НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»

 

В.В. Кавельмахер, Т.Д. Панова

Остатки белокаменного храма XIV в.

на Соборной площади Московского Кремля

 

Источник: Кавельмахер В.В., Панова Т.Д.. Остатки белокаменного храма XIV в. на Соборной площади Московского Кремля. В кн.: Культура средневековой Москвы XIV–XVII вв. М., 1995. Все права сохранены.

Сканирование материала и размещение его электронной версии в открытом доступе произведено: www.archeologia.ru («Археология России»). Все права сохранены.
Деление на страницы в электронной версии сохранено. Номера страниц проставлены вверху страниц. Иллюстрации приведены в конце текста.

 

стр.66

Памятник, о котором пойдет речь, случайно открыт 80 лет тому назад, в 1913 г., при земляных работах на Соборной площади. Первооткрывателем памятника была Исполнительная комиссия по ремонту и реставрации Большого Московского Успенского собора, в чью задачу, помимо основных обязанностей, входила нивелировка прилегающей к собору территории. В конце августа -начале сентября к югу от алтарей Успенского собора, в 20-ти метрах от них, между Грановитой палатой и Иваном Великим, сразу под мостовой рабочими были вскрыты остатки неизвестного белокаменного сооружения граненой формы1. В качестве эксперта, долженствующего освидетельствовать находку, был привлечен академик П.П. Покрышкин. возглавлявший научную работу Комиссии на протяжении всего периода ее деятельности (с 1910 по 1918 г.). Покрышкин подверг открывшиеся кладки стратиграфическому обследованию и пришел к выводу, что найдены "остатки часовни, но не ранее 18 века"2. Вопрос об археологических раскопках обнаруженного здания отпал, таким образом, сам собой. Выявленные массивы кладок были обмерены архитектурным помощником ученого (вероятно, Н. Симоновым) и сфотографированы, после чего памятник был частью срыт, частью - засыпан, и на долгие десятилетия исчез из поля зрения исследователей.

В 1918 г. работы по реставрации Большого Успенского собора были прекращены, а Комиссия распущена. Весь собранный ею обмерный и исследовательский материал, в том числе относящийся к памятникам Соборной площади, остался необработанным, а все проекты и предположения относительно его издания — отставлены. Черновые материалы осели в архивохранилищах Москвы и Санкт-Петербурга в фонде Комиссии, и в личных фондах исследователей, принимавших участие в реставрации, - производителя работ архитектора И.П. Машкова3 и академика архитектуры П.П. Покрышкина4. Текстовые материалы Комиссии (машинописные копии журналов и протоколов) и основной комплект фотографий оказались в архиве Московского Кремля и долгие годы оставались недоступными5. Здесь все это время лежали три снабженных скромными аннотациями фотоснимка, пока на них несколько лет тому назад не обратил внимание один из авторов настоящей статьи6. Позднее в ЛОИА нами были обнаружены недостающие кроки7. Ни в фонде Комиссии в ГММК, ни в фонде И.П. Машкова в РГАЛИ, ни в фонде П.П. Покрышкина в ЛОИА никаких иных упоминаний находки или иных ее толкований, за исключением кратких протокольных записей в журнале Комиссии с вышеприведенной экспертизой, нам обнаружить не удалось. Лишь в фонде Покрышкина нашлись

стр.67

сугубо краткие - для себя - заметки ученого, так до конца и не расставшегося с мыслью, что сделанные им в 1913 г. выводы могли оказаться слишком поспешными8. В 1922 г. П.П. Покрышкин умер.

Таким образом, если не считать журнального резюме по докладу Покрышкина от 3 сентября 1913 г. и его же крохотных заметок на самодельных карточках, представляющих собой попытку сбора материала по вдруг заинтересовавшей его теме (о древних зданиях на Соборной площади), в нашем распоряжении имеются три старинных фотоснимка9 и два обмерных крока со стратиграфическим описанием заложенного Покрышкиным небольшого шурфа. Поскольку сами суждения Покрышкина, если их суммировать, несут на себе следы поспешности и запоздалых сомнений, мы в своих выводах относительно открытого в 1913 г. памятника будем основываться не на них, а исключительно на вышеупомянутых материалах. На сегодня это наш единственный источник.

Оценка памятника, сделанная Покрышкиным, не выдерживает критики прежде всего в отношении датировки: никаких каменных долговременных сооружений, тем более "часовен", в центре Соборной площади ни в XVIII в., ни позднее никто не строил. Об этом ясно свидетельствуют как почти полностью сохранившаяся строительная документация дворцовых учреждений за два последних столетия, так и иконография площади за этот же период. Не было на этом месте часовни и в XVII в., не было и раньше. Здесь, почти в центре площади, под окнами тронной палаты великих князей и царей, действительно довольно длительное время, с 30-х годов XVI в., стояло здание, но во-первых, деревянное, а во-вторых, иного рода - ни часовня и ни церковь. Это была невысокая мощная брусяная колокольница под островерхой кровлей. В ней с 1534 г. "тягости ради" ставился большой государев благовестный колокол, пока в 1621 г. для него за алтарями Успенского собора не была выстроена особая каменная колокольня, вошедшая в историю под именем Филаретовой пристройки. Изображение брусяной колокольницы можно видеть на миниатюрах Лицевого летописного свода середины XVI в. и на планах Москвы рубежа XVI— XVII вв. С этим-то достоверно существовавшим сооружением и следовало бы попытаться каким-то образом связать открытые на площади кладки. Однако последнее, как мы убедились, не может решить атрибуционной проблемы раскопанного Комиссией многогранника: во-первых, деревянная колокольница была, вероятнее всего, прямоугольной в плане10, во-вторых, ее возведение не требовало, по понятиям древних, каменных фундаментов (нижние венцы деревянных срубов, подобно столбам, было принято закапывать в землю)11, а в-третьих, - и это самое главное - открытые кладки, что хорошо видно на снимках, принадлежат не фундаментам, а стенам, т.е., перед нами остатки, прежде всего, каменного здания. Между тем известно, что формирование Соборной площади в ее нынешнем "ренессансном" обличье завершилось к 1508 г. постройкой Архангельского собора и церкви Ивана Лествичника (Иван Великий). - поэтому, окажись стены раскопанного здания остатками каменного культового сооружения, как это, в сущности, и предполагал Покрышкин, — их пусть даже сугубо гипотетическая датировка окажется много ниже этой, контрольной для нас, даты. Отсюда следует, что ответ на вопрос о дате постройки будет зависеть исключительно от того, что в действительности представляет собой сам памятник, иначе говоря, что показывают его обмеры и снимки? Приоритет в установлении истины при этом должен быть отдан фото-

стр.69

снимкам, несущим, в отличие от оказавшихся не вполне качественными обмерных кроков, максимум разнообразной информации. Выполненный нами по этим крокам обмерный чертеж позволяет определить габариты здания и уточнить его местоположение на Соборной площади (рис. 1). Однако из-за неудачно сделанной привязки раскопанных фундаментов к Успенскому собору (базисные точки на его цоколе и реперы на месте раскопа расположены слишком близко друг к другу) нам не удалось с высокой точностью воспроизвести план здания, в результате чего следующий чертеж, представляющий собой гипотетическую реконструкцию памятника посреди Соборной площади, пришлось подкорректировать (рис. 2).

