НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»

В начало книги

С.В. Заграевский. О В.В. Кавельмахере – классике архитектурной реставрации и истории древнерусского зодчества

С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы

Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры

Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)

Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы

Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове

Покровский собор Александровой Слободы и его место в истории русской архитектуры XVI в. (скомпоновано из черновых рукописей автора)

Бронзовые двери византийской работы из новгородского Софийского собора в Александровой Слободе. Еще раз о происхождении Тверских врат

К истории Васильевских дверей Софии Новгородской

Приложение 1. Программа архитектурно-археологических исследований, ремонтно-реставрационных работ и музеефикации памятников архитектуры ХVI–ХVIII вв. Успенского монастыря в г. Александрове Владимирской области (б. Александрова Слобода)

Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера

Приложение 3. С.В. Заграевский. Новые данные, свидетельствующие о верности обоснованных В.В. Кавельмахером датировок памятников архитектуры Александровской Слободы

Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы

Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце

иллюстрации 

 

 

В.В. Кавельмахер

 

 

Древности Александровой Слободы

 

Сборник научных трудов

 

 

 

НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ РАСПЯТСКОЙ КОЛОКОЛЬНИ

 УСПЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ В АЛЕКСАНДРОВЕ

 

Распятская колокольня Успенского монас­тыря в г. Александрове – одно из наиболее загадочных сооружений русской архитектуры XVI в. До того как во второй половине XVII в. коло­кольня вошла в состав основанного на развали­нах Александровой Слободы девичьего монас­тыря, она в течение более чем 150 лет играла роль архитектурной доминанты знаменитого дворцового комплекса в новом селе Алексан­дровском (давшем Слободе ее название), по древней терминологии – Государева двора. В науке существуют две противоположные точки зрения на время постройки Государева двора. По одной из них (в недавнем прошлом ее разделяло большинство исследователей), дошедшие до нас постройки Слободы возводились в течение нескольких де­сятилетий XVI в. По другой, высказанной впер­вые нами1, комплекс в основе своей – сооруже­ние единовременное, и единственная известная дата его предполагаемого окончания – 1513 г. Согласно этой новой точке зрения, укреплен­ный комплекс Государева двора был возведен сразу после окончания Большого Кремлевского дворца в Москве итальянскими зодчими Васи­лия III и строился около пяти лет – с 1508–1509 по 1513 г. Имевший вид загородного замка, окруженный стенами и рвами Государев двор включал в себя три каменных церкви с придела­ми, смежными палатами, подклетами и погре­бами, три большие каменные палаты, вкупе с тронной, множество каменных и деревянных хозяйственного назначения клетских построек (связанных между собой деревянными переходами) и обязательную в таких случаях поминальную церковь-часовню «под колоколы»2. От этой первой, относительно небольшой подколоколенной церкви берет свое начало Распятская колокольня.

Распятская колокольня (до 1710 г. церковь Алексея митрополита3) – огромный, около 50 м в высоту, восьмигранный шатровый столп с ма­ленькой церковкой-капеллой внутри и четырехъярусным звонничным ризалитом возле юго-западной грани. Памятник был введен в научный оборот в 80-е гг. прошлого века. О нем писали В.В.Суслов4, Ф.Ф.Горностаев5, впослед­ствии – А.И.Некрасов6, в наше время – М.А.Ильин7, М.Н.Куницын8, Г.Н.Бочаров и В.П.Выголов9 и др. Дата постройки колокольни неизвестна, однако все исследователи, исходя из масштаба и пропорционального строя соору­жения, уверенно относят его к опричному периоду существования Слободы – ко второй пол­овине 60–70-х гг. XVI в. В 40-е гг. нашего столетия колокольню изучал в натуре и обмерял архитектор П.С.Полонский10. Посредством зондажей и контрольных промеров ему удалось вы­явить внутри гигантского столпа другое, более раннее столпообразное сооружение, по всей видимости, 10-х гг. XVI в. Стало ясно, что возве­денный при Василии III храм был спустя не­сколько десятков лет обложен дополнительной кладкой и надстроен. Выдвинутая историками архитектуры умозрительная датировка получи­ла, таким образом, убедительное подтвержде­ние.

Открытие Полонского ценно, прежде всего, тем, что снимает большинство связанных с необычной формой памятника вопросов. Столп Распятской колокольни, будучи в церковной своей части достаточно скромным сооружени­ем, с точки зрения наружных объемов и фасад­ной декорации представляет собой колоссаль­ную архитектурную бутафорию, смысл и назна­чение которой устанавливаются с трудом. Как показали исследования11, небольшой храм октагональной конфигурации (со стороной не более 4 м) был посредством надстройки превращен в основание огромной, пустой, увенчанной глу­хим шпилеобразным шатром12 часобитни. Ста­рое здание оказалось при этом увеличенным в высоту в 2,5 раза! Для придания надстроенному столпу устойчивости его первоначальный объ­ем был со всех сторон обложен гипертрофиро­ванной высоты двухъярусными папертями, призванными играть в новой постройке роль контрфорсов. Пропорции папертей совершен­но ирреальны: огромные, лишенные внутрен­него обхода пилоны условного «подклетного» яруса относятся к ярусу «ходовому», как 3:1. Па­перти накрыты короткой полицей и увенчаны тремя отступающими рядами кокошников облегченной конструкции. Из кипы кокошников вырастает шатровый восьмерик со звонами. В нем, согласно поздним источникам13, помещал­ся деревянный чулан с часовым механизмом. Собственно церковный объем древнего октагона (при реконструкции здания он был несколь­ко понижен) совпадает по высоте с «подклетным» ярусом обстройки, полностью в нее упря­тан. Второй же ярус, играющий в храмах роль церковных папертей, в действительности «ни­куда» не ведет: через него попадали в пустой стакан часобитни к началу гиревого деревянного короба и деревянной же лестницы наверх к часовому чулану. Вся эта могучая, широко заду­манная, устремленная ввысь архитектура, с точ­ки зрения основной церковной функции зда­ния, совершенно алогична и колокольней, в строгом смысле слова, не является: в звонах под шатром нет приспособлений для крепления колоколов. Последнее означает, что основные благовестные большие и средние церковные ко­локола, за исключением часового с перечасны­ми, здесь не стояли. Перед нами – увенчанная шатровым чуланом городская башня-кампанила для больших башенных часов с церковью в нижнем ярусе, а отнюдь не церковь «под колоколы», поскольку последние в древности было принято завершать церковными главами «на толстой шее» (барабане) – знаком церкви. Единственным отличием Александровской ча­собитни от других известных русских шатровых часовых башен XVI–первой четверти XVII в. остается ее восьмигранная форма, однако, бла­годаря исследованию Полонского, ясно, что форма эта навязана зодчему логикой перестрой­ки старого здания и воспроизводит в первую очередь его конфигурацию.

