавказской конусообразной кровли. Пытался он воспроизвести в своих эскизах и завершение глав церкви Ивана Предтечи в Дьякове, справедливо относя эти памятники к единой линии развития. Данная проблема имеет два аспекта. В том, что огромный (около 6 м) барабан Алексеевской церкви перекрывал, вероятнее всего, восьмигранный купол (может быть, переходящий в сферический), сомнений, как будто, нет. Совершенно таинственным остается вопрос о его так называемом «завершении» и окончательной отделке, о его второй оболочке (если таковая, разумеется, была), и в итоге – о силуэте. Вопрос этот приходится решать сегодня в чисто теоретическом плане. Церковь Алексея митрополита – типичная купольная церковь христианского мира, как Запада, так и Востока, памятник высотно-центричной композиции с ярко выраженной поминально-литургической функцией и отчетливой семантикой32. Главным знаком в системе запечатленных этим памятником идей, их «говорящим символом» был купол. На русской почве встречаются три варианта архитектурно оформленных куполов33. В соответствии с этой градацией купол церкви Алексея митрополита был или «плоским», грибовидным, обложенным черепицей прямо по своду, или надстроенным дополнительным малым барабаном с главой, или же значительно приподнятым за счет обкладок, как вышеупомянутый купол Высокопетровского монастыря. Мы останавливаем свой выбор на огромном приподнятом куполе церкви Петра митрополита прежде всего потому, что церковь Алексея митрополита составляет ей во всех отношениях пару, начиная с посвящения и кончая датировкой, что строил эти церкви по единому плану или программе (весьма вероятно, по обету) один и тот же ктитор, вкладывая в это строительство (что совершенно очевидно, поскольку обе церкви построены столпообразными) один и тот же смысл34. Мы останавливаем свой выбор на этом куполе еще и потому, что склонны понимать заключенную в понятии «купольная церковь» метафору буквально. Если бы церковь строилась с традиционными для подколоколенных церквей звонами вверху на скуфье купола (как будут строиться позднее, в конце XVII–начале XVIII в. октафолийные церкви московской знати), вопроса бы не было, и мы бы завершили силуэт церкви небольшим барабаном с главой. Поскольку же звоны устроены заведомо «в столбах», а не на сводах, мы вправе предположить, что строители имели целью освободить и пластически выявить в полную мощь сам купол. С некоторым «безобразием» этой малопривычной барочной формы нас должна примирить его недавно восстановленная в правах подлинность35.
Само собой разумеется, что вопрос о форме несохранившегося купола первой столпообразной церкви Александровой Слободы остается открытым.
1991–1994 гг.
Примечания
1. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы // Информационный курьер Московской организации Союза архитекторов РФ. № 7. 1991. С.17-19.
2. О назначении церквей «под колоколы» см.: Кавельмахер В.В. Способы колокольного звона и древнерусские колокольни // Колокола. История и современность. М., 1985. С.39–78; Кавельмахер В.В. Большие благовестники Москвы XVI – первой половины XVII в.// Колокола. История и современность. М., 1993, вып. 2. С.75–118.
3. Самое раннее упоминание Распятской церкви – март 1710 г. В «Историческом и археологическом описании первоклассного Успенского монастыря в городе Александрове» (архимандрит Леонид) (СПб., 1884, С. 100) в описи церковных сосудов встречаем: «Подсвечник серебряный вызолоченный с вырезанной надписью: «1710 года в марте дано от благородной и великой княжны Марии Алексеевны в церковь Распятию Господню в Успенский девичий монастырь, что в Слободе Александровой». О том, что у Распятской колокольни в древности было другое посвящение, первым догадался П.С.Полонский (См.: Полонский П.С. Рецензия на рукопись проф. А.И.Некрасова «Памятники Александровой Слободы» // Архив Александровского музея-заповедника. М., 1948. С. 30), за ним – А.И.Некрасов (Памятники Александровой Слободы, их состояние и значение. Александров, 1948. С.191. См.: ЦГАЛИ. Ф.2039. Оп.1 Ед. хр. 17.). Исследователи (весьма вероятно, первым был все-таки Некрасов, установить это сейчас уже невозможно) обратили внимание, что в писцовых книгах начала XVII в. Распятская церковь не упоминается, но фигурирует некая церковь Алексея митрополита, и сделали правильные выводы. Недавно нами был обнаружен прямой документ, подтверждающий факт переосвящения храма. В челобитной игуменьи Макрины о перенесении престола находящейся вблизи Слободы Крестовоздвиженской церкви в Успенский монастырь, датированной августом 1707 г., говорится: «... а у нас в монастыре церковь под колокольнею во имя иже во святых отца нашего Алексея митрополита каменная, службы в ней нет из давних лет» (см.: ЦГАДА. Ф.235. Оп. 1. Ед. хр. 6447. Л. 1-1 об.). Таким образом, если не считать Некрасова и Полонского, никому из наших предшественников первоначальное посвящение подколоколенной церкви известно не было. Тем не менее, мы в своем изложении будем, по мере необходимости, пользоваться правильным посвящением, не оговаривая это в каждом отдельном случае.