Перед нами три фотографии, сделанные на Соборной площади в начале сентября 1913 г. на протяжении, примерно, четверти часа (рис. 3; 4; 5). На площади только что вручную велась срезка грунта, к съемкам приступили в конце рабочего дня. Руководил съемкой помощник Покрышкина Н. Симонов.

стр.70

Позднее он, или сам Машков, аннотировали снимки. Снимал фотограф "от Павлова" 3. Иванов (собственного фотографа у Комиссии не было). Съемка проходила в такой последовательности: сначала был снят общий вид раскопанного здания с севера (в кадр попал Архангельский собор) (рис. 3), затем Симонов имел поручение снять с близкого расстояния единственный археологический шурф, заложенный Покрышкиным в экседре раскопанного здания (рис. 4) (крок шурфа - в архиве ЛОИА12). В шурфе видны помимо покрытой загрязненным левкасом стенной белокаменной кладки (верхний ряд) еще четыре фундаментных ряда. При выполнении этого снимка был перенесен и положен на обрез кладки ранее извлеченный из шурфа "камень с выемкой" (чем-то заинтересовавший Комиссию). На втором снимке фоном раскопок вновь оказался Архангельский собор. В качестве третьего сюжета был избран большой фрагмент раскрытых кладок, снятых с востока-северо-востока (рис. 5). "Камень с выемкой" вновь был перенесен на прежнее место: на этот раз он должен был мешать съемке. Еще один блок белого камня был извлечен и отложен в сторону из засыпки между двумя рядами белокаменных облицовок, образующих южную стену здания. "Камень с выемкой" и этот блок - суть два неодушевленных предмета, переместившихся со своих мест за те несколько минут, что фотограф переносил штатив с места на место. На третьем снимке в кадр попали подклет Грановитой палаты, Красное крыльцо и часть Благовещенского собора. Третий снимок был последним.

стр.71

Раскопанное здание представляет собой остатки октагона - восьмигранного в плане, восьмиугольного сооружения, с колонками на углах и единственным западным входом (не сохранился). Во внутреннем контуре плана читается "вписанный крест", точнее, "вписанный крест с апсидой" или - "одноконховый вписанный крест", по терминологии принятой у историков, в частности, болгарской архитектуры. Здание раскопано не полностью. На фотографиях и обмерном чертеже мы видим только юго-восточную, восточную, северовосточную и северную грани, т.е., центральную часть октагона. Его западная, юго-западная и северо-западная стороны, разобранные некогда ниже видимой отметки, находятся в земле. В земле же находится и цоколь здания (если он. конечно, у этого здания был): то, что мы видим на фото, - нижняя часть стены, сохранившаяся со стороны интерьера на высоту, судя по всему, одного ряда. Стены сложены из двух параллельных рядов белокаменных квадров, забученных и защебененных внутри. Покрышкин называет квадры громадными и сообщает их размеры: 0,51 х 0,48 х 0,43 м13. Фундаменты (если это именно фундаменты, а не ярус подиума, видимый нами изнутри), в свою очередь, сложены из блоков значительно меньшей высоты, в технике так называемой нолубутовой кладки. Что касается собственно кладки стены, то она грубовата, грани квадров и лицевая поверхность "мятые", подгонка швов не отличается совершенством, "постели" обработаны вяло и не имеют характерного поднутрения, - иначе гово-

стр.72

ря, кладка велась на густом растворе, а не "под заливку", как в известных памятниках Москвы и Звенигорода конца XIV - первой четверти XV в. Последнее крайне существенно. Густой раствор и толстый шов характеризуют как постройки раннего XIV в., так и белокаменные здания второй половины XV-XVI вв., но квадры этого второго периода имеют, как правило, иные, "мелкие" размеры, а главное - "резанную" фактуру и острые грани. Таким образом тип кладки и форма блоков заставляют видеть в раскрытом на Соборной площади октагоне памятник раннего XIV в. Таков наш первый и основной вывод.

Не менее категоричным будет и второй: наличие во внутреннем плане сооружения уходящей глубоко в землю, обращенной на восток экседры надежно свидетельствует, что, вопреки Покрышкину, перед нами церковь, а не часовня. Отличие церкви от часовни (применительно к русской церковной практике по крайней мере последних столетий) заключается в том, что в первой есть алтарь, т.е. святилище с престолом и обходом вокруг него, благодаря чему в церкви можно служить литургию, а в часовне, где алтаря с престолом нет, - только службы третьего, шестого и девятого часа, а литургию или обедню - нельзя. Чем объяснить эту ошибку Покрышкина, сказать трудно, тем более, что перед нами церковь, чей внутренний, слабо выраженный крестообразный план восходит к многочисленным образцам церковных сооружений христианского Востока (в первую очередь). Очевидно, признанию этого факта со стороны ученого помешала внешняя восьмигранная форма здания, которая казалась ему катего-

стр.73

чески невозможной для памятника русской церковной архитектуры, но возможной у часовен, - в чем сказался недостаток у исследователей того времени специальных историко-архитектурных знаний. Вместе с тем, случившееся довольно точно отразило тогдашнюю церковно-бытовую ситуацию в России, когда богослужение в многочисленных древних церквах-октагонах почти полностью прекратилось и они распоряжением епархиального начальства были повсеместно обращены в часовни. Можно поэтому сказать, что открытие в 1913 г. на Соборной площади восьмигранной белокаменной церкви застало ученый мир в лице одного из его самых достойных представителей врасплох.