Однако поскольку перед нами все же цер­ковь «под колоколы» (а это значение за Распятской колокольней при всех условиях сохраняет­ся), то остается вопрос, где в ней могли нахо­диться собственно церковные, прежде всего большие благовестные колокола? На первый взгляд, на звонничном ризалите. Однако осмотр последнего убеждает нас, что и эта часть колокольни удовлетворяет указанным требованиям лишь частично. В звонах ризалита, как в звонах восьмерика под шатром, никаких приспособле­ний для крепления колоколов нет (за исключе­нием, разумеется, обычных проемных связей), тем более для крепления целого их собрания. Перед нами типичный для русской архитектуры второй половины XVI–первой половины XVII в. колоколоприемник для большого благовестного колокола в виде перекрытой вспарушенным крестовым сводом ажурной палатки с открыты­ми до полу звонами церковной главой и кров­лей из одного ряда кокошников. Такие палатки, или «места для колоколов» по древней терми­нологии, предназначались для установки в каж­дой из них в середине на деревянных станах од­ного единственного очепного благовестника из числа самых тяжелых на колокольне14. Таких колоколов на больших благоустроенных коло­кольнях бывало три как минимум. У нас же па­латка одна. Где в таком случае могли находить­ся остальные?

В свое время этот вопрос поставлен не был. Интересы первого исследователя памятника П.С.Полонского были направлены на другое. Обнаружив внутри Распятской колокольни неизвестную науке более раннюю постройку, он был целиком захвачен открывшейся перед ним перспективой. Отныне все внимание исследо­вателя будет приковано не столько к Распятс­кой колокольне как таковой, сколько к загадоч­ному столпообразному сооружению внутри ее кладок. Остроумно и экономно зондируя зда­ние, Полонский довольно скоро выявил основ­ные членения столпа и обосновал общий при­нцип его реконструкции. Оказалось, что цер­ковь Алексея митрополита сохранилась внутри Распятской колокольни почти в нетронутом виде (разобран был только ее купол). Однако вскоре на пути исследователя встали значитель­ные трудности. Первая столпообразная церковь Слободы оказалась небольшим, сложенным из кирпича и белого камня, октагональным в ос­нове своей сооружением. Ее внутренний «вписанный» план представляет собой октафолий из восьми обращенных внутрь небольших прямоу­гольных притворов. Притворы устроены очень низкими и составляют первый, открытый в цер­ковь «цокольный» ярус храма15. Его второй ярус образует высокий, стройный, переходящий в восьмигранный барабан столп, окруженный снаружи по фасаду тонкой и изящной галереей-лоджией в виде аркады на белокаменных стол­бах неизвестного назначения16. Однако идеаль­ный центричный план зданий оказался по ка­ким-то причинам нарушенным самими строи­телями. Исследуя памятник, Полонский заме­тил, что западная грань цокольного яруса, вмес­то того, чтобы повернуть на юго-восток, как это должно было быть при последовательно октагональной форме, продолжается дальше на юг (как далеко – из-за сплошной обкладки Полон­скому установить не удалось). Аналогичным об­разом меняет свое направление и галерея-лод­жия. Под тою же уходящей на юг западной гранью, во втором ярусе Полонский нашел до­полнительный девятый столб и как бы начало какого-то сводчатого помещения (в действи­тельности перекрытую парусным сводом, изящ­но отделанную паперть треугольной конфигу­рации). Не зная, как объяснить эту аномалию, исследователь решил, что в его руках находится ключ к известной гравюре из книги датского посла Я.Ульфельдта, посетившего Слободу в 1578 г.

На гравюре с видом Слободы на месте зна­комой нам Распятской колокольни изображено фантастического вида подколоколенное соору­жение из двух башен с подвешенными между ними колоколами. Выявленное им внутри Распятской колокольни древнее столпообразное сооружение Полонский счел первой из этих башен, продолжающуюся на западную грань с девятым столбом – началом когда-то соединяв­шей башни многопролетной звонницы на высоком подиуме (именно так расшифровал Полонский мотив висящих между башнями колоколов). Если же предпринять исследования к югу от Распятской колокольни, – рассуждал исследователь, – то в земле должны встретиться остатки второй башни, во всем подобной первой. Гипотеза Полонского получила широкую известность и нашла отражение во множестве посвященных Александровой Слободе статей и книг. Современные исследователи используют любую возможность для проведения археологи­ческих разведок у стен Распятской колокольни в надежде обнаружить остатки второго столпа. Однако никаких следов или фундаментов в этом месте или поблизости по сей день так и не обнаружено17.

В 80-е годы нам удалось продолжить иссле­дования Полонского и установить, как в действительности заканчивалось на юге первое подколоколенное сооружение Слободы. Полонский не обратил внимания на остатки винто­вой лестницы в первом ярусе столпа 10-х гг. XVI в., которая выводила на узкий обходной ярус галереи как раз в том месте, где Полонским была отмечена аномалия в плане. Эта необходимая для доступа на лоджию внутристенная лестница была устроена не в теле церковного столпа, а в специальном, облицованном с од­ной, западной, стороны белым камнем угловом выступе, резко нарушившем идеальную конфигурацию здания. Задуманный в виде октагона, столп Алексея митрополита получил, однако, уже в первом ярусе неравностороннюю гептагональную форму. Аналогичным образом была спроектирована и аркада лоджии во втором яру­се, образовавшая над выходом винтовой лес­тницы вышеописанную треугольную в плане сень, или паперть. До перестройки храма последняя могла венчаться особой пирамидальной кровлей18. Таким образом, проблема облика первого подколоколенного сооружения Слобо­ды оказалась на этот раз в его церковной части решенной. Однако загадка изображенного на гравюре Ульфельдта здания осталась: что Ульфельдт хотел сказать своим рисунком? Какие связанные с подколоколенным сооружением реалии могли быть им трансформированы столь невероятным образом?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходи­мо убедиться, какая их двух церквей Алексея митрополита послужила Ульфельдту предметом изображения – первая или вторая? Согласно свидетельствам иностранцев, строительство в Слободе при Грозном развернулось сразу после новгородского похода, т.е. после 1570 г.19. Именно в это время, сообщают Таубе и Крузе, царем были «построены» две церкви, причем «с колоколами»20. Ульфельдт же побывал в Слобо­де в 1578 г. – через восемь лет после указанных событий и за три года до того, как царь окончательно оставил Слободу, когда перестройка, а не «постройка», как полагали Таубе и Крузе, не­которых слободских зданий в основном должна была уже завершиться21. Из сказанного следует, что на гравюре Ульфельдта изображена все-таки существующая Распятская колокольня, а это значит, что объяснение странному изображе­нию следует искать прежде всего в особенности ее формы.

На первый взгляд трудно найти что-либо общее между огромным шатровым столпом Распятской колокольни и фантастическим двухбашенным сооружением на гравюре, однако при внимательном знакомстве с памятником общее находится. Это общее – способ помещения в ней колоколов. Известно, что после завершения новгородского похода, к моменту предполагаемой перестройки церкви «под колоколы», на Государевом дворе скопилось самое значитель­ное после Ивановских колоколен в Москве со­брание больших благовестных колоколов. Это были военные трофеи царя, разграбившего два великих русских города – Новгород и Псков. Из источников известно, что ограблены опричным войском были не только соборные звонницы Святой Троицы и Софийского архиерейского дома, но и многие городские и загородные мо­настыри, а также Тверь и Торжок22. Самым замечательным трофеем царя стал знаменитый 500-пудовый благовестник архиепископа Пиме­на, вывезенный согласно Новгородской III ле­тописи в Слободу23. Вся эта колокольная грома­да, пожертвованная царем, как было принято, соборной церкви Покрова и размещенная по­началу на временных деревянных опорах возле подколоколенной церкви, требовала более про­думанного и упорядоченного размещения: во-первых, на каменных опорах, и, во-вторых, под церковной крышей. Последнее обстоятельство и стало основной причиной реконструкции ста­рой церкви «под колоколы», уже не способной ни передать своими архитектурными формами величия исторического момента, ни вместить всю эту тяжесть.

