НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»
В.В. Кавельмахер
К ИСТОРИИ ПОСТРОЙКИ ИМЕНИННОЙ ЦЕРКВИ
ИВАНА ГРОЗНОГО В СЕЛЕ ДЬЯКОВЕ
Источник: Кавельмахер В.В. К истории постройки именинной церкви Ивана Грозного в селе Дьякове. М., 1990. Все права сохранены.
Дополнительное редактирование, сканирование, форматирование и размещение электронной версии материала в открытом доступе произведено С.В.Заграевским в 2007 г. Все права сохранены.
История постройки церкви Иоанна Предтечи в Дьякове темна и противоречива. До 30-х гг. нашего столетия считалось, что храм выстроен в 1529 г. Василием III в качестве «моленного» храма о даровании наследника. Создателем этой атрибуции был Ф.Ф.Рихтер. Дату 1529 г. и имя ктитора Ф.Ф.Рихтер взял из клировых церковных ведомостей, а идею посвящения церкви наследнику престола – у И.М.Снегирева. В 1847 г. последний высказал предположение, что большой каменный храм в приселке Дьяково старинного дворцового села Коломенское являлся в древности личным богомолием Ивана Грозного1. Снегирев исходил из того известного факта, что здесь в Коломенском царь имел обыкновение в торжественной обстановке праздновать свои именины2. По понятиям того времени, для этого требовалась специальная церковь. Такой церковью, по Снегиреву, могла быть главная церковь шестипрестольного Дьяковского храма, основной престол которого был посвящен Усекновению главы Иоанна Предтечи – дню тезоименитства царя Ивана. Свою точку зрения исследователь подкрепил ссылкою на «Царские выходы» за XVII столетие3. О дате 1529 г. Снегирев не знал4 и отнес памятник по стилистическим признакам к XVI столетию. Поскольку Иван Грозный родился 25 августа 1530 г. (Такова принятая в литературе официальная дата. В действительности Иван Грозный родился в ночь с 24-го на 25-ое августа, 24-го православная церковь празднует Перенесение мощей митрополита Петра, 25-го – Апостолов Варфоломея и Тита. Тогдашнее деление суток на часы ночные и дневные позволяло при желании выбрать любой из этих дней в качестве дня своего рождения. Прямое молитвенное имя царя было Тит, следовательно, 25-ое считалось днем его рождения. Однако праздновать свой день царь, начинал, по-видимому, накануне вечером, 24-го, с Петра Митрополита.), а клировые ведомости говорят о 1529-м годе, Рихтеру не оставалось ничего другого, как предположить, что «храм был заложен по обету до Иоаннова рождения, предсказанного каким-то юродивым Домитианом великой княгине Елене, а совершен в 1530 году»5.
Концепция Рихтера не отличается ни ясностью, ни строгостью доказательств. Во-первых, клировые ведомости говорят, как правило, о годе освящения, а не о годе закладки церквей. Во-вторых, если верить легенде6, великая княгиня получила предсказание уже будучи беременной, т.е., где-то в начале 1530 г. Раньше этого срока Василий III не мог заложить церковь в честь ангела младенца, ни пола, ни крестильного имени которого он до этого момента не знал. В-третьих, на Руси вообще не было обычая посвящать обетные церкви ангелам неродившихся детей, поскольку таковой мог появиться у младенца только после его рождения и наречения, в первые часы и дни его жизни. Обычай давать и держать обет при испрашивании потомства у Бога выглядел в древности, если верить источникам, совсем иначе. Вслед за наречением, по прошествии нескольких дней, следовала постройка обыденной церкви в честь выбранного родителями святого, в которой в тот же день и происходило таинство крещения7. Совершенно произвольной является у Рихтера и дата завершения церкви – 1530 г. Даже если бы мы согласились с предположением о закладке церкви в Дьякове непосредственно после получения пророчества, т.е. весной 1530 г., ясно, что закончить строительство ныне существующей каменной церкви в том же году Василий III при всем желании не мог. Подобные темпы (принимая во внимание размеры и башнеобразную конструкцию храма) лежали за пределами возможности древнерусского (да и не только древнерусского) каменного строительства. Василий III мог в этом случае выстроить только деревянную церковь, а строительство каменной отложить на сколь угодно долгий срок.
Т.о., официальная дата 1529 г. плохо увязывается с фактом посвящения основного престола Дьяковской церкви Ивану Грозному. Однако, все или, во всяком случае, часть этих претензий были сформулированы уже в наше время М.И.Александровским, в разгар научных споров о дате постройки церкви, в работе, оставшейся, к сожалению, незавершенной8. Исследователям же второй пол. XIX–нач. ХХ вв. ничего не оставалось, как присоединиться к точке зрения Рихтера и пытаться развивать ее основные положения дальше. В отличие от Рихтера и Снегирева, не обративших в свое время особого внимания на символику посвящений придельных церквей Дьяковского храма9, исследователи рубежа нашего века сумели увидеть в наименовании пяти древних приделов церкви систему. Начало раскрытию этой системы было положено А.М.Павлиновым. В своей «Истории русской архитектуры» он указал на существование при Дьяковской церкви двух т.н. «зачатьевских» приделов, посвященных соответственно Зачатию Иоанна Предтечи и Зачатию святой Анны. Без ссылки на источник Павлинов привел предание, согласно которому в приделе Зачатия Иоанна Предтечи Василий III «молился о даровании ему сына, после чего и родился Иван Грозный»10. Данное предание не обязательно восходит к глубокой древности. Оно может быть плодом самостоятельных изысканий дьяковского причта с привлечением самых разнообразных, в том числе, современных ему источников. Однако, рациональное зерно в подобном истолковании названий двух приделов Дьяковской церкви, несомненно, имеется. Со времен Павлинова Дьяковский храм стало принято называть в дополнение к «обетному» – «моленным»11. Полную, хотя и умозрительную, расшифровку системы наименований приделов Дьяковской церкви дал Ф.Ф.Горностаев, – ему удалось связать все шесть престолов с трагическими обстоятельствами последних лет жизни Василия III – бездетностью, вынужденным разводом, вторичной женитьбой и последовавшими за этим новыми мольбами о чадородии. Согласно Ф.Ф.Горностаеву, «главный престол в честь Усекновения главы Иоанна Предтечи указывает на желание иметь наследника, тезоименитого своему деду. Мольбе о зачатии посвящаются два придела Зачатия Иоанна Предтечи и Зачатия святой Анны. Греховность неверия и греховность сомнения выражаются в мольбе к Апостолу Фоме, которому был посвящен третий придел. Четвертый придел в честь святителя Петра Чудотворца, несомненно, указывает на мольбу к святителю покровителю рода Калиты о даровании чуда. Учреждение придела в честь матери Елены и царя Константина понятно в смысле покровительства патронов супруги князя»12.
За исключением некоторой натяжки, допущенной при интерпретации главного престола, где Горностаев, вопреки фактам (Иван Грозный родился под праздник Усекновения главы), предпочел сложные, связанные с династическим именем наследника престола — Иван — построения13, созданная исследователем храмовая легенда весьма убедительна и спорить с нею, за неимением иного рода фактов, – невозможно. Достаточно сказать, что день ангела Елены Глинской, действительно, приходится на память царя Константина и матери его Елены14. Митрополит Петр Чудотворец – первый по рангу Московский святитель – патрон и покровитель московского великокняжеского дома (На самом деле этот придел Петра митрополита, чего, видимо, не знал Горностаев, был посвящен празднику Перенесения мощей митрополита Петра, т.е. дню рождения царя. Однако в контексте общей идеи эта неточность несущественна.). Значение святых Захарии и Елизаветы, зачавших Иоанна Предтечу, и Иоакима и Анны, зачавших Богородицу, в жизни древнерусских людей известно: именно у них было принято испрашивать помощь при бесплодии, и к ним с мольбою о чадородии обращались поколения русских женщин. Уместно выглядит, – применительно к обстоятельствам жизни Василия III, – и данное Горностаевым объяснение престола Уверения апостола Фомы, хотя этому нет и, вероятно, не может быть найдено прямых доказательств.