Все это тем более странно, что буквально в тридцати шагах от места раскопок, прямо на восток от них, тут же на Соборной площади и сегодня стоит другой, великий русский октагон - церковь Ивана Лествичника под колоколы, так называемый Иван Великий, - до недавнего времени считавшийся самым ранним памятником этого рода. Внутренний план Ивана Великого также представляет собой вписанную структуру, но уже многоконховую, с равновеликой прочим конхам апсидой. Церковь Ивана Лествичника строилась с 1505 по 1508 г. по сломке старой подколоколенной церкви того же посвящения. Новый храм был выстроен, согласно известию одного летописного свода, "на старом месте"14, согласно всем остальным - "не на старом"15. Верно, таким образом, последнее. Примерно в это же время, т.е. до 1508 г., должен был быть разобран и новооткрытый памятник, также оказавшийся октагоном16. Следовательно, на Соборной площади в разное время существовал не один, как иногда думают, а целых два октагона - "старый" и "новый", появившиеся здесь, судя по всему, один вслед за другим. Один был разобран, а другой вместо него, надо полагать, построен - в то же время, с той же целью, с той же богослужебной и градостроительной функцией. Исходя из этого, мы вправе сделать вывод, что найденный Комиссией старый октагон Соборной площади есть остатки известной по летописям церкви Ивана Лествичника "иже под колоколы", заказчиком которой, как и всех первых каменных храмов Москвы, был Иван Данилович Калита. То, что нам известно об этом памятнике, данному выводу не противоречит.

Церковь Ивана Лествичника "иже под колоколы" - вторая каменная церковь Москвы и первая, построенная Калитой - великим князем, - была заложена 21 мая 1329 г. и 1 сентября того же года освящена17. Обстоятельства ее постройки хорошо известны из источников. В 1328 г. Калита покупает в Орде ярлык на великое княжение. Его длительные дипломатические усилия увенчались успехом: на Руси воцарился сорокалетний мир. Союзником и помощником Калиты во всех его начинаниях был митрополит Киевский, Владимирский и всея Руси Петр (из волынских игуменов). С благословения митрополита и при его непосредственном участии двумя годами ранее в Москве началось строительство нового религиозного и политического центра Северо-Восточной Руси - в камне, на новом месте, на новом духовном и нравственном основании. Летопись достаточно подробно освещает все этапы этого невиданного в послемонгольской Руси по трудоемкости и размаху церковного строительства. Первой была построена будущая митрополия - кафедральный Успенский собор18. Необычной и исполненной символики стала сама его закладка. Согласно легенде, находящийся на пороге смерти митрополит Петр (по-гречески "камень"), бывший до того

стр.74

номинально только гостем московского князя, совершил полный глубокого значения обряд, являющийся точным воспроизведением древнего обряда строительной жертвы: своими руками он заложил в жертвеннике Успенского собора аркасолий для своего гроба, положив тем самым символический камень в основание нового государственного здания. Святой Петр митрополит стал покровителем дому Калиты, первым по рангу московским чудотворцем, а его целебноносные мощи сделались палладиумом города. Через два года после смерти Петра, сразу по окончанию Успенского собора, теми же мастерами снаружи к стене жертвенника, ставшей гробницей, пристраивается малая церковь Поклонения вериг апостола Петра, посвященная монашескому имени митрополита, - для вечного его поминовения19. Одновременно с Петроверигской церковью, год в год, строится и интересующая нас церковь Ивана Лествичника под колоколы. Освященная в честь тезоименитого ангела нового великого князя она была личной, ему посвященной церковью, и в связи с этим - особо почитаемым в княжестве храмом. Обе малых церкви строились в комплексе с Успенским собором и были связаны с ним, как в плане религиозно-символическом (они были при нем на положении патрональных капелл), так и в плане церковного обихода: одна из них служила ему колокольней. С постройкой этих трех церквей - Успенского собора, Поклонения вериг и Ивана Лествичника -главная репрезентативная часть нового строительства была завершена. Вслед за Успенским собором с его церквами-"спутниками" Калитой были построены собор придворного Спаса-Преображенского монастыря вблизи княжеского двора - для пострижения вдов и дочерей московских великих князей, и домовая церковь Михаила Архангела, ставшая вскоре великокняжеской усыпальницей. Завершилось это бесприцендентное по масштабам своего времени строительное предприятие уже после смерти основателя - в 1344-1346 гг., при Семионе Гордом, - одновременною росписью всех вышеупомянутых церквей, включая церковь Ивана Лествичника, и отливкою для нее пяти колоколов, т.е., - полного звона20.

Относительно того, что представляла собой разобранная в 1472 г. церковь Поклонения вериг, особых сомнений, как будто нет. Тип ее, благодаря большому количеству дошедших до нас "преткновенных" снаружи малых церквей, в общих чертах, ясен. Это была бесстолпная одноглавая церковь-капелла, встроенная в угол между северо-восточным углом и северным притвором Успенского собора. Согласно принятой у нас архитектурно-строительной типологии, она считалась "приделом", точнее - "внешним приделом". Конструкция ее свода (а в каком-то смысле, и ее план) остаются для нас, разумеется, тайной. С церковью же Ивана Лествичника вопрос сложнее. Названная летописью "иже под колоколы", она должна была нести в своих стенах колокола. Это было, судя по всему, еще небывалое на Руси сооружение. Отсутствие в русских источниках каких-либо более ранних известий о церквах такого рода позволяет считать, что церковь "иже под колоколы" была построена впервые и названа так впервые. Колокол -величайшее поминальное орудие христианской древности - благовестил о том, чье имя было на нем вылито (пока храмоздатель был жив - "о здравии", после его смерти - "за упокой"). Порядок и размерение церковных служб (особенно -полных, архиерейских, тех, что совершались по соседству в кафедральном Успенском соборе) требовали для себя трех, как минимум, только благовестных колоколов различной высоты звука, начиная с самого низкого. В 1346 г. для

стр.75

Лествичника и было вылито как раз три "великих" колокола для благовеста и "малых" - для согласного в них ударения (собственно "звона"). Эти колокола, как и те, что оставались на Площади от бывших здесь до Калиты деревянных церквей, должны были каким-то образом быть "вживлены" в формы и конструкцию здания, что не могло не подсказать зодчему оригинального архитектурного решения его верхов. Соединение же под одной крышей колокольни и капеллы, в свою очередь, позволяет предполагать у этого и других подобных сооружений особую пространственную структуру. Имея перед глазами примеры поздних подколоколенных сооружений (начиная с Ивана Великого), исследователи русской архитектуры часто представляли себе церковь "иже под колоколы" Калиты в виде башнеобразного сооружения21, и только открытие в советское время древнейшей из сохранившихся церквей под колоколы - крестовокупольной Духовской церкви Троице-Сергиева монастыря 1476 г. - временно поколебало эту уверенность. Находка 1913 г. этот вопрос, таким образом, окончательно снимает. Церковь Ивана Лествичника 1329 г. (если это, действительно, была она) имела уникальную для данного времени и места октагональную форму.