4. Суслов В.В. Памятники древней) русского зодчества. СПб., 1897. Вып. IV.
5. ИРИ. М., 1909. Т.2. С.73, примеч. 2. С. 84, 85.
6. Некрасов А.И. Древние подмосковные. Александрова Слобода. Коломенское. Измайлово. М., 1923; он же. Проблема происхождения древнерусских столпообразных храмов // Труды кабинета истории материальной культуры МГУ. 1930. Вып. V; он же. «Памятники Александровой Слободы, их состояние и значение». ЦГАЛИ. Ф. 2039. Оп. 1. Ед. хр. 17. Л. 126-191.
7. Ильин М.А. Путь на Ростов Великий.М., 1973. С. 101 и далее.
8. Куницын М.Н. Александрова Слобода. Ярославль, 1968. С. 36-40.
9. Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Александрова Слобода. М., 1970. С. 22-24.
10. Полонский П.С. Архитектурные памятники Александровой Слободы // Архив Александровского музея-заповедника (не опубл.).
11. Полонским раскрыта в общих чертах строительная история памятника, все выводы относительно назначения отдельных его частей и его общая интерпретация – наши. Мы представляем выполненные разными авторами исследовательские этапы в виде общего теоретического итога ради простоты и удобства.
12. Существующие в шатре Распятской колокольни восемь слухов пробиты на рубеже ХVII–ХVIII вв. при превращении шатрового восьмерика в звонницу. На эту деталь впервые обратил наше внимание Н.В.Сибиряков. В четырех слухах видны элементы заложенной в шатер при его возведении кованой арматуры. До переделки шатер был зашит снизу деревянным потолком.
13. Леонид, архимандрит. Указ.соч. С. 82; Суслов В.В. Указ.соч.
14. На то, что перед нами классическое «место для колокола», указывает изначальное отсутствие в основании звонов каменных парапетов (ныне существующие принадлежат одному из поздних ремонтов). И пилоны палатки, и державшие колокол дубовые станы стояли на открытом полу, на виду у всего города. В такие донизу открытые звоны можно было звонить, раскачивая колокол, как было принято, с земли. Однако, в данном конкретном случае такому приему звона должны были мешать низко положенные металлические связи, так что, вероятнее всего, звонари Распятской колокольни приводили колокол в движение, стоя рядом с ним.
Пользуясь колокололитейными таблицами, можно довольно точно определить размеры и вес колокола, для которого этот колоколоприемник был построен. Расстояние между связью и полом палатки (меньше 2 м) показывает, что в нее мог быть поднят и поставлен колокол чуть меньше сажени высотой, т.е. около 250 пудов весом. Последнее позволяет сделать некоторые выводы о самом колоколе. Судя по построенному для него почетному вместилищу, это была местная реликвия – большой именной благовестный колокол великого князя. (На вклад великого князя, а не царя, указывает, с нашей точки зрения, его недостаточно большой вес. Начиная с 1550 г. царь делает вклады в свои соборные церкви колоколами не менее чем в 500 пудов весом, тогда как для эпохи Василия III этот вес огромен). Такой колокол, причем слободского происхождения, нам известен. Он и сегодня стоит на юго-восточном звоне валового яруса Ивана Великого и известен под именем «Старый слобоцкой». Колокол этот дошел до нас в переливке 1641 г. На самом колоколе его новый вес не проставлен (при переливках колокола всегда прибавляли в весе), но в дошедшей до нас описи Ивановских колоколов 1695 г. он указан: «309 пуд 20 гривенок» (см.: Ведомость о колоколах на Ивановской колокольне в Москве 1749 г. РГДДА. Ф.18. Ед.хр. 145. Л. 9 об.). Узнать вес колокола со столь высокой точностью абсолютно невозможно, поэтому, вероятнее всего, это был извлеченный из дел Пушкарского приказа вес положенного в печь металла и, может быть, даже без вычета на угар. В любом случае разница в весе в 50 пудов на итоговом размере колокола подобных кондиций сказывалась очень слабо, так что его поперечник, а стало быть, и высота остаются чуть больше – чуть меньше сажени, т.е. вполне вероятно, что это – тот самый колокол.