Однако, поскольку осмотр звонов под шат­ром и в палатке возведенной по этому случаю колоссальной постройки не дал результатов, мы вправе сделать вывод, что упомянутые колокола непосредственно на Распятской колокольне все-таки не висели, а размещались на каком-то приспособлении близ нее. А это значит, что Распятская колокольня на раннем этапе своей истории была более сложным сооружением, чем это представляется нам сегодня. Действи­тельно, на западном фасаде колокольни в месте стыка шатрового столпа и юго-западного риза­лита и сегодня можно видеть еще один обра­щенный строго на запад узкий, изящных про­порций ризалит с двумя обрубленными связями над карнизом, служивший когда-то началом примыкавшего к колокольне с запада архитектурного объема. Судя по пропорциям, этот ут­раченный в монастырский период архитектур­ный объем был так называемой «отставной звонницей на столбах» (по принятой в XVII в. терминологии), и в ней-то, видимо, и висели как старые слободские, так и вновь свезенные в Слободу колокола. Столь сложная конфигура­ция Распятской колокольни (столп в соедине­нии со звонницей) не должна вызывать удивле­ния. Ведь ни арки старой церкви Алексея мит­рополита, ни звоны возведенного над нею шат­рового столпа, даже если бы мы вопреки воле строителей захотели использовать их для этой цели, были не в состоянии принять ни главный новгородский трофей – Пименовский колокол (имевший около 2,5 м в поперечнике), ни боль­шинство троицких и софийских благовестных колоколов, как из-за превосходящих эти звоны размеров, так и из-за самого из количества.

Известно также, что до второй половины XVII в. большие благовестные колокола внутрь колоколен под шатры не ставились. Что же ка­сается палаток для колоколов, то первые опыты их устройства в каменной архитектуре прихо­дятся на вторую половину XVI в. Во всяком случае, наша палатка из числа дошедших до нас самая ранняя; и она – единственная на коло­кольне. В то же время, каковы бы ни были раз­меры колокола, принятая на Руси технология звона «с земли» требовала, чтобы колокол сто­ял, по возможности, в арочном пролете, на внешней стороне колокольни. Таким образом, включение специального звонничного сооружения в объем александровского подколоколенного столпа было предрешено как политическими задачами опричного правительства, так и самой технологией церковного звона.

Что представляла собой утраченная звон­ница Распятской колокольни в архитектурном отношении, каковы были ее габариты, когда примерно она могла быть разобрана?

Подобно другим крупнейшим звонницам того времени, звонница Распятской колоколь­ни была, вероятнее всего, трехпролетным четырехстолпным сооружением24. Ее четвертый полустолп сохранился. Это вышеупомянутый звонничный ризалит с внутренней лестницей на колокольню. В отличие от многошатровых звонниц второй половины XVI в., покрыта она была черепичной кровлей на два ската25. Высота пролета звонницы та же, что у аркады коло­кольни (так называемый «подклетный» ярус ложных папертей-контрфорсов), – 12,5 м. В первом от стены пролете колокола, как показы­вает архитектура ризалита, не висели. Он был оставлен пустым из-за опасения разрушить тон­кую стенку ризалита (за нею лестничная клет­ка) при качании тяжелых колоколов, а может быть, и для обеспечения обхода церкви при крестных ходах. Во втором, самом широком пролете (его теоретический размер нам извес­тен: он должен был несколько превышать поперечник Пименовского колокола) и в следующем, более узком, висели, или «стояли», самые большие благовестные колокола, трофеи злопо­лучного похода, как было принято, один над другим. В основном пролете – 500-пудовый Пименовский, праздничный, под ним – сред­ние «красные» из числа софийских или троиц­ких колоколов, рядом – будничный и зазвонные (или наоборот, воскресный и зазвонные; последнее зависит от того, какие службы при Покровском соборе выполнял большой коло­кол в звонничном ризалите, см. примеч. 14). Подобно звонницам годуновского времени, трехпролетная звонница Распятской колокольни имела, по-видимому, так называемый «выделенный центр», т.е. ее центральный пролет был шире боковых. Таким нам видится ее гипотети­ческое устройство. Благодаря сохранности вы­ступающего из тела колокольни ризалита, архи­тектурная обработка звонницы предельно ясна: ее арки лежали на трехобломных капителях, столбы были обработаны узкими филенками с закрестьями, а цоколь под столбами повторял цоколь основного объема.

Разобрана звонница Распятской колоколь­ни была в монастырский период, где-то на рубеже XVIIXVIII вв. Дата ее разборки не уста­новлена26. В процессе разборки все колокола с нее были сняты и впервые в истории здания подняты под шатер, в арки звонов. Поднят и поставлен внутрь под шатер был и 500-пудовый Пименовский колокол или его заместитель, поскольку Пименовский колокол уже в 1695 г. упоминается среди колоколов Ивана Великого в Москве27. Для того, чтобы втащить этого ги­ганта на колокольню, властям пришлось расте­сать и вновь сложить ее восточный арочный пролет. Памятником этих событий остаются де­ревянные станы с остатками очепного устрой­ства, сохранявшиеся внутри под шатром до са­мого последнего времени28.

В истории русской архитектуры XVI в. Распятская колокольня занимает выдающееся место. Во-первых, это крупнейшее на Руси после Ивана Великого подколоколенное сооружение. Во-вторых, это самая ранняя из дошедших до нас городских шатровых часобитен – предшес­твенница часобитни Спасской башни Москов­ского Кремля, а ее шатер – самый ранний из известных нам утилитарных (не церковных) шатров вообще. И, наконец, Распятская колокольня – самое сложное (точнее даже сказать, гибридное) церковное здание XVI в., состоящее из трех самостоятельных, разного назначения и разного архитектурного облика объемов, напо­минающее известные подколоколенные комплексы Соборной площади Кремля, Суздаль­ского Спасо-Евфимьевского, Соловецкого и Троице-Сергиева монастырей29. Однако, в отли­чие от последних, «исторически» сложившихся зданий, Распятская колокольня построена по единому плану и лучше всего говорит о труд­ностях, переживаемых русским архитектурным творчеством в связи с успехами колокололитейного дела на Руси и с усложнением выполняемых колоколами функций. Многократное уве­личение веса и размеров колоколов вызвало кризис в строительстве столпообразных церк­вей под колоколы, «расщепило» их некогда еди­ный образ и вывело на передний план часовую шатровую башню, чем, в конце концов, и подготовило почву для появления на Руси шатровых колоколен.