Решающим доказательством того, что в 1913 г. были найдены остатки именно подколоколенной церкви, можно считать дальнейшую историю ее "церковного места". Начиная с 1534 г., урочище "Под колоколами" традиционно использовалось для установки здесь на деревянных "подпорах" сверхтяжелых колоколов Успенского собрания, которые из-за их громадных размеров уже нельзя было поместить в звоны Ивана Великого. Увлеченность русского народа колокольным звоном и колокололитейным искусством общеизвестна. В литье колоколов и одаривании ими церквей народ и знать видели первейшее душеспасительное средство. Московские государи не жалели средств для отливки своих именных благовестников с последующим помещением их вкладом в первую церковь государства, а колокололитейный прогресс, захвативший в это время всю Европу и Россию, только подстегивал их аппетиты. Размеры этих колоколов-рекордсменов столь значительны, что о постройке для них каких-либо каменных колоколен или хотя бы приспособлений где-либо вблизи Успенского собора (при наличии на Площади супер-колокольни Ивана Великого) не могло быть и речи. Оставалось в соответствии с обычаем и в память о прошлом ставить их на деревянные срубы на старом "колоколенном месте", что и происходило время от времени22. Первым (как отмечалось выше) здесь на деревянной колокольнице был поставлен 1000-пудовый благовестник Николая Немчина. вылитый Василием III на склоне лет в свою память23. В начале 50-х годов XVI в. этот колокол был переправлен на своды церкви Рождества Христова тут же на Площади, а в его место был слит благовестный колокол молодого царя Ивана в 2000 пудов весом. Этот колокол, получивший в народе прозвище "Царь-колокол", дважды переливался - после Дивлет-Гирея и при Годунове (его второе название "Годуновский")24, и по меньшей мере трижды заново возводилась его деревянная колокольница. В последний раз она была восстановлена в 1616 г. после поляков25, и только в 1621 г. в ней наконец отпала надобность. Однако после того, как Алексей Михайлович и патриарх Никон в 1654 г. вылили новый, уже чисто "романовский", благовестник небывалого веса -в 8000 пудов, об урочище "Под колоколами" вспомнили еще раз. В 1667 г. полковником Николаем Ван-Даленом была составлена специальная смета на

стр.76

постройку еще одной деревянной шатровой колокольни под новый великий колокол (на этот раз, впервые в этой истории, - на каменном фундаменте), и даже были куплены вожжи в рядах для ее разметки26. К счастью, на сей раз колокольня построена не была и для установки нового гиганта была приспособлена все та же церковь Рождества Христова, подвергшаяся в связи с этим капитальной перестройке27. После этих событий о старом церковном месте Ивана Лествичника уже никто не вспоминал до 1913 г. К сожалению, трогательный смысл этой драгоценной для московского предания находки нашими предшественниками оценен не был.

Итак, на фотографиях Соборной площади - остатки подколоколенной церкви Ивана Лествичника 1329 г. Что представлял собой разобранный в 1505 г. храм и как можно его в общих чертах реконструировать? В свое время одному из авторов уже приходилось задумываться над вопросом: точно ли Иван Великий, до того считавшийся первой русской октагональной подколоколенной церковью, послужил прототипом нашим монастырским столпам-октагонам - в Иосифо-Волоколамском, Покровском Суздальском, Спасо-Евфимьевском, Спас-Каменном, Солотчинском, Покровском-Паисиеве, Свенском, Болдине и др. монастырях, как ранним, так и поздним, а также городским столпообразным колокольням, подобным соборной колокольне в Гдове или колокольне в дворцовой Александровой слободе28. Смущало, например, что Иван Великий построен с сокращающимися ярусами, а наиболее близкие ему по времени монастырские столпообразные церкви сокращающихся ярусов не имеют. Сегодня, благодаря находке на Соборной площади, мы в состоянии ответить на этот вопрос. У Ивана Великого был оригинальный предшественник, и именно этот предшественник, а не Иван Великий, послужил образцом для ряда ранних монастырских столпообразных сооружений, таких как церковь Одигидрии в Иосифо-Волоколамском монастыре (после 1511 г.) и церковь Происхождения Честных древ в Покровском монастыре в Суздале (после 1516 г.). Оба памятника, судя по их датам, были построены сразу по разборке старого Лествичника, как бы "в память" о нем, одной, как показывает архитектурный анализ, рукой - в виде одноглавых, призмообразных, увенчанных закомарами, трехэтажных восьмигранников. Оба простояли без изменений до второй половины XVII в., после чего их звоны были перестроены и заменены входившими тогда в моду шатрами, причем церковь Одигидрии перестраивалась даже дважды (второй раз - надстраивалась), а в годы войны была взорвана29. Однако в том же Суздале сохранился своего рода двойник Покровского столпа последней четверти XVI в. - девятигранная церковь Ивана Предтечи под колоколы в Спасо-Евфимьевском монастыре, недавно реставрированная, сохранившая для нас основные особенности этих сооружений (рис. 6). К этим трем крайне важным для нашей темы памятникам можно присоединить ныне утраченную колокольню в Гдове (вторая половина XVI в.) и совсем поздний подколоколенный секстагон в Болдине монастыре под Дорогобужем. Все эти памятники, помимо двух основных ярусов - подклетного и церковного, имели встворе с ними ярус звона, кокошники и главу "на толстой шее". Таким же в общих чертах был и несохранившийся Иван Лествичник, с тою, разумеется, разницей, что он был без подклета. Восстановить примерный облик памятника нам должны помочь, помимо этих русских реплик с храма Калиты, памятники-аналоги в странах Закавказья, прежде всего - подколоколенные церкви средневековой Армении.

стр.77

Пропорциональный строй, богослужебная функция, самый тип этих сооружений, в первую очередь, древнейших из них монастырских колоколен Санаина (1215-1235), Ахпата (1245), Нор-Гетик (Гошаванка, 1295) и др., несмотря на некоторое различие в планах30, полностью отвечают содержанию и облику нашего памятника, и что особенно важно - культурно и исторически ему предшествуют31.