Факт переливки старого благовестника Василия III не следует принимать за попытку первых Романовых оживить Слободу, напротив, его новое, явно московское, прозвище свидетельствует, что колокол был привезен в Москву задолго до 1641 г., вероятнее всего, еще при Иване Грозном в конце опричнины.
Несмотря на почет, ему оказанный (отдельный колоколоприемник), выполнявшиеся Старым слободским колоколом функции не совсем ясны. Ни праздничным, ни воскресным колоколом он, скорее всего, уже не был. С появлением на колокольнях новых более тяжелых колоколов (об этом ниже) старые благовестники от праздничных служб отставлялись и им передавались менее важные службы. Думаем, что в новой ситуации, после постройки Распятской колокольни, Старый слободской мог играть в Слободе роль воскресного.
15. Пять из восьми притворов устроены функциональными: восточный играет роль церковной апсиды, северо-восточный – апсиды жертвенника, западный, северный и южный имеют форму глубоких дверных распалубок, их боковые стенки выложены наподобие откосов. Шестая – юго-западная – ниша сделана неглубокой: за нею находилась внутристенная винтовая лестница на обходную галерею. И только юго-восточная и северо-западная ниши могут считаться обычными притворами. В юго-восточной, восточной, северо-восточной и северо-западной нишах устроены окна в прямоугольных наличниках с толстыми прутовыми решетками и арочными перемычками (переделаны в начале XVIII в.) того же типа, что и окно Никольского придела Покровского собора. Снаружи сохранились две крашеные деревянные ставни, вероятно, начала XVIII в.
16. В том, что первая церковь Алексея митрополита (как и сменившая ее Распятская колокольня) суть церковь «под колоколы», априори были согласны все исследователи. Однако прямых доказательств этому до последнего момента получить не удавалось. При первой публикации этой статьи (см.: Кавельмахер В.В. Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове // Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. М., 1991) нами было высказано предположение о размещении колоколов между столбами или пилонами октагональной части памятника. П.С.Полонский, Г.Н.Бочаров и В.П.Выголов допускали существование при первой подколоколенной церкви звонницы (и оказались правы).
Тем не менее, обходящая церковный столп галерея-лоджия представляется с точки зрения идеи помещения в ней колоколов местом символически оправданным, даже идеальным, но крайне неудобным из-за недостатков ее конструкции. Название «галерея» весьма условно. Для того, чтобы иметь право так называться, она слишком узка. В действительности это соединенная между собой тесными 60-сантиметровыми проходами вереница разделенных угловыми столбами ниш, или «впадин», двухаршинной глубины. (Эти впадины мы и сейчас рассматриваем как ниши с боковыми слухами-проходами). Высказывая свое предположение, мы допускали, что колокола в этих «нишах» стояли не на капителях, а по-итальянски, на железных рамах в средней части (посредине) столбов. Однако при повторном обследовании памятника в 1993 г. мы обнаружили как раз в этом месте дополнительный мощный пояс связей (помимо обычного в таких случаях пояса над капителями, в пятах арок). Это обескураживающее открытие заставило нас вернуться к гипотезе Полонского – Бочарова – Выголова и найти, в конце концов, звонницу (см. ниже). Мы утешаем себя только тем, что найденная звонница является производной от арок лоджии, служит им продолжением и архитектурно их повторяет.
Нетрудно заметить, что в данном случае вопрос о назначении галереи с винтовой лестницей на нее становится открытым. Можно только предполагать, что ответ на него лежит в области обрядовой символики, в области древних верований и обычаев. Внутристенные (часто скрытые) обходы встречаются в культовых заупокойных памятниках в архитектуре разных народов.