Теперь, когда облик Распятской колоколь­ни нам стал в общих чертах ясен, вернемся к вопросу о первоначальных формах старой церк­ви Алексея митрополита и к ее конфигурации в целом. Основная идея реконструкции древнего объема памятника принадлежит П.С.Полонскому (за исключением трактовки углового ри­залита с винтовой лестницей внутри и такой за­ведомо спорной вещи, как купол здания). Ему же принадлежит идея размещения колоколов указанной церкви на приложенной к основно­му объему звоннице, с чем мы поначалу, на ран­нем этапе наших исследований, не согласи­лись30. Источником для гипотезы Полонского послужила гравюра Ульфельдта, которую он безоговорочно связывал с первой, а не второй церковью «под колоколы». Правда, в отличие от Ульфельдта, у которого ясно показано, что древнее подколоколенное сооружение было ориентировано по линии запад-восток (т.е. обращено своими арками к собору), Полонский поставил свою гипотетическую звонницу по направлению север-юг. К этому неправомерному выводу Полонского привела принятая им на веру идея «второй церковной башни». (Последняя, при таком рассуждении, должна была находить­ся в равном положении с церковью Алексея митрополита, быть обращенной алтарем к вос­току, а не стоять «в затылок» другому сооруже­нию и т.д.). Раскрыв вторично один из зондажей Полонского и получив ясное свидетельство ар­хитектурной законченности лестничного риза­лита со стороны южного фасада здания, мы пришли в свою очередь к излишне поспешному выводу, что угловой юго-западный ризалит при церкви существовал как бы автономно, а не слу­жил началом какой-то другой формы (что было в высшей степени нелогично) и что у церкви, таким образом, вообще могло не быть звонни­цы. Этот ошибочный вывод нашел отражение в опубликованной нами в 1993 г. реконструкции древнего памятника31. Исходя из собственной ложной посылки, мы, в отличие от Полонского (а также Бочарова и Выголова), предположили, что колокола церкви Алексея митрополита раз­мещались между столбами окружавшей столп аркады (причем только со стороны, обращен­ной к собору, поскольку все доступные в тот момент изучению столбы были скреплены меж­ду собой по-итальянски двумя поясами кованых проемных связей). Серьезным недостатком предложенной нами тогда схемы была незначи­тельная конструктивная глубина галереи-лод­жии, что не давало шансов поставить в столбы и приводить при этом в движение колокола боль­ше средних размеров. Действительно, продолженные нами вскоре исследования показали, что связи в два пояса скрепляют между собой пилоны-столбы по всему периметру церкви. Та­ким образом, вопрос о размещении колоколов «в теле церкви» отпал сам собой, и мы вновь были вынуждены обратиться к идее Полонско­го. При новом обследовании памятника вопрос этот удалось, наконец, решить. Колокола первой церкви Алексея митрополита стояли не в теле столпа, а на звоннице (в этом Полонский, а с ним Бочаров и Выголов, были правы), но шла она не на юг от ризалита, а, как и сменившая ее большая звонница, на запад, целиком ее, т.о., предваряя. В свое время мы не обратили должного внимания на странную конструкцию внутри лестничного ризалита Распятской колокольни. Речь идет о расположенном направо от запад­ного входа в церковь своеобразном «тамбуре» – в виде высокого, перекрытого белокамен­ным арочным сводом (с щелыгою в направлении север-юг) прямоугольного поме­щения. Из этого, некогда открытого в сторону собора, «тамбура» была заново пробита дверь на перестроенную из старой винтовой новую мно­гомаршевую лестницу на колокольню.

Стена налево при входе в тамбур (в ней пробит новый дверной проем) суть облицован­ная белым камнем стена углового ризалита пер­вой церкви. Стена при входе направо, обрабо­танная внутри и снаружи филенками, – кир­пичная наружная стена ризалита Распятской колокольни. Белокаменная арка, переброшенная от стены белокаменной на стену кирпич­ную, в здании, построенном почти исключи­тельно из кирпича, представляла собой не со­всем понятное явление, почему мы и посчитали ее в свое время одним из результатов вторич­ности самой постройки. Особенно нас шокиро­вал тот факт, что пята белокаменного свода была вложена в фуст западного белокаменного столба лоджии прямо над его базою (последняя была при этом оставлена нестесанной!). Поэто­му вся конструкция показалась нам при первом знакомстве с памятником сплошным нарушением архитектурной логики. Сегодня при пов­торном обследовании мы убедились в подлин­ности и изначальности этого узла. Белокамен­ный свод при ближайшем рассмотрении оказал­ся некогда открытой аркой, вложенной в стол­бы самими строителями, а обработанная (как выяснилось, со всех четырех сторон) филенка­ми и замурованная в стену нового большого ри­залита западная стена – древним звонничным пилоном! И арка, и пилон суть остатки перво­начальной звонницы Алексеевской церкви. Пи­лон не только сохранил в новой обкладке все свои четыре фасада и прекрасный белокамен­ный цоколь, но и большой фрагмент капители – правда, уже без карниза. Западный фасад пи­лона и сегодня прекрасно читается снаружи. Членения его почти целиком сохранившегося антаблемента (снизу это «полка», валик и шесть рядов кирпичной кладки; под полкой в крещатых углах пилона – впервые описанные А.И.Некрасовым знаменитые александровские «клинышки») суть слегка адаптированные чле­нения большеголовых капителей столбов октагона. Они «переходят» на звонницу со столов аркады. Антаблемент представляет собой пара­петную стенку, над аркой сохранились остатки древнего чердака. Чердачное помещение, не­когда перекрытое неизвестной нам кровлей, ве­роятнее всего, не использовалось. Изнутри чер­дака белокаменные столбы аркады не обработа­ны. На капители сохранившегося пилона некогда стояла первая арка многопролетной звон­ницы, очевидно, той же ширины, что и арки об­ходящей столп аркады и т.д.

Таким образом, реконструированная нами выше звонница Распятской колокольни архитектурно полностью повторяла звонницу пер­вой подколоколенной церкви и даже включала в свою конструкцию ее пилоны. Сегодня, когда мы узнали ширину длинного звонничного рва, равного по ширине сохранившемуся древнему пилону (3 м), допустимо думать, что старые пилоны были в процессе перестройки всего лишь обложены новой кладкой и надстроены в высо­ту (а может быть, даже только надстроены?). Сколько пилонов и пролетов было у звонницы, узнать можно будет только после проведения дополнительных раскопок уже в непосред­ственной близости к зданию Распятской колокольни.

Отличие первой звонницы церкви Алексея митрополита от звонницы Распятской колокольни заключалось в том, что ее объем над описанной соединительной аркой был зритель­но разъединен с объемом церковного столпа (это хорошо видно при осмотре чердака над этой аркой). Последнее означает, что эта звон­ница могла иметь отдельную от церкви двух- или трехшатровую кровлю в зависимости от ко­личества ее пролетов.

К сказанному следует добавить, что теперь, когда угловой ризалит церкви Алексея митрополита получил, наконец, логическое объясне­ние, встает вопрос о его ритуальном «назначе­нии». Если колокола, как мы убедились, стояли на звоннице, для чего были нужны винтовая лестница, узкий и неудобный круговой обход вокруг столпа и т.д.? Для развески зазвонных колоколов и звона в них? Едва ли. Остается предположить, что обход имел сакральное зна­чение, как в древних памятниках средневековой Европы и Востока. С особым чувством отмеча­ем, что таинственная обходная галерея церкви Алексея митрополита была повторена в 3-м яру­се центрального столпа Покровского собора на Рву в Москве и нигде больше в этом столетии.