Иван Лествичник 1329 г. был однопрестольным, без подклета, выше средней высоты башнеобразным призматическим восьмигранником, с закомарами, барабаном и главой. В отличие от Спасо-Евфимьевского образца, памятник был отчетливо двухъярусным. Ярус звона отделялся от церковного орнаментальным поясом. Был ли пояс ленточным или аркатурным, пока сказать трудно. Хранящиеся в лапидарии Московского Кремля фрагменты ленточных резных

стр.78

поясов от храмов Калиты с пальметтами и кринами говорят, как будто, в пользу этого мотива, однако все три восходящих к нашему памятнику столпа - Иван Великий, церковь Одигидрии и церковь Происхождения древ - имеют (или имели) аркатурные пояса. Верхний ярус с закомарами был прорезан звонами. Вопрос, какими были звоны - с чердаком-киоском под ложной главой, как в Спасо-Евфимьевском столпе и у других поздних памятников, или с глубокими, в размер колокола, стенными нишами с коленчатыми щелями-слухами или же слуховым каналом или "обходом" вокруг светового барабана, как в Иване Великом или в церкви Алексея митрополита в Александровой слободе 1513 г.32 -суть главный вопрос теоретической реконструкции памятника. К счастью, вопрос этот в общих чертах решается. Думаем, что это были стенные ниши со спрятанным в толще кладки каналом. В этом нас убеждает внутренний план сооружения. В здании крестовокупольного типа (а именно к этому типу ввиду его явной крестообразности должен быть отнесен рассматриваемый нами памятник) световой барабан почти обязателен33. Последний же, будучи поставлен прямо на подпружные арки (или иным каким-то способом, об этом ниже), исключает "отрезающий" главу чердак. Иначе говоря, мы обязаны допустить, что старый Лествичник, исходя из его плана, имел внутреннюю структуру домонгольской церкви Ильи пророка XII в. в Чернигове, состоящей из одного, как бы целиком вычлененного из большого храма, увенченного барабаном крестовокупольного компартимента. Однако поскольку поставленный таким образом - встворе с почти квадратным планом - барабан оказался бы для нашего октагона чересчур грузным и монументальным, мы вправе также высказать предположение, что в действительности его паруса образовывали конусовидный жерлообразный переход к более узкому, а значит и более пропорциональному барабану, как в Никольской церкви села Каменского под Нарофоминском или в церкви Рождества Богородицы в Городне на Волге (оба храма XIV в.). Этот утрированно вытянутый световой барабан проницал собою, подобно мощной трубе, ярус звона; нечто подобное как это можно видеть на обширном чердаке с колокольными нишами в стенах в крестовокупольной церкви Архангела Гавриила в Кирилло-Белозерском монастыре (ЗО-е годы XIV в.). Скромные масштабы древнего Лествичника что-либо подобное, конечно, исключают. Лестницы для доступа к колоколам и для профилактического их осмотра при отсутствии чердака в этом храме также не было34. Она не требовалась, поскольку звон в колокола Ивана Лествичника, как во всех наших древних памятниках, производился с земли в очапы.

Прочие вопросы реконструкции первой церкви Ивана Лествичника (прежде всего касающиеся его декора) не столь сложны и могут быть решены при условии дальнейших археологических исследований памятников архитектуры Кремля. Предпринятая в 1913 г. нивелировка Соборной площади едва ли привела к полному уничтожению всех остатков храма. В земле и сейчас должны находиться его фундаменты. В будущем же, поскольку весь строительный материла от разборки здания, в чем можно не сомневаться, был употреблен Боном Фрязиным на постройку Ивана Великого при устройстве его подошвы возможно частичное извлечение из нее недостающих архитектурных фрагментов. Такого рода операции уже не представляют собой технических трудностей. Однако фундаменты самого памятника (вновь пострадавшие несколько лет тому назад при прокладке современных коммуникаций) необходимо исследовать уже сегодня.

стр.79

Нам осталось указать на место памятника в русской церковной и художественной истории. Октагон на Соборной площади - памятник мирового класса (не в смысле качества исполнения, которое было, скорее всего, еще варварским, а в смысле заключенной в нем семантики). Для истории архитектуры любого из европейских, переднеазиатских и среднеазиатских народов, чья культура восходит к культуре античности, памятники этого рода представляют собой норму. Для историков же русской архитектуры он явился полной неожиданностью. Причина этого "неузнавания" не столько в состоянии самих памятников, относительно редких и не всегда хорошо сохранившихся, сколько в условиях формирования русской архитектурной исторической науки второй половины XIX в., развивавшейся под воздействием общественной мысли своего времени -чрезмерно социологизированной, народнической и ко всему прочему - вызывающе антиклерикальной. В среде специалистов исключительное распространение имела мысль о народе-творце, создателе едва ли не всех архитектурных форм "из себя" - из потребностей народного быта, ремесленных (главным образом "плотницких" ) навыков, душевных склонностей и привычек - без какого-либо участия в этом процессе "образованных классов", прежде всего, церковного клира. Ясно, что для раскрытия генезиса таких наших памятников, как Покровский собор на Рву, Борисоглебский собор в Старице или Дьяковская церковь, или тем более церквей с полифолийными планами вроде Ивана Великого или недавно атрибутированной церкви Петра митрополита в Высокопетровском монастыре (1514-1517), подобные приемы рассуждения совершенно не годились. Пытаясь опереться на "чистую" связанную преимущественно с хозяйственной жизнью народа, строительную практику, историки русской архитектуры ничего вокруг себя не находили, кроме поздних колоколен (чью церковную основу они не разглядели), боевых башен, литейных амбаров, колодцев и некоторого количества часовен, т.е. большей частью откровенно утилитарных, художественно бедных сооружений. Довершило дело удручающее молчание отечественных источников, нигде ни разу не обмолвившихся относительно понимания самими древними октагональной (вообще - центричной) церковной формы, тем более - той же формы с колоколами в стенах. Даже в поздних памятниках русской письменности второй половины XVII в., когда симптомы религиозного кризиса в обществе сделались для всех очевидными и началась работа по осмыслению церковного прошлого, его истоков, символов и преданий, никаких истолкований таких понятий, как "придел", "шатровая церковь", "церковь на полатях", "церковь в шее", "церковь-усыпальница", "трапезная церковь", "церковь под колоколы" или тем более нигде в русских источниках вообще не встречающегося понятия "христианский мартирий" не содержится. Очевидно, православная церковная традиция, допустив эти формы на определенном историческом этапе, в дальнейшем вполне сознательно от них дистанцировалась как от моделей и символов западного христианства. Понятно, что поздняя отечественная культурология, сама того не желая, наследовала эту тенденцию. В результате за пределами внимания историков русского искусства оказалась уходящая в толщу космологических верований "печальная" семантика этих памятников, что явилось одной из весьма ощутимых потерь, понесенных нашим народом на путях добровольного культурного изоляционизма. История с октагоном на Соборной площади, по-видимому, одна из них.