17. Глазов В.П. Отчет об археологических раскопках на территории Успенского монастыря в г Александрове. Владимир, 1981 (Архив института археологии. Инв. № Р-1, 9268). Памятником нездорового интереса к выдвинутой П.С.Полонским гипотезе «двух колоколен» остается статья Н.И.Иванова, В.И.Плужникова и Н.Н.Свешникова «Применение биофизического метода к исследованию и реставрации памятников истории и культуры» (Вопросы охраны, реставрации и пропаганды памятников истории и культуры: Сб. М., 1975. С. 253), в которой авторы утверждают, что ими с помощью «биолокаторов» зафиксированы остатки «второй колокольни». Утверждение это останется на совести его авторов.
18. См. также пирамидальные кровли на четырех углах четверика церкви Троицы на Дворце.
19. Штаден Г. О Москве Ивана Грозного: Записки немца-опричника. М.,1925.С.90,91 и 147; Таубе И., Крузе Э. Послание Иоганна Таубе и Элерга Крузе // Русский исторический журнал. Кн.8.Пг.,1922.С.51.
20. Таубе И., Крузе Э. Указ.соч.
21. Дифференциации строительных периодов в жизни архитектурного ансамбля Александровой Слободы посвящено наше исследование в настоящем сборнике «Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры».
22. Штаден Г. Указ.соч.
23. Об увозе в Слободу Пименовского колокола в 500 пудов весом сообщает единственный источник – Новгородская III летопись (ПСРЛ. Т.III. СПб., 1841. С. 259). Встречающиеся в литературе упоминания (со ссылкою на Штадена) о том, что доставленный в Слободу колокол «был поставлен между церковью и башней», – плод литературной небрежности новейших авторов – М.Н.Куницына (см.: Куницын М.Н. Указ.соч. С.40) и Г.Н.Бочарова и В.П.Выголова (см.: Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Указ. соч. С.22, примеч. 31). «Отцом» этой топографической легенды является Куницын, соединивший «по забывчивости» два места из Штадена. В одном месте Штацен пишет об увозе Иваном Грозным в Слободу «всех больших колоколов» из Новгорода и Пскова (см.: Штаден Г. Указ.соч.С. 90, 91), в другом – говорит о большом благовестнике на Соборной площади в Кремле, действительно висевшем «между церковью и башней» (по контексту – «церковь» это Успенский собор, «башня» – Иван Великий; см.: Штаден Г. Указ.соч. С. 104). Вслед за Куницыным легенду о «колоколе и башне» повторили, не проверив, Бочаров и Выголов. В библиографическом списке к их книге книга Штадена не фигурирует.
24. Для выяснения габаритов звонницы и ширины ее пролетов и столбов летом 1989 г. нами были предприняты перед западным фасадом колокольни археологические раскопки. Приступая к исследованиям, мы отдавали себе отчет, что, подобно другим крупнейшим звонницам своего времени, звонница Распятской колокольни была основана не на прерывистых, а на сплошных ленточных фундаментах и что в случае выборки последних шансов на отыскание оснований или контуров столбов у нас почти не остается.
Действительно, на расстоянии 13 м от звонничного ризалита был обнаружен край фундаментного рва огромной, судя по всему, не менее чем трехпролетной звонницы, шедшей когда-то от стены колокольни в западном направлении. Как мы и предполагали, фундаменты изо рва при разборке звонницы были почти полностью выбраны (по крайней мере, на участке нашего очень небольшого, далеко отстоящего от церкви раскопа). Ров оказался засыпанным строительным мусором, битым кирпичом, счищенным известковым раствором, кровельной черепицей двух типов и белокаменными обломками, оставшимися от разборки. Дно рва уплотнено часто забитыми сваями, глубина от поверхности земли – одна сажень. Все извлеченные из засыпки белокаменные и кирпичные обломы идентичны обломам сохранившегося звонничного ризалита и Распятской колокольни в целом. Полученные данные: длина 14 м, ширина 3 м, высота столбов 11 м (последняя та же, что у ризалита), плюс выведенный нами по колокололитейным таблицам размер самого большого колоколенного пролета (поперечник Пименовского колокола 2,48 м с небольшой поправкой в сторону увеличения, итого – около 3 м), а также ясный и открытый пропорциональный строй этого сооружения позволяют нам, рассчитав величину и количество столбов, с достаточной долей вероятности реконструировать эту часть памятника.