И, наконец, весьма вероятно и даже очень на то похоже, что на гравюре Ульфельдта изображена, как и думал Полонский, первая звон­ница. О существовании второй Полонский, как мы помним, не догадывался.

В заключение несколько слов о том, как мы реконструируем сам церковный объем пер­вой церкви Алексея митрополита. Наша идея состоит в следующем: существующая Распятская колокольня каким-то образом повторяет старую церковь, ее план, основные объемы, воспроизводит в ином уже масштабе и обнов­ленной трактовке ее архитектуру. Так, октагональная форма основного объема Распятской колокольни повторяет октагональную форму церкви-предшественницы; звонничный риза­лит возле юго-западного угла воспроизводит, на свой лад, угловой выступ с винтовой лестницей, находящейся в первой церкви почти на том же месте: крупные, поярусно расположенные ко­кошники Распятской колокольни повторяют столь же крупные кокошники церкви Алексея митрополита (причем наверняка с аналогичными круглыми окнами по первому ярусу); звон­ница на столпах Распятской колокольни погло­тила аналогичную звонницу первой церкви и т.д., – и только проецировать шатер этого ги­ганта на гипотетический шатер церкви Алексея 1513 г. мы, разумеется, не решаемся, предпо­читая ему недавно включенный в круг памят­ников архитектуры начала XVI в. слегка вытя­нутый барочный купол церкви Петра митропо­лита Высокопетровского монастыря в Москве 1514–1517 гг.

Загадку утраченного купола первой стол­пообразной церкви безуспешно пытался разга­дать П.С.Полонский. В поисках ответа им были перепробованы самые различные варианты, вплоть до кавказской конусообразной кровли. Пытался он воспроизвести в своих эскизах и завершение глав церкви Ивана Предтечи в Дьяко­ве, справедливо относя эти памятники к единой линии развития. Данная проблема имеет два ас­пекта. В том, что огромный (около 6 м) барабан Алексеевской церкви перекрывал, вероятнее всего, восьмигранный купол (может быть, переходящий в сферический), сомнений, как будто, нет. Совершенно таинственным остается во­прос о его так называемом «завершении» и окончательной отделке, о его второй оболочке (если таковая, разумеется, была), и в итоге – о силуэте. Вопрос этот приходится решать сегод­ня в чисто теоретическом плане. Церковь Алек­сея митрополита – типичная купольная цер­ковь христианского мира, как Запада, так и Вос­тока, памятник высотно-центричной компози­ции с ярко выраженной поминально-литургической функцией и отчетливой семантикой32. Главным знаком в системе запечатленных этим памятником идей, их «говорящим символом» был купол. На русской почве встречаются три варианта архитектурно оформленных куполов33. В соответствии с этой градацией купол церкви Алексея митрополита был или «плоским», грибовидным, обложенным черепицей прямо по своду, или надстроенным дополнительным малым барабаном с главой, или же значительно приподнятым за счет обкладок, как вышеупомянутый купол Высокопетровского монастыря. Мы останавливаем свой выбор на огромном приподнятом куполе церкви Петра митро­полита прежде всего потому, что церковь Алексея митрополита составляет ей во всех отноше­ниях пару, начиная с посвящения и кончая датировкой, что строил эти церкви по единому плану или программе (весьма вероятно, по обету) один и тот же ктитор, вкладывая в это строи­тельство (что совершенно очевидно, поскольку обе церкви построены столпообразными) один и тот же смысл34. Мы останавливаем свой выбор на этом куполе еще и потому, что склонны понимать заключенную в понятии «купольная церковь» метафору буквально. Если бы церковь строилась с традиционными для подколоколенных церквей звонами вверху на скуфье купола (как будут строиться позднее, в конце XVII–начале XVIII в. октафолийные церкви мос­ковской знати), вопроса бы не было, и мы бы завершили силуэт церкви небольшим барабаном с главой. Поскольку же звоны устроены за­ведомо «в столбах», а не на сводах, мы вправе предположить, что строители имели целью освободить и пластически выявить в полную мощь сам купол. С некоторым «безобразием» этой малопривычной барочной формы нас до­лжна примирить его недавно восстановленная в правах подлинность35.

Само собой разумеется, что вопрос о фор­ме несохранившегося купола первой столпообразной церкви Александровой Слободы остает­ся открытым.

1991–1994 гг.

 

Примечания

 

1. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы // Информационный курьер Мос­ковской организации Союза архитекторов РФ. № 7. 1991. С.17-19.

2. О назначении церквей «под колоколы» см.: Кавель­махер В.В. Способы колокольного звона и древнерусские колокольни // Колокола. История и современность. М., 1985. С.39–78; Кавельмахер В.В. Большие благовестники Москвы XVI – первой половины XVII в.// Колокола. Исто­рия и современность. М., 1993, вып. 2. С.75–118.

3. Самое раннее упоминание Распятской церкви – март 1710 г. В «Историческом и археологическом описании первоклассного Успенского монастыря в городе Алексан­дрове» (архимандрит Леонид) (СПб., 1884, С. 100) в описи церковных сосудов встречаем: «Подсвечник серебряный вызолоченный с вырезанной надписью: «1710 года в марте дано от благородной и великой княжны Марии Алексеев­ны в церковь Распятию Господню в Успенский девичий мо­настырь, что в Слободе Александровой». О том, что у Рас­пятской колокольни в древности было другое посвящение, первым догадался П.С.Полонский (См.: Полонский П.С. Рецензия на рукопись проф. А.И.Некрасова «Памятники Александровой Слободы» // Архив Александровского музея-заповедника. М., 1948. С. 30), за ним – А.И.Некрасов (Памятники Александровой Слободы, их состояние и зна­чение. Александров, 1948. С.191. См.: ЦГАЛИ. Ф.2039. Оп.1 Ед. хр. 17.). Исследователи (весьма вероятно, первым был все-таки Некрасов, установить это сейчас уже невозможно) обратили внимание, что в писцовых книгах начала XVII в. Распятская церковь не упоминается, но фигурирует некая церковь Алексея митрополита, и сделали правиль­ные выводы. Недавно нами был обнаружен прямой доку­мент, подтверждающий факт переосвящения храма. В че­лобитной игуменьи Макрины о перенесении престола находящейся вблизи Слободы Крестовоздвиженской церкви в Успенский монастырь, датированной августом 1707 г., говорится: «... а у нас в монастыре церковь под колокольнею во имя иже во святых отца нашего Алексея митрополита каменная, службы в ней нет из давних лет» (см.: ЦГАДА. Ф.235. Оп. 1. Ед. хр. 6447. Л. 1-1 об.). Таким образом, если не считать Некрасова и Полонского, никому из наших предшественников первоначальное посвящение подколоколенной церкви известно не было. Тем не менее, мы в сво­ем изложении будем, по мере необходимости, пользовать­ся правильным посвящением, не оговаривая это в каждом отдельном случае.

4. Суслов В.В. Памятники древней) русского зодчест­ва. СПб., 1897. Вып. IV.

5. ИРИ. М., 1909. Т.2. С.73, примеч. 2. С. 84, 85.