В разработанной Ф.Ф.Горностаевым легенде ктиторство Василия III, а с ним и клировая дата, получили, казалось бы, окончательное подтверждение.
Историки архитектуры того времени умело подкрепляли эту датировку данными архитектурного анализа. Было принято сравнивать Дьяковский памятник с рядом стоящей церковью Вознесения в Коломенском. Казалось самоочевидным, что Дьяковская церковь, как более примитивная и грубая в деталях, построена до церкви Вознесения. Особо веское доказательство раннего сооружения храма видели в его столпообразии. Архитектурная теория начала века ставила шатровое зодчество в связь со столпообразным, видя в нем логическое завершение последнего. Считалось, что в дьяковской постройке древнерусская архитектурная мысль почти приблизилась к идее шатрового храма, до которого оставался последний шаг, и шаг этот сделал якобы уже зодчий церкви Вознесения. При этом исследователи не замечали, что оконченная, по их мнению, в 1529–30 гг. Дьяковская церковь становилась у них, по сути дела, полной современницей церкви Вознесения, завершенной в 1532 г., тогда как памятники, – и это сегодня видно невооруженным глазом, – принадлежат не только разным авторам, но и разным эпохам и стилям.
Несмотря на свойственные ей противоречия и несообразности, гипотеза Рихтера-Павлинова-Горностаева удовлетворяла состоянию историко-архитектурных знаний второй половины XIX–начала XX в. и предъявляемым к научной теории требованиям, и дата 1529 г. оставалась принятой официально вплоть до 30-х гг. Под этой датой храм был описан в «Истории русского искусства» под редакцией И.Э.Грабаря Ф.Ф.Горностаевым.
В последующие десятилетия памятник был передатирован. Передатировка Дьяковской церкви, в силу целого ряда обстоятельств, прежде всего – наличия церковной даты, – оказалась делом мучительным и сложным. В ней в разное время приняли участие исследователи разных поколений, взглядов и разной архитектурной квалификации. Истинной причиной передатировки было изменившееся в процессе изучения и реставрации памятников архитектуры состояние научных знаний. Уже к середине 20-х годов части исследователей стало ясно, что существующая каменная церковь в 1529 году быть построена не могла, что по особенностям своей архитектуры и по техническим приемам, в которых она выстроена, она должна быть отнесена к середине XVI в. и может быть поставлена в прямую связь с Покровским собором на Рву (1555–1561 гг.). К сожалению, вопросы архитектурной датировки памятника вплоть до 60-х годов не стали предметом специальной публикации, и дело передатировки оказалось в руках исследователей, с одной стороны – недостаточно разбиравшихся в вопросах древнерусской строительной техники, и с другой – не имевших квалификации историков. Не умея подойти к делу с технической стороны, но желая непременно приспособить храмовую легенду к новому пониманию памятника, они пошли путем многократного переписывания заново самой легенды, подбирая все новые и новые доказательства в пользу иной, более поздней датировки. На трудах этих историков лежит печать поспешности и дилетантизма. Бездоказательность их утверждений имела следствием то, что более осторожная часть исследователей оказалась к новой датировке в решительной оппозиции. К их числу принадлежит историк московской архитектуры М.И.Александровский (рукопись 30-х гг.15) и, как это ни парадоксально, – реставратор Дьяковской церкви архитектор И.И.Новиков16. Позициям этих двух исследователей, прежде всего М.И.Александровского, автор обязан основными выводами своей работы.
Поводом к передатировке Дьяковской церкви послужила напечатанная в IV томе Известий Российской Академии материальной культуры в 1925 г. статья К.К.Романова «Псков, Новгород и Москва в их культурно-художественных взаимоотношениях». В ней автор, преследуя свои собственные, связанные с темой статьи, полемические цели, неожиданно для всех поставил в связь с Дьяковским памятником летописное известие о постройке Василием III в 1531 г. на Старом Ваганькове деревянной обетной обыденной церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи с приделами Уверения апостола Фомы и Петра митрополита17. Приведем его полностью: «В лето 7039. О ЦЕРКВИ ИВАНА ПРЕДТЕЧА. Того же месяца августа благоверный и христолюбивый великий государь Василий Иванович всея Руси поставил церковь деревянную обетную у Благовещения на старом Ваганкове Усекновения честные главы Крестителя Господня Ивана, а в ней два придела:– святый апостол Фома да святый Петр чюдотворецъ. Сего ради подшася великий государь и соверши обет свой и прия дело своими царскими руками первее всех делателей и по нем начаша и зделаша ее единым днем, того же дни и священна бысть. Бе же на освящении том князь великий и с великою княгинею Еленою и с сыном своим со князем Иваном и з бояры и множество народа»18. Не входя в подробности, исключительно на основании данного известия, К.К.Романов заявил, что легенда о постройке Василием III обетной церкви в честь рождения сына к Дьяковской церкви не относится, что, в действительности, она относится к недошедшим до нас деревянным церквам на Ваганькове, и что дата 1529 г., т.о., лишается оснований.
Выступление К.К.Романова произвело в узком кругу специалистов сенсацию. Произнесенный самым авторитетным исследователем своего времени приговор старой церковной легенде открывал возможность по-новому датировать памятник. Первым на выступление К.К.Романова откликнулся профессор А.И.Некрасов. В 1933г. он прочел в музее «Коломенское» доклад, в котором предложил ученому миру новую датировку, а с ней – и новую, им написанную – легенду. В печати новая датировка была изложена им в 1936 г.19 Отвергнув вслед за К.К.Романовым «обычное истолкование алтарей как свидетельство об обетности» и старую датировку, А.И.Некрасов предложил свое новое их истолкование, связав дьяковские престолы «с идеей наследственной власти монархии». Сохранив за главным престолом его общепринятое значение дня памяти ангела царя Ивана, он дал новое оригинальное объяснение двум «зачатьевским» приделам и приделу Апостола Фомы, и слегка видоизмененное – приделу Константина и Елены. По мнению исследователя, «алтарь во имя... Иоанна Предтечи должен напоминать об основоположнике царского рода Иване III, а алтарь Фомы – о Фоме Палеологе, на дочери которого был женат Иван III и который через нее как бы передал Москве, как Третьему Риму, власть и значение второго Рима – Византии... Придел Петра говорит о митрополите Петре, постоянном «небесном» покровителе московского великокняжеского дома... Придел Елены объясняется именем матери Ивана IV, бывшей регентшей в малолетстве сына. Наконец, алтарь в честь Анны связывается с личностью бабушки Ивана IV Анны Глинской»20.