К этим итогам остается добавить, что к западу от фундаментного рва никаких следов строительства (иначе говоря, остатков «второго столпа»), разумеется, не встречено. Думаем поэтому, что «второй столп» появился у Ульфельдта «от бедности воображения». Нарисовав «в воздухе», рядом со стоящим столпообразным сооружением цепочку колоколов, рисовальщик уже не знал, на что ему опереть их гирлянду с другой стороны. Как известно, рисунки к гравюрам рисовались по памяти и, естественно, уже не в России.
25. Напомним, что двухскатная кровля (что очень важно) изображена у Ульфельдта. Кроме того, шпилеобразный шатер часобитни делает излишним существование на здании еще трех островерхих шатров «готического» рисунка. И, наконец, культурный слой вокруг Распятской колокольни и вокруг бывшей звонницы предельно насыщен битой черепицей двух видов – чернолощеной типа «бобровый хвост» и серо-желтой лотковой средиземноморского типа. По всем данным, в ранний период существования Слободы ее здания были покрыты чернолощеной черепицей или укрепленной на гвоздях, или уложенной на растворе посводно. У многочисленных обломков чернолощеной черепицы, собранной в раскопе на месте звонницы, отверстия для гвоздей забиты раствором. Последнее означает, что черепица укладывалась посводно и что кровель на здании или не было вообще, или они (например, шатер часобитни) черепицею не крылись.
26. Это должно было произойти после смерти в 1707 г. опальной сестры Петра I царевны Марфы Алексеевны, когда бывшая церковь Алексея митрополита была по ходатайству властей переосвящена сначала в Крестовоздвиженскую, а потом в церковь Распятия Господня. Известно, что царевна Марфа – инокиня Маргарита – жила в пристроенных к Распятской колокольне с юга особых палатах, каменных и деревянных, однако домовой церковью инокини Маргариты был северный Сергиевский придел Покровского собора, а отнюдь не сливавшаяся с ее палатами подколоколенная церковь.
27. Ведомость о колоколах... РГАДА.Ф. 18. Ед. хр. 145. Л. 4 об., 13 об. Колокол дошел до нас в переливке 1730 г. Его новый вес – 420 пудов.
28. Эти станы, хотя напрямую их связывать с Пименовским колоколом и невозможно, являются сегодня (поскольку Распятская звонница не сохранилась) единственным материальным свидетельством пребывания Пименовского колокола в Слободе вообще. Дело в том, что колокол, поднятый под шатер Распятской колокольни в начале XVIII в., был насажен по-старинному на деревянный вал с металлическим сердечником длиной 2,5 м и вложен в окованные железом специальные уключины. Для XVIII в. эта система является полным анахронизмом, поэтому у нас появляется право датировать колокол на валу второй половиной–концом XVI в., когда только и могла произойти замена одного 500-пудового колокола другим. По-видимому, колокола-реликвии Распятской колокольни, первыми среди которых были, бесспорно, Пименовский и Старый слободской, были взяты Грозным в Москву, а взамен здесь же в Слободе на литейном дворе отлиты и установлены их весовые эквиваленты. Все дальнейшее происходило, таким образом, уже с колоколом-заместителем. К сожалению, документально проверить эти предположения из-за отсутствия у нас описей колоколов Распятской колокольни не представляется возможным. В прошлом веке ученым была известна какая-то опись 1742 г. (а также опись 20-х гг. XVIII в.), но сейчас следы ее потеряны. О том, что «в конце XVII в. на Распятской колокольне (где именно?) висело двенадцать колоколов» (один из них якобы пятисотпудовый благовестник), без ссылки на источник сообщает Куницын (см.: Куницын М.Н. Указ.соч .40.). Он же дает понять, что ему известно содержание отписки монастырских властей на известный указ Петра I 1701 г. об отсылке на Пушечный двор в Москву трети монастырской колокольной меди. По утверждению Куницына, в переливку был якобы отдан как раз «новгородский великан» – вещь совершенно невероятная и противоречащая фактам: «новгородский великан» по сей день стоит на Иване Великом. К сожалению, эти сведения Куницына очень похожи на домыслы. Однако поскольку следы колокола-заместителя под шатром Распятской колокольни теряются, вопрос остается открытым. Имеется, правда, слабая надежда, что следующий 500-пудовый колокол Успенского монастыря для Распятской колокольни в 1823 г. был отлит александровскими купцами Каленовым и Уголковым из старой меди, что это была переливка, но данная гипотеза, как впрочем, и все остальные, нуждается в проверке.