6. Некрасов А.И. Древние подмосковные. Александро­ва Слобода. Коломенское. Измайлово. М., 1923; он же. Проблема происхождения древнерусских столпообразных храмов // Труды кабинета истории материальной культуры МГУ. 1930. Вып. V; он же. «Памятники Александровой Слободы, их состояние и значение». ЦГАЛИ. Ф. 2039. Оп. 1. Ед. хр. 17. Л. 126-191.

7. Ильин М.А. Путь на Ростов Великий.М., 1973. С. 101 и далее.

8. Куницын М.Н. Александрова Слобода. Ярославль, 1968. С. 36-40.

9. Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Александрова Слобода. М., 1970. С. 22-24.

10. Полонский П.С. Архитектурные памятники Алек­сандровой Слободы // Архив Александровского музея-за­поведника (не опубл.).

11. Полонским раскрыта в общих чертах строительная история памятника, все выводы относительно назначения отдельных его частей и его общая интерпретация – наши. Мы представляем выполненные разными авторами иссле­довательские этапы в виде общего теоретического итога ради простоты и удобства.

12. Существующие в шатре Распятской колокольни восемь слухов пробиты на рубеже ХVII–ХVIII вв. при пре­вращении шатрового восьмерика в звонницу. На эту деталь впервые обратил наше внимание Н.В.Сибиряков. В четырех слухах видны элементы заложенной в шатер при его возведении кованой арматуры. До переделки шатер был за­шит снизу деревянным потолком.

13. Леонид, архимандрит. Указ.соч. С. 82; Суслов В.В. Указ.соч.

14. На то, что перед нами классическое «место для ко­локола», указывает изначальное отсутствие в основании звонов каменных парапетов (ныне существующие принад­лежат одному из поздних ремонтов). И пилоны палатки, и державшие колокол дубовые станы стояли на открытом полу, на виду у всего города. В такие донизу открытые зво­ны можно было звонить, раскачивая колокол, как было принято, с земли. Однако, в данном конкретном случае такому приему звона должны были мешать низко положен­ные металлические связи, так что, вероятнее всего, звона­ри Распятской колокольни приводили колокол в движе­ние, стоя рядом с ним.

Пользуясь колокололитейными таблицами, можно довольно точно определить размеры и вес колокола, для которого этот колоколоприемник был построен. Расстоя­ние между связью и полом палатки (меньше 2 м) показыва­ет, что в нее мог быть поднят и поставлен колокол чуть меньше сажени высотой, т.е. около 250 пудов весом. Пос­леднее позволяет сделать некоторые выводы о самом коло­коле. Судя по построенному для него почетному вместили­щу, это была местная реликвия – большой именной благовестный колокол великого князя. (На вклад великого кня­зя, а не царя, указывает, с нашей точки зрения, его недо­статочно большой вес. Начиная с 1550 г. царь делает вкла­ды в свои соборные церкви колоколами не менее чем в 500 пудов весом, тогда как для эпохи Василия III этот вес огро­мен). Такой колокол, причем слободского происхождения, нам известен. Он и сегодня стоит на юго-восточном звоне валового яруса Ивана Великого и известен под именем «Старый слобоцкой». Колокол этот дошел до нас в пере­ливке 1641 г. На самом колоколе его новый вес не простав­лен (при переливках колокола всегда прибавляли в весе), но в дошедшей до нас описи Ивановских колоколов 1695 г. он указан: «309 пуд 20 гривенок» (см.: Ведомость о колоко­лах на Ивановской колокольне в Москве 1749 г. РГДДА. Ф.18. Ед.хр. 145. Л. 9 об.). Узнать вес колокола со столь высокой точностью абсолютно невозможно, поэтому, ве­роятнее всего, это был извлеченный из дел Пушкарского приказа вес положенного в печь металла и, может быть, даже без вычета на угар. В любом случае разница в весе в 50 пудов на итоговом размере колокола подобных кондиций сказывалась очень слабо, так что его поперечник, а стало быть, и высота остаются чуть больше – чуть меньше саже­ни, т.е. вполне вероятно, что это – тот самый колокол.

Факт переливки старого благовестника Василия III не следует принимать за попытку первых Романовых ожи­вить Слободу, напротив, его новое, явно московское, про­звище свидетельствует, что колокол был привезен в Моск­ву задолго до 1641 г., вероятнее всего, еще при Иване Гроз­ном в конце опричнины.

Несмотря на почет, ему оказанный (отдельный колоколоприемник), выполнявшиеся Старым слободским ко­локолом функции не совсем ясны. Ни праздничным, ни воскресным колоколом он, скорее всего, уже не был. С по­явлением на колокольнях новых более тяжелых колоколов (об этом ниже) старые благовестники от праздничных служб отставлялись и им передавались менее важные служ­бы. Думаем, что в новой ситуации, после постройки Распятской колокольни, Старый слободской мог играть в Слободе роль воскресного.

15. Пять из восьми притворов устроены функциональ­ными: восточный играет роль церковной апсиды, северо-­восточный – апсиды жертвенника, западный, северный и южный имеют форму глубоких дверных распалубок, их бо­ковые стенки выложены наподобие откосов. Шестая – юго-западная – ниша сделана неглубокой: за нею находилась внутристенная винтовая лестница на обходную галерею. И только юго-восточная и северо-западная ниши могут считаться обычными притворами. В юго-восточной, восточ­ной, северо-восточной и северо-западной нишах устроены окна в прямоугольных наличниках с толстыми прутовыми решетками и арочными перемычками (переделаны в нача­ле XVIII в.) того же типа, что и окно Никольского придела Покровского собора. Снаружи сохранились две крашеные деревянные ставни, вероятно, начала XVIII в.

16. В том, что первая церковь Алексея митрополита (как и сменившая ее Распятская колокольня) суть церковь «под колоколы», априори были согласны все исследовате­ли. Однако прямых доказательств этому до последнего мо­мента получить не удавалось. При первой публикации этой статьи (см.: Кавельмахер В.В. Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове // Реставрация и архитектурная археология. Новые материа­лы и исследования. М., 1991) нами было высказано предположение о размещении колоколов между столбами или пилонами октагональной части памятника. П.С.Полон­ский, Г.Н.Бочаров и В.П.Выголов допускали существование при первой подколоколенной церкви звонницы (и оказа­лись правы).

Тем не менее, обходящая церковный столп галерея-лоджия представляется с точки зрения идеи помещения в ней колоколов местом символически оправданным, даже идеальным, но крайне неудобным из-за недостатков ее конструкции. Название «галерея» весьма условно. Для того, чтобы иметь право так называться, она слишком узка. В действительности это соединенная между собой тесными 60-сантиметровыми проходами вереница разделенных угловыми столбами ниш, или «впадин», двухаршинной глу­бины. (Эти впадины мы и сейчас рассматриваем как ниши с боковыми слухами-проходами). Высказывая свое пред­положение, мы допускали, что колокола в этих «нишах» стояли не на капителях, а по-итальянски, на железных ра­мах в средней части (посредине) столбов. Однако при повторном обследовании памятника в 1993 г. мы обнаружили как раз в этом месте дополнительный мощный пояс связей (помимо обычного в таких случаях пояса над капителями, в пятах арок). Это обескураживающее открытие заставило нас вернуться к гипотезе Полонского – Бочарова – Выголова и найти, в конце концов, звонницу (см. ниже). Мы утешаем себя только тем, что найденная звонница является производной от арок лоджии, служит им продолжением и архитектурно их повторяет.