Т.о., Дьяковский храмовый комплекс оказался у А.И.Некрасова посвященным памяти державных (и не державных!) предков царя Ивана (как говорили в древности, «родителей»), причем почему-то избранных, т.к. этой чести не удостоились ни дед его по материнской линии князь Василий Львович Глинский, ни бабка по линии отцовской – благородная греческая царевна Софья Фоминишна Палеолог, ни даже отец молодого царя – Государь всея Руси великий князь Василий III! Причину последнего исследователь видел в якобы имевшей место «узурпации» Василием III власти, что, конечно, не выдерживает никакой критики. Никакой критики не выдерживают и утверждения ученого, касающиеся «зачатьевских» приделов. Так, «алтарь во имя... Иоанна Предтечи» (в действительности, как мы знаем, в память Зачатия Иоанна Предтечи!) никак не мог «напоминать об основоположнике царского рода Иване III», поскольку тезоименитым ангелом последнего был Иоанн Златоуст, – в чем древние прекрасно разбирались. Не лучше обстоит дело и с приделом Зачатия святой Анны. Непонятно, почему для увековечивания памяти Анны Глинской (непонятно также, чем эта худородная21 бабка царя замечательнее Софьи Палеолог?) был выбран праздник Зачатия святой Анны, день, когда поминается не столько сама святая Анна (она, разумеется, тоже поминается), сколько чудо зачатия ею Богородицы, – тогда как достоверно ни нам, ни А.И.Некрасову это, к сожалению, неизвестно, – днем ангела Анны Глинской был или день памяти Иоакима и Анны, празднуемый 9 сентября, или, – самое вероятное, – день Успения святой Анны – 25 июня22 Что касается придела апостола Фомы, то мы готовы допустить, вслед за А.И.Некрасовым, что деспот Фома Палеолог был крещен на Уверение апостола Фомы, однако, само но себе это не может служить доказательством, что данный придел посвящен именно ему. Никакими вообще свидетельствами, что на Руси чтилась память Фомы Палеолога, мы не располагаем. Напротив, у нас есть все основания считать, что наши государи, в полном согласии с обычаями, не творили особых памятей по своим предкам с материнской стороны. Их имена не включались в поминания, по ним не давались вклады и не ставились корма. Ни в одном известном нам монастырском или соборном синодике, состав поминаний которого зависел от царя или великого князя, имен Фомы Палеолога или Анны Глинской мы не встретили. В этих условиях говорить о постройке посвященных этим лицам памятных церквей, вероятно; не приходится. Надуманность и бездоказательность концепции А.И.Некрасова в части храмовой легенды, т.о., очевидна. Столь же плохо аргументированы и принятые им приемы датировки.
Связав – вышеописанным способом – Дьяковские приделы с «идеей наследственной власти монархии», А.И.Некрасов объявил тут же Дьяковскую церковь «зданием-памятником, сооруженным в память венчания на царство Ивана IV» — между 1543-м23 и 1547-м годами, т.е., по сути дела, – до самого венчания, имевшего место 16 января 1547 г. Как понимал это сам исследователь, – неясно, поскольку рвы под памятник царского венчания должны были начать копать за два – минимум, – три года до совершеннолетия будущего царя, когда сама мысль о венчании царским венцом должна была казаться преждевременной. Остается предположить, что А.И.Некрасов употреблял выражение «в память венчания на царство» не в буквальном смысле (тем более, что среди престолов Дьяковской церкви нет престола в память Поклонения честных вериг апостола Петра, празднуемого 16 января), а имея в виду им же самим придуманную связь между символикой наименования приделов Дьяковской церкви и фактом царского венчания, – иначе говоря, считал его памятником, приуроченным к венчанию. Все это делает версию Некрасова еще менее убедительной.
Выстроенная с явным нарушением логики, концепция Некрасова, тем не менее, близка к истине в отношении собственно датировки, что и обеспечило ей, в конце концов, успех у современников. С тех пор она неизменно учитывается всеми историками архитектуры. В ней верно понят масштаб и дух сооружения и удачно выбран исторический момент, когда такая церковь могла быть построена. Стилистическая и композиционная близость здания Дьяковской церкви Покровскому собору на Рву заставляет предполагать, что и эта церковь также является памятником каких-то чрезвычайных обстоятельств, и, приурочивая ее сооружение к моменту венчания Ивана Грозного на царство, Некрасов был, в конечном счете, прав. Вместе с тем отказ от единственно возможного толкования «зачатьевских» приделов, на который решился исследователь, являлся явным шагом назад и обесценивал всю концепцию. Последнее, разумеется, не осталось незамеченным.
Выступление А.И.Некрасова не встретило возражений в печати. Единственным исследователем, возразившим в тот момент Некрасову, был М.И.Александровский24. Не являясь сторонником передатировки памятника, он выразил сомнение в самом праве исследователей подменять дьяковскую легенду — ваганьковским известием, невзирая на близость и даже при условии общности их церковно-бытового содержания (и там и там обетные церкви одного посвящения). М.И.Александровский решительно возражал против той легкости, с какой Романов и Некрасов отождествили церкви на Ваганькове с церквами в Дьякове, и против последовавших за этим нигилистических выводов. Основной пафос его возражений – в сохранении старой атрибуции, как удовлетворяющей логике, и старой датировке, обусловленной, пусть поздним, но все же источником, – клировой ведомостью, – тогда как в концепции Некрасова бросается в глаза полное отсутствие источников.
Возражая Некрасову, Александровский сделал несколько очень точных и верных замечаний, отчасти воспроизведенных нами на предыдущих страницах. Так, например, он заметил, что мы не знаем значения придела Апостола Фомы точно, но знаем, благодаря известию о Ваганькове, что он связан с личностью Ивана Грозного. По отношению к концепции Некрасова это замечание звучит убийственно. Александровский обратил внимание, что церкви на Ваганькове были обетными, – построенными после рождения наследника, а церкви в Дьякове, – пусть с теми же наименованиями, – моленными, – построенными, если придерживаться версии А.М.Павлинова и Ф.Ф.Горностаева, явно до этого события. Соответственно с этим, одни датируются временем – до рождения Ивана Грозного, другие – после. Ни противопоставлять, ни смешивать эти храмы, полагал Александровский, нет оснований.
Для нас наиболее ценное в аргументации Александровского, – это продемонстрированное им серьезное отношение к такому источнику, как клировые ведомости. Александровский был согласен допустить, что дата клировых ведомостей может заключать в себе ошибку как результат некритически сделанной интерполяции из неких недошедших до нас источников, но о намеренном искажении или подтасовки даты со стороны причта, по его мнению, не могло быть и речи. К сожалению, сам исследователь до конца своих дней так и не принял новой датировки – в силу недостатка у него специальных знаний.
В числе исследователей, видевших, подобно М.И.Александровскому, недостатки концепции А.И.Некрасова, был проф. М.А.Ильин. Будучи убежденным сторонником новой архитектурной датировки Дьяковской церкви, М.А.Ильин дважды перерабатывал храмовую легенду, пытаясь синтезировать обе версии – версию «моленных» церквей и версию «царских» посвящений25. Дату постройки памятника М.А.Ильин решительно перенес из 40-х годов XVI в. в начало 50-х, что, по-видимому, соответствует истине. К сожалению, задуманный М.А.Ильиным синтез предельно механистичен. Исследователь не нашел ничего лучшего, как предложить считать, что «храм села Дьякова ... был построен в 1553–1554 гг. (Иваном Грозным) в качестве моленной церкви за сына Ивана», иначе говоря, сохранил в неприкосновенности старую храмовую легенду, переменив в ней только личность ктитора. Согласно прежней версии, несчастным отцом был Василий III, а теперь им стал его сын. Последнее, увы, не соответствует действительности. В отличие от своего отца, Грозный был на редкость чадороден. Начиная с 1549 г., царица Анастасия Романовна рожала почти ежегодно – в 1550, 1552, 1554, 1556 и 1557 гг. Не все ее дети были мальчики (первый мальчик – царевич Дмитрий I родился только в 1552 г., однако видеть в рождении девочек или даже в трагической гибели царского первенца реальную угрозу пресечения рода, или, тем более, заподозрить юную царицу в неплодии, повода, конечно, не было26. А именно в неплодии великой княгини заключалась трагедия Василия III, и не о мальчиках, а о чадородии прежде всего молились русские люди Захарии и Елисавете, Иоакиму и Анне.