стр.80

Раскопанный в 1913 г. памятник представляет собой рядовое, по мировым стандартам, сакральное сооружение мемориально-погребального характера. Генезис этих сооружений восходит к погребальным комплексам этрусков и античного Рима. Мемориальные культовые здания известны как у христианских народов, так и у народов, исповедующих ислам. У христиан это - мартирии, капеллы, часовни и баптистерии. В античности и у мусульман - мавзолеи и поминальные залы. И там, и там - это, прежде всего, дома мертвых, необходимые для совершения заупокойных обрядов и бдений. Количество памятников этого рода в мире не поддается исчислению. Начиная с фамильных капелл европейской и русской аристократии (у русских это "внешние" приделы и патрональные вотчинные церкви), башенных мавзолеев Ирака и Азербайджана и вплоть до гигантских мавзолеев императорского Рима и мартириев Кавказа -это непременно приватные, связанные с личностью усопшего, с памятью о нем и его роде, постройки центричного, квадратного, круглого, полигонального, полифолийного и крещатого планов, с пристройками или без, часто башнеобразные, отличающиеся внешнtй пышностью и богатством отделки, с круговыми обходами снаружи и внутри стен. Ставились мавзолеи и мартирии или непосредственно над могилою святого, учителя, родоначальника, правителя данной местности, или же - в память о нем, на месте его деяний и чудес, над памятниками веры, реликвиями, вблизи захоронений. Это было место поклонения, воспоминаний, молитвенного созерцания (у мусульман), поминальных служб и заупокойных литургий (у христиан). По отношению к общественным культовым сооружениям (соборам и церквам) христианские мемориалы занимают относительно скромное место (они как бы вкраплены в большие городские, архиерейские и монастырские ансамбли, подобно ансамблю Соборной площади в Кремле), в странах же Кавказа, Передней и Средней Азии памятники данного рода заметно преобладают. Архитектурные достоинства этих построек столь велики и принципиальны, что их впору уподобить каменным драгоценным реликвариям, чем они, в конечном счете, и являются. Не довольствуясь всемирным сакральным содержанием своих мемориалов, русская московская традиция (как, впрочем, и армянская!) наделила данный архитектурный тип в преизбытке еще и колоколами. Под воздействием причин главным образом конфессионального характера эта, поначалу вторичная, функция заставила с течением времени забыть глубинную символику этих, в полном смысле слова, экзотических произведений, вытравила самою ее память. А потому последующее бурное строительство русской знатью своих собственных октафолийных подколоколенных церквей на рубеже XVII—XVIII вв. (как и бесчисленных купольных фамильных церквей на протяжении XVIII-XIX вв., вплоть до начала XX в.) было воспринято в новое время (и отчасти справедливо!) уже как нарушение отеческого предания, как бездумное заимствование этих форм у католической Европы. О поминально-погребальном назначении наших древних октагональных и близких им сооружений сохранилось одно-два случайных свидетельства, косвенного характера, подобных летописному известию о переносе в старый Лествичник гробов московских митрополитов из разобранного Аристотелем Успенского собора в 1474-1479 гг. Молчание нарративных источников вынуждает нас искать подтверждение высказанным мыслям в параллельном художественном, прикладном, материале.

стр.81

Таким материальным свидетельством, говорящим, что православные русские в ХIV-ХV вв. воспринимали семантику круглых, ротондальных и башнеобразных сооружений адекватно (европейцам и другим народам) и следовали ей в своей религиозной жизни, могут служить два памятника серебряного дела конца XV в. из Московского Успенского собора. Это так называемые Большой и Малый Иерусалимы или Сионы, построенные в 1485-1486 гг. серебренниками Ивана III для соборной ризницы. Оба Иерусалима были напрестольными ковчегами и употреблялись в богослужебных целях, на Большом Входе, крестных ходах и т.д., оба были в ктиторских надписях названы "Ерусалимами", однако в действительности Иерусалимом в общепринятом смысле слова может считаться только один из них - Большой Сион, являющийся типичной дарохранительницей с дверкою и поддоном для просфор, изображающей, вне сомнения, ротонду Гроба Господня в Иерусалиме. Малый же Сион, имеющий вид запаенного со всех сторон серебряного одноглавого храма, является, вероятнее всего, воображаемой копией какой-то другой Иерусалимской святыни, может быть, дома Богородицы в Сионе (вопрос остается открытым), выносимой к народу исключительно на поклонение, в воспоминание Святых мест. По своему типу оба памятника являются типичными средневековыми реликвариями в виде моделей храмов - круглого и квадратного планов, со знакомыми и понятными русскому человеку церковными кровлями, водометами, лемехом, охлупнями и чешуйчатыми главами, как бы удостоверяющими их всамделишность и реальность. Особенно интересен в связи с этим Большой Сион, чья форма весьма близка гигантским купольным квадрифолиям с ротондальным обходом Кавказа и Италии. Малый же Сион, напротив, имитирует квадратную в плане, слегка башнеобразную, покрытую ярусами русских кокошников, идеализированную церковь типа московских церквей с крещатыми сводами или их позднейшую модификацию - церковь с сомкнутым сводом, из чего следует, что представления русских людей о сакральных церковных формах из арсенала мировой христианской архитектуры вполне грамотны и точны. В этом смысле октагональная подколоколенная капелла на Соборной площади - третий, смоделированный на основе мировых образцов, сакральный памятник, связанный с кафедральной церковью Москвы.

стр.270

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

ААЭ - Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией имп. Академии наук

АИ - Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией

АН - Архитектурное наследство

АСЭИ - Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца ХIV-начала XVI в.

АЮБ - Акты, относящиеся до юридического быта древней России. Изд. Археографической комиссии под ред. Н.В. Калачева

ВВ - Византийский временник

ВИ - Вопросы истории

Временник ОИДР - Временник Московского общества истории и древностей российских

ГИМ - Государственный Исторический музей

ГИМ ОПИ — Государственный Исторический музей. Отдел письменных источников

ГММК МИИ - Государственные музеи Московского Кремля

ГТГ - Государственная Третьяковская галерея

ГУГК - Главное управление геодезии и картографии

ДАИ - Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией

ДДГ - Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-ХVI вв. М.; Л., 1952

ДРВ - Древняя Российская Вивлиофика

ЖМНП - Журнал Министерства народного просвещения

ИА РАН - Институт археологии РАН

ИГАИМК - Известия Государственной Академии истории материальной культуры

КСИА - Краткие сообщения Института археологии РАН

ЛОИА - Ленинградское отделение института археологии (ныне - Институт истории материальной культуры РАН)

ЛОИИ - Ленинградское отделение института истории (ныне - Санкт-Петербургский филиал Института российской истории РАН)

МАРХИ - Московский архитектурный институт

МИА - Материалы и исследования по археологии СССР

МИАС - Материалы для истории, археологии и статистики г. Москвы. Т. 1-11; 1884, 1891

ОЛДП - Общество любителей древней письменности

ОР ГИМ - Отдел рукописей Государственного Исторического музея

ОР ГПБ - Отдел рукописей Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина

ОР РГБ - Отдел рукописей Российской государственной библиотеки

ОРЯС - Отделение русского языка и словесности имп. Академии наук

ПДПИ - Памятники древней письменности и искусства

ПЛДП - Памятники литературы Древней Руси

ПСЗ - Полное собрание законов Российской империи. 1-я серия

ПСРЛ - Полное собрание русских летописей

РАН — Российская Академия наук

РАНИОН - Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук

РГАДА - Российский государственный архив древних актов

РГАЛИ - Российский государственный архив литературы и искусства

РГБ - Российская государственная библиотека

РГВИА - Российский государственный военно-исторический архив

РЗ - Русское законодательство Х-ХI вв.