Нетрудно заметить, что в данном случае вопрос о на­значении галереи с винтовой лестницей на нее становится открытым. Можно только предполагать, что ответ на него лежит в области обрядовой символики, в области древних верований и обычаев. Внутристенные (часто скрытые) об­ходы встречаются в культовых заупокойных памятниках в архитектуре разных народов.

17. Глазов В.П. Отчет об археологических раскопках на территории Успенского монастыря в г Александрове. Вла­димир, 1981 (Архив института археологии. Инв. № Р-1, 9268). Памятником нездорового интереса к выдви­нутой П.С.Полонским гипотезе «двух колоколен» остается статья Н.И.Иванова, В.И.Плужникова и Н.Н.Свешникова «Применение биофизического метода к исследованию и реставрации памятников истории и культуры» (Вопросы охраны, реставрации и пропаганды памятников истории и культуры: Сб. М., 1975. С. 253), в которой авторы утвержда­ют, что ими с помощью «биолокаторов» зафиксированы остатки «второй колокольни». Утверждение это останется на совести его авторов.

18. См. также пирамидальные кровли на четырех углах четверика церкви Троицы на Дворце.

19. Штаден Г. О Москве Ивана Грозного: Записки не­мца-опричника. М.,1925.С.90,91 и 147; Таубе И., Крузе Э. Послание Иоганна Таубе и Элерга Крузе // Русский исто­рический журнал. Кн.8.Пг.,1922.С.51.

20. Таубе И., Крузе Э. Указ.соч.

21. Дифференциации строительных периодов в жизни архитектурного ансамбля Александровой Слободы посвя­щено наше исследование в настоящем сборнике «Госуда­рев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры».

22. Штаден Г. Указ.соч.

23. Об увозе в Слободу Пименовского колокола в 500 пудов весом сообщает единственный источник – Новгородская III летопись (ПСРЛ. Т.III. СПб., 1841. С. 259). Встречающиеся в литературе упоминания (со ссылкою на Штадена) о том, что доставленный в Слободу колокол «был поставлен между церковью и башней», – плод литератур­ной небрежности новейших авторов – М.Н.Куницына (см.: Куницын М.Н. Указ.соч. С.40) и Г.Н.Бочарова и В.П.Выголова (см.: Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Указ. соч. С.22, примеч. 31). «Отцом» этой топографической легенды является Куницын, соединивший «по забывчивости» два места из Штадена. В одном месте Штацен пишет об увозе Иваном Грозным в Слободу «всех больших колоколов» из Новгорода и Пскова (см.: Штаден Г. Указ.соч.С. 90, 91), в другом – говорит о большом благовестнике на Соборной площади в Кремле, действительно висевшем «между церковью и башней» (по контексту – «церковь» это Успенский собор, «башня» – Иван Великий; см.: Штаден Г. Указ.соч. С. 104). Вслед за Куницыным легенду о «колоколе и башне» повторили, не проверив, Бочаров и Выголов. В библиогра­фическом списке к их книге книга Штадена не фигуриру­ет.

24. Для выяснения габаритов звонницы и ширины ее пролетов и столбов летом 1989 г. нами были предприняты перед западным фасадом колокольни археологические рас­копки. Приступая к исследованиям, мы отдавали себе от­чет, что, подобно другим крупнейшим звонницам своего времени, звонница Распятской колокольни была основана не на прерывистых, а на сплошных ленточных фундамен­тах и что в случае выборки последних шансов на отыскание оснований или контуров столбов у нас почти не остается.

Действительно, на расстоянии 13 м от звонничного ризалита был обнаружен край фундаментного рва огром­ной, судя по всему, не менее чем трехпролетной звонницы, шедшей когда-то от стены колокольни в западном направ­лении. Как мы и предполагали, фундаменты изо рва при разборке звонницы были почти полностью выбраны (по крайней мере, на участке нашего очень небольшого, дале­ко отстоящего от церкви раскопа). Ров оказался засыпан­ным строительным мусором, битым кирпичом, счищенным известковым раствором, кровельной черепицей двух типов и белокаменными обломками, оставшимися от раз­борки. Дно рва уплотнено часто забитыми сваями, глубина от поверхности земли – одна сажень. Все извлеченные из засыпки белокаменные и кирпичные обломы идентичны обломам сохранившегося звонничного ризалита и Распятской колокольни в целом. Полученные данные: длина 14 м, ширина 3 м, высота столбов 11 м (последняя та же, что у ризалита), плюс выведенный нами по колокололитейным таблицам размер самого большого колоколенного пролета (поперечник Пименовского колокола 2,48 м с небольшой поправкой в сторону увеличения, итого – около 3 м), а также ясный и открытый пропорциональный строй этого сооружения позволяют нам, рассчитав величину и количество столбов, с достаточной долей вероятности рекон­струировать эту часть памятника.

К этим итогам остается добавить, что к западу от фундаментного рва никаких следов строительства (иначе говоря, остатков «второго столпа»), разумеется, не встрече­но. Думаем поэтому, что «второй столп» появился у Ульфельдта «от бедности воображения». Нарисовав «в возду­хе», рядом со стоящим столпообразным сооружением це­почку колоколов, рисовальщик уже не знал, на что ему опереть их гирлянду с другой стороны. Как известно, рисунки к гравюрам рисовались по памяти и, естественно, уже не в России.

25. Напомним, что двухскатная кровля (что очень важ­но) изображена у Ульфельдта. Кроме того, шпилеобразный шатер часобитни делает излишним существование на зда­нии еще трех островерхих шатров «готического» рисунка. И, наконец, культурный слой вокруг Распятской колоколь­ни и вокруг бывшей звонницы предельно насыщен битой черепицей двух видов – чернолощеной типа «бобровый хвост» и серо-желтой лотковой средиземноморского типа. По всем данным, в ранний период существования Слобо­ды ее здания были покрыты чернолощеной черепицей или укрепленной на гвоздях, или уложенной на растворе посводно. У многочисленных обломков чернолощеной черепицы, собранной в раскопе на месте звонницы, отверстия для гвоздей забиты раствором. Последнее означает, что че­репица укладывалась посводно и что кровель на здании или не было вообще, или они (например, шатер часобит­ни) черепицею не крылись.

26. Это должно было произойти после смерти в 1707 г. опальной сестры Петра I царевны Марфы Алексеевны, когда бывшая церковь Алексея митрополита была по ходатайству властей переосвящена сначала в Крестовоздвиженскую, а потом в церковь Распятия Господня. Известно, что царевна Марфа – инокиня Маргарита – жила в пристроен­ных к Распятской колокольне с юга особых палатах, ка­менных и деревянных, однако домовой церковью инокини Маргариты был северный Сергиевский придел Покровско­го собора, а отнюдь не сливавшаяся с ее палатами подколоколенная церковь.

27. Ведомость о колоколах... РГАДА.Ф. 18. Ед. хр. 145. Л. 4 об., 13 об. Колокол дошел до нас в переливке 1730 г. Его новый вес – 420 пудов.