Столь же небрежна новая атрибуция в части соотнесения храмовой легенды с вновь предлагаемой датой. У М.А.Ильина получилось, что храм, посвященный наследнику престола, был заложен не только задолго до его рождения (что еще куда ни шло, – мы видим себя вынужденными до времени принимать это допущение), но даже еще и при жизни истинного наследника царевича Дмитрия I, находившегося до дня своей гибели в июне 1553 г. в добром здравии. Как и в случае с рихтеровской атрибуцией, М.А.Ильин совершенно не принял в расчет сроков, необходимых для постройки каменного здания Дьяковской церкви. В действительности же события в царской семье развивались следующим образом: царевич Дмитрий I утонул в Кирилловский объезд 6 июня 1553 г.27, затем, вероятнее всего, последовал 40-дневный траур, после чего уже приличия допускали вновь в какой-то форме ставить вопрос о наследнике. Между тем, во второй половине лета царица опять была беременна, – на этот раз тем самым Иваном Ивановичем, вымаливать которого, по М.А.Ильину, Иван Грозный собирался в предназначенном к постройке или уже построенном храме. Понять последнее совершенно невозможно.
Поскольку в Дьяковском храме нет престола на день тезоименитства Ивана Ивановича (ангелом царевича был Иван Списатель Лествицы), М.А.Ильину не оставалось ничего другого, как искать подтверждения своей атрибуции в еще одной, третьей по счету, попытке раскрыть тайну наименования церквей придельных. Придел Зачатия святой Анны, который у А.И.Некрасова был без каких-либо доказательств отнесен к Анне Глинской, оказался у М.А.Ильина столь же бездоказательно адресованным первенцу Ивана Грозного царевне Анне, день тезоименитства которой, однако известен из множества источников: он приходился не на 9 декабря, когда празднуется Зачатие святой Анны, а на память Иоакима и Анны – 9 сентября28. Приделами Зачатия Иоанна Предтечи и Апостола Фомы (двумя сразу!), по М.А.Ильину, было отмечено одно и то же событие – день рождения царевича Дмитрия I. Однако праздник Зачатия Иоанна Предтечи приходится на 23 сентября, Уверения апостола Фомы – на 6 октября, царевич же Дмитрий родился 26 октября, на память Дмитрия Солунского29, что было воспринято современниками как чудесное предзнаменование. В этот день праздновалась память Дмитрия Ивановича Донского. Но поражает даже не само нарушение исследователем исторической правды, а то, что оба младенца к моменту предполагаемого освящения храма уже умерли; Анна – в 1550-м, Дмитрий – в 1553-м году. Как правильно заметил И.И.Новиков, в одном случае посвящение церкви почему-то связывается с именем ребенка, в другом – с днем его рождения, причем ни того, ни другого ребенка уже не было в живых. Зачем было в храме, посвященном наследнику престола, выделять церкви умершим детям? Сказанного достаточно.
Существование в Дьяковской церкви Константино-Еленинского придела в новой легенде вообще не получило отражения.
Опубликованная в 1955 г. в III томе «Истории русского искусства» версия М.А.Ильина свидетельствует прежде всего о сдаче позиций. Объяснить значение «зачатьевских» приделов иным образом, чем это сделал Ф.Ф.Горностаев, по-видимому, невозможно. «Исторический» способ датировки Дьяковского храма окончательно зашел в тупик, и исследователям не оставалось ничего другого, как вернуться к принципам «архитектурной» датировки. Точку в затянувшемся споре поставили М.А.Гра и Б.Б.Жиромский. В своей книге «Коломенское»30, при описании Дьяковской церкви, они сочли за лучшее вообще отказаться от исторических комментариев и сделали попытку обосновать датировку памятника методами архитектурной археологии. И хотя последнее, в силу недостатка данных (работа выполнялась по материалам И.И.Новикова, реставрировавшего церковь на рубеже 60-х годов), им не вполне удалось, путь, ими избранный, остается единственно правильным. Последние сомнения относительно времени постройки церкви Иоанна Предтечи в Дьякове исчезли только в наши дни. Однако ни один из вопросов истории создания памятника так и не получил разрешения, и проблема выглядит сегодня окончательно запутанной.
Настоящая работа представляет собой попытку ответить на некоторые из них.
Для этого вернемся к началу спора, к моменту, когда выступили К.К.Романов и А.И.Некрасов, и когда им отвечал М.И.Александровский.
Хотя М.И.Александровский и был неправ фактически, его позиция отличается последовательностью и заставляет задуматься. Прежде всего, из известия 1531 г. с безусловностью следует, что три церковных престола – Усекновения главы, Апостола Фомы и Петра митрополита, – где бы мы их ни встретили и что бы они ни означали в плане символическом, – суть личные царя Ивана, ему посвященные, церкви и составляют его собственное богомолие. А встретили мы их, вопреки летописному известию, не на Старом Ваганькове, а в Дьякове. М.И.Александровский сделал из этого факта один вывод, К.К.Романов – другой. Вывод Александровского гласил, что церкви в Дьякове и на Старом Ваганькове ничего общего – в плане физическом – между собой не имеют, что это – связанные одним событием (долгожданным рождением наследника престола) разные церкви одного посвящения. Вывод Романова был прямо противоположным: данное событие отражено в источниках один-единственный раз, источники связывают его только с одним – ваганьковским – храмовым комплексом, и только оно – истинно. Приурочивание Дьяковской церкви к этому событию – ошибка К.К.Романова и историков (в действительности, как мы понимаем – клириков). Поскольку К.К.Романов ничего из того, что сказал, не проверил фактически, его позиция показалась М.И.Александровскому нигилистической и поверхностной. Но прав все-таки К.К.Романов: великий князь не мог держать два обета по одному и тому же поводу. Данный Василием III по случаю рождения сына обет был исполнен им на Ваганькове.
Однако этому утверждению противоречат факты, ранее указанные И.М.Снегиревым: не на Ваганькове, а в Коломенском Иван Грозный «праздник творяще рождению своему» (в 1554-м и в другие годы), и не в Старое Ваганьково, а в Дьяково цари династии Романовых ходили слушать всенощное, обедню и вечерню 29 августа на Усекновение главы Иоанна Предтечи29. Поскольку Романовы переняли дворцовый обиход у старого двора XVI в., а собственных именинников с именем Иван-Усекновение главы у них вплоть до рождения Ивана Алексеевича не было, мы вправе сделать противоречащий первому вывод, что при Грозном царское богомолие было все-таки в Дьякове, и в Дьякове, а не на Ваганькове праздновал царь свои именины.
Всему этому может быть только одно удовлетворяющее логике объяснение: царь сам перенес свое богомолие из Старого Ваганькова – в Дьяково.
Когда и почему он это сделал, и каким образом это можно доказать?