РИБ - Русская историческая библиотека

РК - Разрядная книга

РОБАН - Рукописный отдел Библиотеки Академии наук

СА - Советская археология

СГГ и Д - Собрание государственных грамот и договоров

ТОДРЛ - Труды отдела древнерусской литературы

ЦГИА г. Москвы - Центральный государственный исторический архив г. Москвы

ЧОИДР - Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете

Сноски
1Доложено в Комиссии 2 сентября 1913 г.: Архив ГММК. Ф. 5. Комиссии по реставрации Успенского собора. Ед. хр. 4. Журнал высочайше учрежденной Исполнительной комиссии по ремонту и реставрации Большого Московского Успенского собора (нач. 25 янв. 1913 г.) (машинописная копия, подлинник в фонде Машкова, ед. хр. 129, см. ниже). С. 63, протокол от 2 сентября, п. 6.
2Там же. С. 70об., протокол от 3 сентября 1913 г., п. 9.
3РГАЛИ. Ф. 1981 И.П. Машкова. Ед. хр. 123-132.
4Архив ЛОИА. Ф. 21 П.П. Покрышкина. Ед. хр. 35, 36, 323, 324. Материалы по реставрации Успенского собора (библиографические выписки, заметки при осмотре собора за 1913-1918 гг.) 1511-1602; в том же архиве - Р - 1 (арх.) 233а, 234-251 - реставрация Успенского собора, альбом с карандашными обмерами Покрышкина и др. материалы.
5Архив ГММК. Ф. 5 Комиссии по реставрации Успенского собора. Коллекция фотоподборок. № 14, 15, 16.
6Панова Т.Д. Памятники Московского Кремля в лицевом своде XVI в. // СА. 1983. № 4. С. 92-93, рис. 9.
7Архив ЛОИА. Р-1. Арх. 246. Л. 102, 106.
8Архив ЛОИА. Ф. 21. Ед. хр. 1599. Л. 109.
9Архив ГММК. Коллекция фотоподборок № 16 (архив И.П. Машкова), фото №№ 77-79. Перефотографирование снимков любезно выполнил художник А.Н. Сергеев.
10На известной миниатюре из Лицевого летописного свода XVI в. (Царственная кн., Л. 296), иллюстрирующей падение на Соборной площади большого благовестного колокола в 1547 г., его деревянная колокольница изображена по законам обратной перспективы - в виде неправильного секстагона, с четырьмя столбами, под островерхим шатром. Такая конструкция не только эстетически неуклюжа, но и технически абсурдна - ведь звон в самые большие колокола производился в те времена посредством раскачивания самого колокола (что хорошо показано на той же миниатюре). Очевидно, наиболее точно, - в виде квадратного сруба - колокольница изображена на плане "Кремленаград" рубежа ХVI-ХVII в. Именно этот тип конструкции был положен в основу Филаретовой пристройки.
11После изгнания поляков в 1616 г. колокольница под большим благовестным колоколом на Площади перестраивалась: "от большого колокола (упавшего и ушедшего в землю) отсекали землю", "из струба камень выносили" (сруб наполнялся камнем, как еще недавно наполнялись камнем мостовые быки деревянных мостов), "разбивали струбы", "окапывали столбы старые", "борозду копали, где ставить столбы (новые)" и т.д. (Архив ЛОИИ, ф. 175 Гамеля, оп. 3, кн. 27, л. 447, 449, 450. Расходная книга Пушкарского приказа 124 г.). Из приведенных выписок можно сделать вывод, что основу деревянной колокольницы составляли вкопанные в землю обложенные срубом, столбы, а сам сруб наполнялся для тяжести камнем.
12Архив ЛОИА. Р-1. Арх. 246. Л. 102.
13Там же.
14ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 244.
15ПСРЛ. М., 1965. Т. 6. С. 50; ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. С. 377.
16Летописная дата разборки старого Лествичника - 1505 г.
17ПСРЛ. М., 1965. Т. 15, ч. 1. Стб. 45; ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. С. 91.
18ПСРЛ. Т. 15, ч. 1. Стб. 44.
19ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 169; ПСРЛ. Т. 18. С. 117.
20ПСРЛ. Т. 15, ч. 1. Стб. 55-57; ПСРЛ. СПб., 1885. Т. 10. С. 216, 217; Троицкая летопись. М.; Л., 1956. С. 367, 368.
21Воронин Н.Н. Зодчества Северо-Восточной Руси. М., 1962. Т. 2. С. 158.
22История больших благовестных колоколов Успенского собора и их звонниц подробно рассмотрена в работе: Кавельмахер В.В. Большие благовестники Москвы XVI - пер. пол. XVII в. // Колокола: История и современность. М., 1993. Вып. 2. С. 75-118.
23ПСРЛ. М., 1965. Т. 12. С. 161; Т. 13. С. 72; Т. 20. С. 418.
24История первого царского колокола изложена в той же работе Кавельмахера (см. примеч. 22). В середине XVII в. имя "Царь-колокол" перешло к колоколу 1654 г. царя Алексея Михайловича. Оба колокола - царя Ивана и Алексея Михайловича - дошли до нас в переливках.
25См. примеч. 11.
26Архив ЛОИИ. Ф. 175 Гамеля. Оп. 1. Ед. хр. 250 - указ от 29 января 175 г. (1667 г.) об отпуске "всяких запасов" "по чертежу и по росписи полковника Миколая Фандалена на деревянную колокольницу к большому новому Успенскому колоколу"; Артиллерийский музей, Санкт-Петербург, ф. 1 Пушкарский приказ, оп. 1, ед. хр. 240, память от 21 февраля 1667 г. о покупке вожжей для разбивки подошвы колокольницы. Место колокольницы на Площади определяется нами предположительно.
27Верхи церкви Рождества Христова были перестроены и обращены в трехпролетную трехшатровую звонницу в середине августа 1681 г. За образец для нового сооружения была принята звонница при трапезной Савво-Сторожевского монастыря. Автором перестройки был каменных дел подмастерье костромской крестьянин Федор Григорьев "с товарищи" (ГИМ ОПИ, ф. 113, ед. хр. 41, л. 114—115). Однако буквально в последнюю минуту уже побеленные шатры были "отставлены" (указ о разборке шатра над колоколом Реутом помечен 30 августом 1681 г. (там же, л. 105, 104) и церковь Рождества Христова по прошествии некоторого времени приняла свой сегодняшний вид - с колоколоприемником под большою главою и двумя подколоколенными палатками по сторонам.
28Кивельмахер В.В. "Способы колокольного звона и древнерусские колокольни" в сб. "Колокола. История и современность", М., 1985. С. 63, 64.
29Кавельмахер В.В. К строительной истории колокольни Иосифо-Волоколамского монастыря: Материалы научно-практической конференции 30-31 октября 1986 г. "Архитектурный ансамбль Иосифо-Волоколамского монастыря: Проблемы изучения, реставрации и музеефикации". М., 1989. С. 11-15.
30В основе колокольни Санаина (1215-1235) - квадрат со вписанным крестом; план колокольни Ахпата (1245) - крестообразный, с расширяющимся над закрестьями октагоном; план церковной части колокольни в монастыре Нор-Гетик (1295) также крестообразен. Халпахчьян О.Х. Национальные особенности Архитектуры армянских колоколен // АН. 1973. № 21. С. 100-107, рис. 4, 5, 8.
31Армянские храмы-колокольни - ближайшие и едва ли не единственные "сородичи" русских подколоколенных церквей в интересующий нас исторический период (если мы не ошибаемся, обычай сооружать подколоколенные церкви существовал еще в Грузии). И это при том, что национальные культуры русского и кавказских народов имеют в указанный отрезок времени крайне мало точек соприкосновения! Каждая из вышеперечисленных колоколен вмещала в себя по несколько фамильных капелл (в Ахпатской колокольне их было семь!), каждая представляла собой стройную призмообразную, двух или трехъярусную постройку, с колоколом на сводах внутри барабана-киоска. Кроме капелл-колоколен в армянской архитектуре известен еще один вид подколоколенных сооружений. Это - гавиты, квадратного плана притворы-усыпальницы, имевшие в центре свода световое отверстие с колокольным киоском над ним (Халпахчьян. Указ. соч. С. 107). Чтобы не перегружать своды, большие гавиты устраивались крестовокупольными, что поневоле заставляет нас вспомнить подколоколенную Духовскую церковь Троице-Сергиева монастыря. Халпахчьян допускает даже существование в средневековой Армении "церквей под колоколы" (Указ. соч. С. 104, рис. 6), однако, думаем, что последние все же являлись "капеллами", согласно тому смыслу, который вкладывает в это понятие католическая церковь. Пример "многопридельных" капелл Санаина, Ахпата и Нор-Гетика это подтверждает.
32Столпообразная церковь под колоколы Алексея митрополита - малоизвестный памятник итальянского строительства в России. До середины XVII в. входила в ансамбль загородного дворца в Александровой слободе. Опыт реконструкции памятника и обоснование датировки см.: Кавельмахер В.В. Новые исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове // Реставрация и архитектурная археология: Новые материалы и исследования. М., 1991. С. 110-123, рис. 2, 3. Как и скрытая в толще Ивана Великого церковь-капелла Ивана Лествичника 1508 г., выше упомянутая церковь относится к типу центричных купольных церквей, т.е. представляет собой (по форме) христианский мартирий, является старшей современницей другого христианского "мартирия" - церкви Петра митрополита 1514-1517 гг. работы мастера Алевиза в Высокопетровском монастыре. Колокола в церкви Алексея митрополита помещались на пристенной звоннице, открытой нами в 1994 г. На втором ярусе храма в специальных нишах, которым был придан вид изящной галлереи-лоджии, могли висеть зазвонные колокола. Их "звуковой канал" имел, таким образом, форму обходной паперти, однако ширина ходовой части этой паперти - 60 см.
33Разумеется, мы имеем достаточно примеров крестово-купольных зданий с "отрезанным" барабаном. Прежде всего это Духовская церковь под колоколы Троице-Сергиева монастыря с ее двойным барабаном-киоском с колоколами. В отдельных случаях, например в замечательной не дошедшей до нас соборной церкви Покровского-Паисиева монастыря в Угличе (перв. четв. XVI в.), в огромном церковном барабане помещалась "тайная" церковь-капелла, куда попадали по винтовой лестнице. Однако все это были развитые крестовокупольные сооружения с девятью, как минимум, компартиментами, закрестьями и пр. В случае же слабо выраженной крестообразности, как в октагоне на Соборной площади (при почти квадратном плане), поставленный на подпружные арки глухой куполок сделал бы интерьер храма придавленным и маловыразительным. Интересно, что капеллы в церковных барабанах вновь были введены в обиход при патриархе Никоне, по его прямому указанию.
34Как не было ее в громадной по нашим масштабам подколоколенной Духовской церкви Троице-Сергиева монастыря.