29. О двух последних несохранившихся звонничных ансамблях судим по иконографии.
30. См. примеч. 16.
31. Кавельмахер В.В. Указ. соч. С. 124. Рис. 2, 3.
32. На эту тему (общехристианские прототипы русских октагональных и столпообразных церквей) совместно с Т.Д. Пановой подготовлена статья «Остатки белокаменного храма XIV в. на Соборной площади в Кремле» о древнейшем октагональном памятнике московской архитектуры – церкви Ивана Лествичника 1329 г.
33. В действительности – больше, поскольку сюда следует отнести и столпообразные шатровые церкви, и различные модификации купольных церквей на квадратном основании. Мы выделяем три вида куполов применительно к данной ситуации и данному конкретному памятнику октагонально-столпообразной конфигурации. Это – плоско-шлемовидные, одинарные или двойные купола церкви Ивана Предтечи в Дьякове, Ивана Великого (до перестройки) и Покровского собора на Рву (конструкция куполов двух последних памятников представляет собой проблему, однако ясно, например, что купола 4-х ориентированных по странам света столпов Покровского собора были двойные). Это – увенчанные небольшими барабанами купола столпообразных церквей «под колоколы» (таких, как подколоколенная церковь в Спасо-Евфимьевском монастыре в Суздале, подколоколенная церковь Болдина монастыря и Георгиевская колокольня в Коломенском). И, наконец, это – известный пока в единственном числе барочный купол церкви Петра митрополита в Высокопетровском монастыре в Москве.
34. Петр и Алексей митрополиты – великие московские чудотворцы, первые по рангу святые покровители московского великокняжеского дома. В Москве были их целебноносные мощи, но в ней довольно долго не строили посвященных им каменных церквей. Постройка этих церквей великим князем вполне могла носить программный характер. Первая каменная церковь Алексея митрополита была построена в Чудове в 1473–1477 гг. на месте «проявления» мощей святого. По ряду признаков она имела форму мартирия и находилась при трапезной. В нее из соборного Благовещенского придела была перенесена рака чудотворца. Не исключено, что церковь Алексея митрополита в личных владениях великого князя в Слободе должна была о ней напоминать.
В отличие от Алексея митрополита, святой Петр-чудотворец не имел в Москве своего мартирия, усыпальницей ему служил им же заложенный кафедральный Успенский собор. Каменных церквей, посвященных Петру митрополиту, не ставили очень долго. Известная с начала XV в. церковь Петра митрополита на Государевом дворе в соседнем Переславле-Залесском была в течение 200 лет, вероятнее всего, деревянной. Церковь была поставлена на месте «деяний» святого. Ее мемориальный характер отражен в ее каменной реплике последней четверти XVI в.: она шатровая, крещатого плана. Первой каменной церковью Петра митрополита в Москве стала, по-видимому, современница нашей церкви Алексея – октафолийная церковь мастера Алевиза «в Высоком». Она также поставлена на месте «деяния» митрополита Петра, и ее форма – форма христианского мартирия – более всего говорит о продуманном символическом характере связанных с памятью святого мероприятий. Единственная известная нам каменная церковь Петра митрополита в непосредственной близости от его гроба была поставлена только в последней четверти ХVII в. в Кремле на Угрешском подворье. Она стояла на Кремлевской стене и была шатровой. Это взорванная Наполеоном Петровская башня.
35. Исследования арх. Б.П.Дедушенко (80-е гг.).
Ранее опубликовано в кн.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы (сборник статей). Владимир, 1995. С. 75-110.
НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»
С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы
Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры
Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)
Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы
Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове
К истории Васильевских дверей Софии Новгородской
Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера
Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы
Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора, источник и сайт запрещено.