Древнейшее московское урочище Старое Ваганьково (в древних актах – Ваганково) находилось в непосредственной близости от Кремля, за Неглинной, в районе б. Ваганьковского переулка и Пашкова дома32. По местоположению относительно Кремля-города Ваганьково считалось загородным. Это было крупное владение великокняжеской семьи в средневековой Москве. В XV в. здесь находился загородный двор великой княгини Софьи Витовтовны. Ее внук Юрий Васильевич Меньшой выделил часть ваганьковской земли под подворье Никольскому Пешношскому монастырю. Как на самом Ваганькове, так и на подворье с древнейших времен стояли церкви. Первое упоминание о церквах на Ваганькове относится к 1514 г. В этом году повелением великого князя здесь была построена (Алевизом Новым) каменная церковь Благовещения. Следующую по времени деревянную обыденную церковь – церковь Усекновения главы с приделами ставит, как мы уже знаем, сам великий князь. Срубленная в один день вблизи церкви Благовещения церковь Усекновения главы, вероятнее всего, была невелика. Все обыденные церкви со временем перестраивались в камне. С церковью Усекновения главы этого почему-то не произошло. В XVII в. на Ваганькове известно несколько каменных церквей: Благовещенская, Троицкая, Никольская (на месте бывшего подворья), Михаила Малеина и Сорока мучеников33. Церкви Усекновения главы с приделами среди них не значится. Ни каменной, ни деревянной. В архивах центральных государственных учреждений за XVII столетие о ней нет упоминаний. Она исчезла бесследно. Однако исчезнуть бесследно обетная церковь Василия III – не могла. Древнее благочестие этого бы не допустило. Подобное почти немыслимо даже по отношению к обычным приходским церквам, и тем более немыслимо по отношению к церквам царского и великокняжеского обихода. Ни ветшания, ни пожары не приводили в древности к упразднению того, что называлось «службой». Сгорала церковь, но оставалось неприкосновенным т.н. «церковное место», оставались причт и приход (если церковь была приходской), церковная пахотная земля, даваемая на прокорм причту, хлебная или денежная руга, статьи расхода в книгах Казенного приказа, по которым выдавались ладан, облачения, церковные книги и т.д. Вопрос восстановления церкви в этих условиях становился делом времени. Однако если церкви в древности нелегко было исчезнуть, зато она столь же легко могла быть куда-нибудь перенесена. Под переносом церкви в большинстве случаев подразумевался как раз перенос ее «службы» или «престола» и лишь в редких случаях самого деревянного здания. Нечто подобное переносу престолов, вероятнее всего, и произошло на Ваганькове, и у нас достаточно фактов, чтобы попытаться установить, когда и почему это произошло.
Деревянная церковь Усекновения главы с приделами должна была погибнуть, и, вне всякого сомнения, погибла в великий московский пожар 1547 г., случившийся вскоре после венчания Грозного на царство, когда сгорела вся Москва и царский двор. Молодому царю предстояло ее восстановить, на этот раз уже в камне. Восстанавливать церковь Усекновения главы следовало на старом месте вблизи алевизовской церкви Благовещения, однако место это было мало и тесно, а новый титул давал царю право построить церковь в честь своего ангела с особой роскошью и размахом. Старое место не годилось, и нужно было найти другое. Кроме Старого Ваганькова в средневековой Москве было три–четыре места, куда царь мог при желании перенести свое богомолие: царский двор в Кремле, территория Рва между Москвой-рекой и Неглинной, где из противопожарных соображений с XV века запрещено было селиться, и любая из ближайших подмосковных или любой из московских монастырей (все они считались царскими богомолиями), В чудовищной скученности средневековой Москвы этим перечнем основные великокняжеские земельные резервы, по-видимому, исчерпывались. На территории царского двора в Кремле места для еще одного памятника мемориального характера в 1547 г., разумеется, не было, как не было его уже в дни исполнения великокняжеского обета в 1531 г. Ров между Москвой и Неглинной к этому времени тоже был весь установлен обетными церквами, кроме того, близ него располагался торг, а традиция, весьма возможно, требовала поставить эту личную царскую церковь «у себя» – «особо» от города. Оставалась лучшая и ближайшая из подмосковных резиденций – Коломенское. Остальные великокняжеские села, кроме, м. б., Воробьева, были менее приспособлены для церковного обихода и для строительства домовых или «особых» церквей, по-видимому, не годились. Однако поскольку в Коломенском уже стояла монументальная церковь Вознесения, выбор поздно или рано должен был пасть на приселок Дьяково. Перенос церкви на свободное место, на простор Москвы-реки позволил зодчим, которым была заказана постройка, изменить как масштаб, так и архитектуру сооружения. Такова наша главная гипотеза.
Однако этим проблема, как мы понимаем, не исчерпывается. Вместо трехпрестольной деревянной церкви царь построил шестипрестольную каменную. Каково происхождение трех остальных престолов?
Ответ на этот вопрос содержит вся история научной атрибуции Дьяковской церкви, буквально с первых ее шагов и до конца. Уже в версии Рихтера обращало на себя внимание внутреннее противоречие, заключающееся в несовместимости посвящения главного престола ангелу царя Ивана с посвящением двух «зачатьевских» церквей. В дальнейшем наличие двух групп престолов разного толка и назначения – «моленных» и «обетных» – обозначилось окончательно. Все попытки устранить это противоречие, исходя из идеи их единого замысла и синхронного осуществления, обращались в очередной нонсенс. Между церквами «моленными» и церквами «обетными», между 1529 и 1531 гг., вставал 1530 год – год рождения царя Ивана. Одно было – до, другое – после. Объединить то и другое единым историческим контекстом оказалось невозможным. Наиболее последовательное выражение этот парадокс получил у М.И.Александровского, предположившего существование двух друг вслед за другом построенных многопридельных церквей, большая часть посвящений которых совпадала. С этим мы, с полным основанием, не согласились. Теперь, когда мы знаем истинное время постройки (середина XVI в.), и у нас есть гипотеза относительно особого происхождения группы обетных церквей с престолом Усекновения главы в качестве основной церкви, нам легче прийти к выводам относительно второй «моленной» группы: в Дьяковской церкви слились престолы двух разных церквей, той, что была перенесена с Ваганькова, и той, что стояла в Дьякове до постройки здесь каменной церкви. Попытаемся проверить эти выводы. При настоящем состоянии источников сделать это будет нелегко.
Дьяково известно как село с начала XV в.34. Название «село» означает, что уже в начале XV в. при Дьякове были кладбище – и церковь. По мере возвышения Коломенского, Дьяково утрачивает прежний статус. В начале XVI в. это уже – приселок. По сведениям, относящимся к XVII в., сюда из занятого дворами великого князя и митрополита Коломенского переводится кладбище. В актах XV в. о церкви села Дьякова нет прямых упоминаний, поэтому мы не знаем ни ее посвящения, ни того, были ли у нее приделы. Перенося свои именинные церкви из Ваганькова в Дьяково, Грозный перенес их на старое церковное место, на место бывшей там в тот момент неизвестной нам одно-, двух- или трехпрестольной (остановимся на этом предположении) деревянной церкви. Три престола, которыми Грозный дополнил обетную церковь своего отца, суть: Зачатия Иоанна Предтечи, Зачатия святой Анны и царей Константина и Елены. Нам осталось найти доказательство, что до середины XVI в. в Дьякове имелись церкви данного посвящения, или хотя бы – одна из них.
Вновь обратимся к клировым ведомостям, сведениями которых в свое время так легко пренебрегли К.К.Романов и А.П.Некрасов, но над которыми задумывался М.И.Александровский35. Предположение М.И.Александровского, согласно которому Василий III выстроил в Дьяково в 1529 г. каменную церковь одновременно с общим «моленным» и «благодарственным» значением, мы не принимаем, но голословно отрицать сам факт постройки в этом году некоей церкви в Дьякове у нас нет оснований. Сегодня, по прошествии 50 лет с начала спора о датировке Дьяковской церкви, посмотрим, откуда взяты эти сведения и эта дата?