Иллюстрации
1. План древней октагональной церкви на Соборной площади в Кремле по крокам П.П. Покрышкина с помощниками (архив ЛОИА, Р-1, арх. 246, Л. 106, 102). Чертеж выполнен арх. Л.Г. Поляковой. Математическая обработка кроков для перевода их в десятичную систему мер сделана М.Б. Чернышевым, за что авторы приносят ему искреннюю благодарность. По мнению М.Б. Чернышева, мерным инструментом Покрышкина была "сажень с десятичным делением". Дефект чертежа явился результатом неправильно (слишком близко к друг другу) взятых реперов и неточности обмера. Современные меры заключены в скобки


2. Соборная площадь в 1508 г. после возведения Ивана Великого и нового Архангельского собора. В центре площади показан разобранный в 1505 г. Иван Лествичник 1329 г. Архангельский и Благовещенский соборы представлены в реконструкции арх. В.В. Кавельмахера. Чертеж студентки МАРХИ Е.И. Рузаевой

 

 

3. Остатки белокаменного храма на Соборной площади, открытые Комиссией по реставрации Успенского собора в сентябре 1913 г. Вид на юг

 

 

 

4. Открытый храм с шурфом П.П. Покрышкина в алтарной экседре. Сентябрь 1913 г. Вид на юг. Фото


5. Остатки белокаменного храма на Соборной площади. Вид на запад

6. Девятигранная церковь под колоколы Ивана Предтечи в суздальском Спасо-Евфимьевском монастыре втор. пол. XVI в. Храм на подклете. Реставрация последних лет. Принадлежит к кругу памятников, восходящих к подколоколенной церкви Ивана Калиты

 

 

 

 

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»

 

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора, источник и сайт запрещено.