28. Эти станы, хотя напрямую их связывать с Пиме­новским колоколом и невозможно, являются сегодня (пос­кольку Распятская звонница не сохранилась) единствен­ным материальным свидетельством пребывания Пименов­ского колокола в Слободе вообще. Дело в том, что колокол, поднятый под шатер Распятской колокольни в начале XVIII в., был насажен по-старинному на деревянный вал с металлическим сердечником длиной 2,5 м и вложен в окованные железом специальные уключины. Для XVIII в. эта система является полным анахронизмом, поэтому у нас по­является право датировать колокол на валу второй полови­ной–концом XVI в., когда только и могла произойти за­мена одного 500-пудового колокола другим. По-видимому, колокола-реликвии Распятской колокольни, первыми среди которых были, бесспорно, Пименовский и Старый сло­бодской, были взяты Грозным в Москву, а взамен здесь же в Слободе на литейном дворе отлиты и установлены их ве­совые эквиваленты. Все дальнейшее происходило, таким образом, уже с колоколом-заместителем. К сожалению, документально проверить эти предположения из-за отсутствия у нас описей колоколов Распятской колокольни не представляется возможным. В прошлом веке ученым была известна какая-то опись 1742 г. (а также опись 20-х гг. XVIII в.), но сейчас следы ее потеряны. О том, что «в конце XVII в. на Распятской колокольне (где именно?) висело двенадцать колоколов» (один из них якобы пятисотпудовый благовестник), без ссылки на источник сообщает Куницын (см.: Куницын М.Н. Указ.соч .40.). Он же дает по­нять, что ему известно содержание отписки монастырских властей на известный указ Петра I 1701 г. об отсылке на Пушечный двор в Москву трети монастырской колоколь­ной меди. По утверждению Куницына, в переливку был якобы отдан как раз «новгородский великан» – вещь совершенно невероятная и противоречащая фактам: «новго­родский великан» по сей день стоит на Иване Великом. К сожалению, эти сведения Куницына очень похожи на домыслы. Однако поскольку следы колокола-заместителя под шатром Распятской колокольни теряются, вопрос остается открытым. Имеется, правда, слабая надежда, что следую­щий 500-пудовый колокол Успенского монастыря для Рас­пятской колокольни в 1823 г. был отлит александровскими купцами Каленовым и Уголковым из старой меди, что это была переливка, но данная гипотеза, как впрочем, и все ос­тальные, нуждается в проверке.

29. О двух последних несохранившихся звонничных ансамблях судим по иконографии.

30. См. примеч. 16.

31. Кавельмахер В.В. Указ. соч. С. 124. Рис. 2, 3.

32. На эту тему (общехристианские прототипы русских октагональных и столпообразных церквей) совместно с Т.Д. Пановой подготовлена статья «Остатки белокаменного храма XIV в. на Соборной площади в Кремле» о древней­шем октагональном памятнике московской архитектуры – церкви Ивана Лествичника 1329 г.

33. В действительности – больше, поскольку сюда сле­дует отнести и столпообразные шатровые церкви, и различ­ные модификации купольных церквей на квадратном основании. Мы выделяем три вида куполов применительно к данной ситуации и данному конкретному памятнику октагонально-столпообразной конфигурации. Это – плоско-шлемовидные, одинарные или двойные купола церкви Ивана Предтечи в Дьякове, Ивана Великого (до перестрой­ки) и Покровского собора на Рву (конструкция куполов двух последних памятников представляет собой проблему, однако ясно, например, что купола 4-х ориентированных по странам света столпов Покровского собора были двой­ные). Это – увенчанные небольшими барабанами купола столпообразных церквей «под колоколы» (таких, как подколоколенная церковь в Спасо-Евфимьевском монастыре в Суздале, подколоколенная церковь Болдина монастыря и Георгиевская колокольня в Коломенском). И, наконец, это – известный пока в единственном числе барочный купол церкви Петра митрополита в Высокопетровском монасты­ре в Москве.

34. Петр и Алексей митрополиты – великие московс­кие чудотворцы, первые по рангу святые покровители мос­ковского великокняжеского дома. В Москве были их целебноносные мощи, но в ней довольно долго не строили посвященных им каменных церквей. Постройка этих цер­квей великим князем вполне могла носить программный характер. Первая каменная церковь Алексея митрополита была построена в Чудове в 1473–1477 гг. на месте «проявления» мощей святого. По ряду признаков она имела фор­му мартирия и находилась при трапезной. В нее из собор­ного Благовещенского придела была перенесена рака чу­дотворца. Не исключено, что церковь Алексея митрополи­та в личных владениях великого князя в Слободе должна была о ней напоминать.

В отличие от Алексея митрополита, святой Петр-чу­дотворец не имел в Москве своего мартирия, усыпальни­цей ему служил им же заложенный кафедральный Успенс­кий собор. Каменных церквей, посвященных Петру мит­рополиту, не ставили очень долго. Известная с начала XV в. церковь Петра митрополита на Государевом дворе в сосед­нем Переславле-Залесском была в течение 200 лет, вероятнее всего, деревянной. Церковь была поставлена на мес­те «деяний» святого. Ее мемориальный характер отражен в ее каменной реплике последней четверти XVI в.: она шат­ровая, крещатого плана. Первой каменной церковью Пет­ра митрополита в Москве стала, по-видимому, современ­ница нашей церкви Алексея – октафолийная церковь мас­тера Алевиза «в Высоком». Она также поставлена на месте «деяния» митрополита Петра, и ее форма – форма христи­анского мартирия – более всего говорит о продуманном символическом характере связанных с памятью святого ме­роприятий. Единственная известная нам каменная церковь Петра митрополита в непосредственной близости от его гроба была поставлена только в последней четверти ХVII в. в Кремле на Угрешском подворье. Она стояла на Кремлевской стене и была шатровой. Это взорванная Наполеоном Петровская башня.

35. Исследования арх. Б.П.Дедушенко (80-е гг.).

 

Ранее опубликовано в кн.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы (сборник статей). Владимир, 1995. С. 75-110. 

 

Покровский собор Александровой Слободы и его место в истории русской архитектуры XVI в. (скомпоновано из черновых рукописей автора)

 

 

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»

В начало книги

С.В. Заграевский. О В.В. Кавельмахере – классике архитектурной реставрации и истории древнерусского зодчества

С.А. Глейбман. Добрый гений Александровской Слободы

Государев двор в Александровой Слободе как памятник русской дворцовой архитектуры

Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции)

Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы

Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове

Покровский собор Александровой Слободы и его место в истории русской архитектуры XVI в. (скомпоновано из черновых рукописей автора)

Бронзовые двери византийской работы из новгородского Софийского собора в Александровой Слободе. Еще раз о происхождении Тверских врат

К истории Васильевских дверей Софии Новгородской

Приложение 1. Программа архитектурно-археологических исследований, ремонтно-реставрационных работ и музеефикации памятников архитектуры ХVI–ХVIII вв. Успенского монастыря в г. Александрове Владимирской области (б. Александрова Слобода)

Приложение 2. Библиография В.В. Кавельмахера

Приложение 3. С.В. Заграевский. Новые данные, свидетельствующие о верности обоснованных В.В. Кавельмахером датировок памятников архитектуры Александровской Слободы

Приложение 4. Н.И. Шириня. Работы В.В. Кавельмахера на памятниках Александровской Слободы

Приложение 5. С.В. Заграевский. Немного о моем отце

иллюстрации 

 

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора, источник и сайт запрещено.