Клировые ведомости были заведены по распоряжению Духовской консистории в 1769 г. Датировки и сведения о ктиторе стали писаться с 1817 г. Источниками для получения сведений о церкви служили надписи на вещах, на церковной утвари, храмозданные акты. В этих условиях о недобросовестности клириков всерьез говорить не приходится. Сведения для заполнения вопросника отыскивались или не отыскивались – в ризнице. В последнем случае достаточно было написать: «сведений не имеется» (что, кстати, и делало большинство священников, не вдаваясь в детали). Возможны были ошибки при списывании даты, неправильные умозаключения, но не больше. При извлечении даты причт не был обязан указывать, откуда он эту дату брал. Сделать это обязало клириков, в научных уже целях, – сто лет тому назад – Археологическое Общество, для чего им были разосланы специальные метрики. Из метрики Дьяковской церкви 1887 г., хранящейся в архиве ЛОИА36, мы и узнаем, откуда была взята для этой церкви дата 1529 г. – «из записей писцовых или приправочных слепков или столбцов, хранящихся в ризнице церкви». Там же, в одном из пунктов, есть указание и на источник получения сведений о ктиторе: «Церковь эта, как известно из тех же писцовых книг, сооружена Великим Князем Василием Иоанновичем, сыном Великого Князя Иоанна 3-го». К сожалению, при просмотре небольшого комплекса актовых документов из ризницы Дьяковской церкви, поступившего в 1928 г. в музей «Коломенское»37, данный столбец или столбцы нами обнаружены не были. Однако выражение «писцовые или приправочные слепики или столбцы» не дает сомневаться ни в подлинности акта, на который ссылался священник, ни в том, что этот акт существовал. Нам остается в общей форме реконструировать его содержание.
Судя по составу и качеству актов, до нас дошедших (часть из них имеет, действительно, форму «столбцов или слепков»), это был земельный документ или копия земельного акта, вероятнее всего, – писцовая выпись XVII в. со ссылкою на датированную дарственную более раннего времени. В ней назывался храм, учредитель-вотчинник, давший землю на прокорм причту, и год выдачи акта. Имя вотчинника, благодаря выписке, сделанной священником, мы знаем, год – тоже, что же касается названия храма, то поскольку оно в течение 100–150 лет не вызывало у причта каких-либо эмоций, оно совладало с посвящением ныне существующего храма, – иначе говоря, упомянутая в акте церковь была Предтеченской. Предтеченской, но какой? В нашем случае возможны два варианта Предтеченских церквей: Усекновения главы Иоанна Предтечи и Зачатия Иоанна Предтечи. В свете всего вышесказанного о происхождении церкви Усекновения главы, мы вправе остановиться на предположении, что это была та самая церковь Зачатия Иоанна Предтечи, поставленная с мольбой о чадородии, в которой Василий III молился о даровании наследника, и о которой поведал нам А.М.Павлинов. Само собой разумеется, что церковь эта была деревянной.
В пользу нашего предположения говорит и такая немаловажная деталь, как схема расположения в здании Дьяковской церкви приделов. В многопридельных церквах вообще и в многопридельных церквах со сложной строительной историей такая схема, как правило, значима. При переносе церкви с места на место, при перемене или замещении главного престола действовали определенные правила. По обычаю главный престол замещаемой церкви становился придельным престолом церкви новой. Располагался он, в подавляющем большинстве случаев, на почетном месте – «одесную алтаря», т.е. справа, возле юго-восточного угла заново возводимого храма. Аналогичным образом решалась и судьба церквей придельных, – если таковые в старой церкви были, – однако их новое местоположение столь определенными правилами, по-видимому, уже не регулировалось. Следы подобных перемещений в плане Дьяковской церкви читаются. Так, если верить летописному известию 1531 года, главным приделом Ваганьковской церкви Усекновения главы был придел Апостола Фомы (в летописи он назван первым). В Дьяковской же церкви основной придел «одесную алтаря» оказывается посвященным уже Зачатию Иоанна Предтечи, придел же Апостола Фомы занял в новом храме значительно более скромное место – на углу юго-западном. Напротив него на северо-западном углу, в одну с ним линию, поместился парный ему по Ваганькову придел Петра митрополита. Эти перемещения могли, конечно, носить и случайный характер, но нельзя исключить, и того, что они производились по указанным правилам, в результате чего на первое место в новом храме вышла гипотетическая для нас церковь-предшественница. Как видим, и в этом случае ею оказалась все та же «моленная» церковь Зачатия Иоанна Предтечи. Столь же значимо в Дьяковской церкви и место второго «моленного» придела – Зачатия святые Анны. Он находится на другой, северной, стороне алтаря в одну линию с приделом Зачатия Предтечи. Получается, что «ваганьковские» приделы составляют первый ряд приделов Дьяковской церкви, «зачатьевские» – второй, а все в целом свидетельствует более в пользу какой-то системы, нежели случая, что для нас, в связи с нашей задачей, представляется крайне важным.
Чрезвычайно интересен в этом отношении и последний, посвященный ангелу Елены Глинской, – пятый придел на полатях царей Константина и Елены. При симметрично скомпонованном плане пятистолпной Дьяковской церкви на основном церковном «мосту» ему не нашлось места. С точки зрения архитектурной логики, он – лишний. Зодчим Дьяковской церкви он явно «мешал», а заказчику (царю Ивану) был «не в обычай», поскольку наши государи «материнских» церквей у себя, насколько нам известно, нигде и никогда не строили. Однако в плане чисто символическом он аккомпанирует двум «зачатьевским» приделам наилучшим образом: случайно или нет, но три дополнительных к «ваганьковским» престола нашего памятника объединены одной общей темой – темой вымаливаемого у бога материнства, – трагической героиней которой в 1529 г., на четвертый год брака, стала Елена Глинская. Учредителями этой пятой придельной службы, как и первых двух, вполне могли быть Василий III и его супруга.
В подтверждении этой мысли сошлемся на любопытный церковно-литературный памятник, имеющий к данной теме самое непосредственное отношение. Речь идет о молитвословии «Благодарение и похвала о благорадостном рождении по неплодстве сына...», написанном по случаю рождения Ивана Грозного в 1530 г., и тогда же, по-видимому, внесенном в текст митрополичьей летописи38. В нем воздается риторическая хвала создателю за ниспосланное чудо – рождение у Василия III долгожданного сына, и вспоминаются несколько бездетных супружеских пар из Священного писания, которым подобное чудо уже было даровано ранее за их долготерпение и веру («молитвами неплодыя ложесна отверзищася»). После ветхозаветных Авраама и Сарры, родивших Исаака, Елканы и Анны, родивших Самуила, и Маноя «с супружницей его», родивших Самсона, автор «Благодарения» называет новозаветных Захарию и Елисавету, родивших Иоанна Крестителя, и Иоакима и Анну, родивших Богородицу39. Этим последним, чьи памяти праздновались православною церковью, и были посвящены две «зачатьевские» церкви, время постройки которых в Дьякове мы сейчас пытаемся установить. Совместно с Константино-Еленинским приделом все три образуют настолько цельную, связанную единым замыслом, группу, что даже при отсутствии источников, ее трудно толковать иначе, чем это делал Ф.Ф.Горностаев и другие. По-видимому, перед нами действительно престолы трех деревянных «моленных» церквей Василия III (с церковью Зачатия Иоанна Предтечи во главе), поставленных им и великою княгинею в 1529 г. вблизи своей Коломенской резиденции. В этом смысле перенос трех церквей с Ваганькова и объединение их в единый храмовый комплекс с тремя «моленными» церквами в Дьякове – вполне понятный и символически оправданный акт нового царствования. Памятником этого акта и остается, с нашей точки зрения, каменная церковь Иоанна Предтечи и в Дьякове.
1Снегирев И.М. Русская старина в памятниках церковного гражданского зодчества. Год первый. М., 1852, с.98 (за неимением под рукой первого, мы ссылаемся на 2-е издание).
2Снегирев И.М., указ. соч. Снегирев имел ввиду известие т.н. «Лебедевской» летописи (ПСРЛ, т.XXIX, с.229. Оно приведено у него с ошибкою в дате и без ссылки). То же – в Никоновской летописи.
3См. сноску 31.
4Последнее может показаться почти невероятным, поскольку Снегирев, как показывает его собственноручная, хранящаяся в музее Коломенское, недатированная расписка, брал на дом архив дьяковской ризницы. Остается предположить, что за свою долгую научную жизнь исследователь дважды занимался этим памятником, но опубликовать новую редакцию статьи не успел.
5Рихтер Ф.Ф. Памятники древнего русского зодчества. М., 1850, тетр. 2, с. 6, текст на чертежах XVIII и XIX. Впоследствии в употребление вошли сразу обе даты. Чтобы избежать противоречий, историки архитектуры стали главную церковь Усекновения главы относить к 1529 г., а приделы к 1530 г. Никаких положительных факторов за этой манипуляцией с датами не стоит. См.: «Древности. Труды комиссии по сохранению памятников старины при Московском Археологическом обществе», т.IV, М., 1912, примечание к Протоколу № 662, п.2, Заседание комиссии от 5 мая 1910 г., стр.188-191. Доклад Н.Никитина .
6Исследователи XIX в. познакомились с легендой у Н.М.Карамзина (История Государства Российского, т.VII, СПб, 1817, стр. 153-154), последний извлек ее из Степенной книги (там же, прим. 308).
7Обеты в древности (мы имеем ввиду поставленье обетных церквей) давались при испрашивании милостей у Бога при болезни, кораблекрушении, перед войной или сражением, в ожидании потомства или просто – с просьбой об удаче в предприятии, и т.д., и выполнялись уже после получения просимого, – за исключением тех случаев, когда требовалось немедленное вмешательство провидения, например, при моровом поветрии (см. примеч. 11). На протяжении столетий обычай давать и держать обет менялся. Общественный интерес к личной жизни государя и обетам, им даваемым, также не был постоянным. До начала XVI в. официальное летописание внимания ему почти не уделяет, По иронии судьбы, летопись особо отметила два случая торжественного исполнения обета в связи с рождением в семье государя первенца: при рождении у Василия III сына Ивана и при рождении у царя Ивана дочери Анны. Обряд сооружения обетной церкви и в том, и в другом случае (за исключением сроков его исполнения) был тем же. Об исполнении обета Василием III речь пойдет ниже. О сооружении обетной церкви в честь рождения Анны: ПСРЛ, т.ХIII, стр. 459-460.
8ГИМ ОПИ, ф.465, М.И.Александровского, оп.1, ед.хр. 12, л.90-118 об., долг автора заявить, что настоящая его работа восходит к этой незавершенной статье М.И.Александровского, следуя за ней не только в критической ее части, но и в плане, и в пафосе. Поступая так, автор убежден, что всего лишь отдает дань уважения покойному исследователю.
9До конца XVII в., приделами Дьяковской церкви были: Зачатия Иоанна Предтечи, Зачатия святой Анны, Апостола Фомы, Петра митрополита и Царей Константина и Елены. Именно эти посвящения фигурируют в столбцах Оружейной палаты (ЦГАДА, ф. 396, ед.хр. 11006, л, 1-3) и в описи 1675 г. (Архив Музея-заповедника «Коломенское», ф. 1, оп.1, А-1099, К-78/2, Выпись с писцовых книг Московского уезда письма и меры столника Ивана Михайловича Афросимова да подьячего Ивана Васильева, л.1, 2) Однако в царствование Петра I приделы Апостола Фомы и Петра митрополита были переименованы в целях придания им большей репрезентативности: придел Апостола-Фомы в придел Двенадцати Апостолов, а придел Петра митрополита в придел Трех Святителей Московских. Некоторые старые авторы, например, Ф.Ф.Рихтер, о существовании более ранних посвящений вообще не знали, а М.А.Ильин в своей последней работе даже пытался использовать посвящения начала XVIII в. для выяснения обстоятельства постройки памятника. Последнее тем более удивительно, что до этого случая он пользовался правильными сведениями! (Ильин М.А. Русское шатровое зодчество. Памятники середины XVI века. М., 1980, с.57).
10Павлинов А.М. История русской архитектуры. М., 1894. с.141, 142, примечание.
11В употреблении терминов «моленный» и «обетный» в литературе сегодня нет ясности. Достаточно сказать, что термин «моленный» в том контексте, в котором он употреблялся историками архитектуры в применении к Дьяковской церкви, в источниках не встречается. Есть «моление» и даже «моленный», но совершенно в ином смысле («Словарь русского языка XI-XVII в.в.», вып. 9, М. 1982, стр. 243). С понятием «обета» значительно проще, но и тут имеются сложности. «Обет» – это обещание, в частности, обещание построить церковь при условии дарования блага. Однако известны случаи, когда обетные церкви строились явно до получения просимого. Так, например, в древних Новгороде и Пскове в разгар мора ставились обетные моровые церкви с мольбой о прекращении мора. Новгородцы и псковичи называли их «заветными», но, судя по контексту, смысл слова – тот же. Эти обетные моровые церкви новгородских и псковских хроник лучше всего подходят под понятие «моленных», поставленных с мольбой. В поставлении церквей «с мольбой» заключена тонкость: престолы этих церквей посвящались, судя по всему, тем святым, от которых персонально ожидалась помощь. Если мы, следуя этой логике распространим данное понятие на церкви, поставленные с мольбой о чадородии, мы вынуждены будем признать, что кроме церквей, посвященных тезоименитому ангелу просителя или просительницы (или ангела их, т.н., «тайного» имени), наиболее подходящими святыми тут будут новозаветные – библейские супружеские пары, после многих лет бесплодия вымолившие себе детей у бога – Захария и Елисавета, Иоаким и Анна, — но только не ангел несуществующего еще младенца! Несмотря на высказанные сомнения, мы сохраняем понятие «моленный» ради удобства изложения, не будучи до конца уверенными в его законности, – за неимением, как говорится, ничего другого.
12История русского искусства, под редакцией И.Э.Грабаря, т.П. М., 1910-1911, стр.34.
13Ангелом Ивана III был Иоанн Златоуст (ПСРЛ, т. ХII, стр.192). Ф.Ф.Горностаев опубликовал еще один вариант своей атрибуции в «Очерке древнего зодчества Москвы» (Путеводитель по Москве, изд. Московского Архитектурного Общества для членов V-го съезда зодчих в Москве, под ред. И.П.Машкова, М., 1913, с. 1, примеч.). В отношении истолкования главного престола этот вариант страдает теми же недостатками. В нем место Ивана III занял еще более далекий предок царя Ивана – Иван Данилович Калита, однако ангелом Ивана Калиты был Иван Списатель Листвицы (Исторические акты Ярославского Спасского монастыря, изд. И.А.Вахрамеевым, т.III, М., 1896, Дополнение. Книга кормовая, стр.10).
14Исторические акты Ярославского Спасского монастыря ... стр.12. День ангела Елены Глинской указан во многих монастырских кормовых книгах.
15М.И.Александровский, указ. соч.
16Новиков И.И. Выдающееся произведение русской архитектуры церковь в с.Дьякове, Ежегодник Государственного Исторического музея, М., 1962, стр. 162-163.
17Известия ГАИМК, т.IV, Л, 1925. Романов К.К. .Псков, Новгород и Москва в их культурно-художественных: взаимоотношениях, стр.211.
18ПСРЛ, т.ХIII, стр.59. Аналогичный текст в Воскресенской летописи: т.УШ, с.279.
19Некрасов А.И. Очерки по истории древнерусского зодчества XI -ХVII вв., М., 1936, стр. 256-258.
20Некрасов А.И., указ. соч. стр. 257, 258.
21О «худородстве» князей Глинских см. Лихачев Н.П. Разрядных дьяки XVI в. СПб., 1888; Автор приводит там красноречивейший факт: несмотря на то, что Василий III женился «у вдовы» (отца невесты князя Василия Львовича в 1526 г. уже не было в живых), он, по свидетельству свадебного разряда, держал свою тещу княгиню Анну «на кривом столе», т.е. ниже своих боярынь. Несостоятельным было и родословие князей Глинских: в Государевом родословце для них, в связи с их особым положением, было только оставлено место.
22Бабушка царя Ивана – княгиня Анна Стефановна Глинская, в девичестве Якшич (см. сноску 21) – 2-я дочь сербского воеводы Стефана Якшича и жена князя Василия Львовича Глинского Слепого или Темного, перешедшего на русскую службу вместе с братом Михаилом в 1508 г. Ни происхождение, ни вероисповедание ее до переезда на Русь не известны. По отношению к выходцам из Литвы вопрос этот всегда носит открытый характер. Например, деверь княгини Анны – глава московского клана Глинских – князь Михаил Львович – родился в греческом законе, но переходил в католичество и обратно. Даже в том случае, если Анна Якшич родилась в православии, выбор дня ее именин, поскольку дело происходило в Литве или Польше, должен был пасть на 25 июля – день Успения святые Анны, празднуемый в этих странах и православной и католической церквами (католической – 26 июля). Ни Зачатия святой Анны, ни память Иоакима и Анны католическая церковь не празднует.
23Годом «прихода Глинских к власти», как полагает исследователь.
24Александровский М.И., указ.соч.
25Первый раз в «Истории русского искусства», т. III, М., 1955, стр. 435, 436, прим., где он является автором соответствующего раздела, и второй раз в кн. «Русское шатровое зодчество. Памятник середины XVI века», М., 1980, стр.57. Поскольку в последней работе М.А.Ильин пользуется заведомо неверными данными о первоначальных посвящениях приделов Дьяковской церкви, мы рассматривать эту его работу не станем. См. сноску 9.
26В жизни Ивана Грозного был единственный момент, почти миг, когда в связи с внезапной трагической гибелью царевича Дмитрия I перед ним действительно встал вопрос о чадородии. Потрясенная горем и испуганная внезапно наступившей бездетностью царская чета попадает сначала в Ростов, оттуда – в Переславль, и здесь в Никитском монастыре, у гроба Никиты столпника Переславского, ей подается «благонадежное извещение», что молитвы ее услышаны. В ту же ночь на Государевом дворе в Переславле будущий Иван Иванович был зачат. Произошло это, как показывает календарь, через три с половиной–четыре недели после несчастного случая с младенцем Дмитрием (Иван Иванович родился 29 марта следующего 1554 г.). В благодарность за ниспосланное чудо царь перестроил Никитский монастырь, а позднее построил в Кремле для своих сыновей особую «детскую» церковь Сретения с приделом Никиты Переславского. Этот эпизод получил исчерпывающее отражение в «Житии Никиты Переславского с чудесами» и им, вне сомнения, вдохновлялся М.А.Ильин при создании своей концепции, – проявив при этом максимум невнимания.
27День гибели царевича Дмитрия устанавливается по поминальной надписи с надгробия Василия III в Архангельском соборе Московского Кремля. Царевич был погребен в ногах деда в одной с ним могиле. Относящаяся к 30-м годам XVII в. лещадная доска с надписью хранится в Музее-филиале РИМ «Покровский собор», инв. № НВ.5639/42. Приношу благодарность ст. научному сотруднику музея Л.С.Успенской за возможность ознакомиться с этим памятником. В надписи указан иной, чем в летописи, год смерти царевича – 1554-й.
28ПСРЛ, т.ХIII, с.459-460; т.ХХII, ч.1, с.529, 531,: Снегирев И.М. Новодевичий монастырь в Москве:, М, 1844.
29ПСРЛ, т. III, 2-я Новгородская летопись, с.157.
30Гра М.А., Жиромский В.Б. Коломенское, М., 1971, с. 114.
31Строев П.М. Выходы государей царей и великих князей..., М., 1844, с.361, 424, 446, 517, 558, Справедливость требует отметить, что «к празднику» в Дьяково ходил только Алексей Михайлович. Михаил Федорович и Федор Алексеевич праздновали 29 августа в Ивановском монастыре на Кулишках (что было проще и ближе). Любопытно, что монастырская легенда связывает постройку монастырской церкви Усекновения с теми же – Василием III и княгиней Еленой.
32Снегирев И.М. Москва. Подробное историческое и археологическое описание города. М., 1865, т.1, с. 153-155; ПСРЛ, т.VI, с. 172; т.ХХVI, с.200, Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI в.в., М.-Л., 1950,.с. 224. № 68; Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV-XV веках, М., 1957, с.25.
33ЦГАДА, ф.936, оп.2, ед.хр.1164. Опись церквам бывшим в Белом городе в 165 г., л. 37 об., 47. Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. В.И. и Г.И.Холмогоровы, под руководством И.Е.Забелина, ч.1, М., 1884 , с.430-435.
34Духовные и договорные грамоты..., с.48, № 17.
35ЦГИАМ, ф.2ОЗ, оп.744, д.1784, л.119. Ведомость 1828; д. 1956. Клировые ведомости Московского округа 1834 г., л. 21.
36Архив ЛОИА, Церковная метрика церкви Иоанна Предтечи в с.Дьякове, № 3712, пп. 3, 5.
37Архив Музея-заповедника «Коломенское», ф.1, оп.1, столбцы расклеенные (часть столбцов в. копиях ХVIII в.) А-1093, К-9096, А-1035, К-9091, А-1096, К-79, А-1097/1-7 , К-9052, А-1094, К-80, А-1091, К-9088, А-1098, К-78/1, А-1098, К-78/2. Автор благодарит директора музея Ю.С.Черняховскую за разрешение ознакомиться с этим материалом.
38ПСРЛ, т.ХIII, с.48.
39В этом молитвословии нашел, т.о., косвенное отражение факт существования в Дьякове старой церкви с этими посвящениями, В Шумиловском томе Лицевого летописца, который, как известно, имеет следы редакторских правок, слова «Иакиму и Анне пречистую Богородицу нашу надежю и заступницу и всемирное спасение» – вычеркнуты рукой редактора. Этим редактором современные исследователи совершенно справедливо считают самого Ивана Грозного. Никто, кроме царя, не мог позволить себе редактировать молитвословие митрополита путем изъятия целого блока слов из однажды и навсегда произнесенной святой молитвы. Поправка всего лишь имеет ввиду тот грубый факт, что у Василия родился мальчик, а не девочка. Однако до разрешения великой княгини от бремени мольба к Иоакиму и Анне была абсолютна уместна. А там, где молитва, вполне мог быть и храм.
НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ В.В. КАВЕЛЬМАХЕРА»
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора, источник и сайт запрещено.