НА СТРАНИЦУ «О В.В. КАВЕЛЬМАХЕРЕ»
М.Ш. Марданов
Воркутинская практика казанского студента
Весной 1967 года, мы, трое студентов геологического факультета Казанского университета - я, Борис Вилков и Саша Бобров, приехали в Воркуту, для прохождения производственной геологической практики. Это было в середине июня, у нас в Казани было уже начало жаркого лета, а в Воркуте еще лежал снег на полях. Это было удивительно, так как до этого никто из нас так далеко на север еще не добирался.
Нас разместили в общежитие на Руднике, недалеко от здания геологического управления, вокруг были разбросаны одно-двухэтажные дома барачного типа, обшитые досками, довольно далеко от центра города. Центр города был выстроен в стиле сталинского классицизма, тяжелые, большие серые здания, облицованные серым камнем, похожим на базальт.
Рядом со зданием геологического управления была скульптура, изображающая охотника на привале, возле костра. Говорили, будто это тот охотник, который впервые случайно на обнажении каменного угля растопил костер, очень удивился, что камень горит и доложил властям о своем удивительном открытии. Так было сделано открытие бассейна воркутинского каменного угля. Это потом я узнал, что этому открытию предшествовал огромный труд геологов, во главе которого стоял известный геолог Чернов, именем которого названа «гряда Чернова» на Заполярье.
Что мне бросилось в глаза - совершенно черные берега р.Воркутинки. Я тогда подумал, что это черный сланец, а на самом деле это конечно, были отвалы шахт, повсеместно покрывающие все земли вокруг. Мы жили в общежитии около двух недель, копировали геологические и топографические карты, готовились к полевым работам, а в это время шла заброска продовольствия и снаряжения на место будущей нашей экспедиции, к верховьям рек Кара, Хальмер-Ю, на хряде Пай-Хоя. Пай-Хой - это продолжение Уральских гор, эти горы невысокие, высотой около 200-300 метров над уровнем моря, и тянутся они до самого Северного Ледовитого Океана, там обрываются и дальше, через 20 километровый продолжаются в виде цепочки островов. С материка, через Югорский Шар, виднеется остров Вайгач, потом Новая Земля, все это продолжение Уральского хребта.
Большеземельская тундра.
Только к концу июня нас вертолетами забросили на место работы. Как только мы взлетели, глазам открылось удивительное зрелище - кругом, вокруг города, довольно далеко друг от друга торчали высокие черные пирамиды, которые дымились, словно полусонные вулканы! Это были терриконы, горы пустой горной породы, которые вывозились из шахт, но поскольку в них всегда присутствовал в виде мелких прослоек каменный уголь, попадая на террикон, они всегда загорались и всегда дымились.
Километров через сто мы приземлились к одиноко торчащему красному флажку на невысоком шесте, возле двух палаток, сиротливо стоящих на огромной пустой тундре, где только-только сходил снежный покров. Было промозгло, неуютно. Но нас встретила уже освоившаяся небольшая бригада рабочих, там был и радист и высокий пожилой геолог, непривычная была его фамилия - Кавельмахер Вольфганг Альфредович, а по хозяйству командовал завхоз, Серега. Мы быстро выгрузили вертолет МИ-4, и он улетел обратно. Нас накормили, потом взялись ставить свои палатки, обустраивать быт.
Основная цель нашей геологической партии была общая съемка в масштабе 1:100 000, изучение общего геологического строения, сюда входили маршрутные исследования, металлометрия, радиометрия, описание горных пород в обнажениях, а если возникала необходимость, копались шурфы, канавы. Также проводили шлихование, это когда с помощью лотка промывается речной песок, а потом в оставшемся тяжелом шлихе изучается содержание золота и других тяжелых минералов, типа магнетита, ильменита, гранатов.
Наш коллектив разделили на два отряда, в нашем отряде один опытный геолог, техники-геологи, а мы, три студента, вместе, в одном отряде, мы так просили, и нас не стали делить по отрядам. Кроме нас была еще одна студентка из Вильнюса, Яна. Это было правильно, с нами ведь еще надо было проводить и учебные маршруты, а в нашем отряде был хоть и молодой, но опытный геолог, Жуков Юрий Владимирович, главный геолог партии. Потом, через много лет, я с ним встречался в Калининграде. Мы ходили в маршруты, отбирали образцы горных пород для металлометрических исследований, делали замеры радиоактивности по маршруту.
Рис.1. Река в тундре
В другом отряде были собраны специалисты по горнопроходческим работам, шлиховщики, которые промывали речные отложения и определяли, сколько и какие минералы содержатся в них, в том числе и золоту. Наш старый геолог Вольфганг Альфредович также был в нашем отряде.
Площадь исследований на летний сезон нашей геологосъемочной партии составлял примерно 500 кв.км, эту площадь в течение трех месяцев было необходимо полностью изучить маршрутами, с густотой примерно через 1 километр, описать все обнажения горных пород, интересные, аномальные участки, которые будут выявлены, вскрыть горными работами, шурфами, канавами - и по этим результатам составить подробную геологическую карту в масштабе 1:100 000.
Это был большой объем, и мы работали очень напряженно, выходные дни были только по погодным условиям, когда невозможно было работать из-за дождя или туманов. Главный геолог с вечера каждому выдавал задание на следующий день - на карте обозначался маршрут, который надо было проходить. Причем надо было идти не просто так, а считая свои шаги, чтобы через каждые 50 метров отобрать образцы породы, где ты находился в это время. Это могло быть глины, или ил со дна болота, или кусочек скалы, если проходил через горный хребет.
Образцы были небольшие, их надо было заворачивать в бумажные пакетики, а ил вкладывали в презервативы (их стыдливо называли «резиновое изделие №2») и вложить туда номер образца. И все это надо отметить на карте. Работа вроде бы не сложная, однако, бывали и курьезные случаи.
Первый маршрут.
Мне запомнился мой первый самостоятельный маршрут. Мне дали рабочего, который должен нести рюкзак с отобранными образцами, Валентина Рыбина. Это был тихий спокойный рабочий, отсидевший в тюрьме лет пять, а после освобождения так и не смог уехать к себе в родную Вологду, а остался бичевать в воркутинском районе. Практически все наши рабочие были с такими биографиями.
Итак, идем мы с Валентином по маршруту, я отбираю образцы, описываю их, кладу ему в рюкзак, все нормально. Так прошли больше половины маршрута, и тут нам встречается горная гряда, это самая центральная часть Пай-Хойского хребта. Гора состоит из глыб базальта среднего размера, размерами по полметра, как будто их свалили самосвалом, все приблизительно одинаковой величины.
Я, естественно, через каждые 50 метров геологическим молотком откалываю кусок, кладу в рюкзак, идем дальше, потом опять, а гора-то длинная! Через некоторое время вижу, что рюкзак у Валентина становится подозрительно большим, и он мне говорит, не слишком ли я большие куски откалываю? А откалывал я кусочки по пол-ладони, не меньше. Я немножко замешкался, понял, что не догадался спросить, какой величины должны быть скальные образцы, и говорю бодренько, что я все правильно делаю, пусть потерпит, уже недалеко осталось.
К концу горной гряды мы набрали два рюкзака скальных образцов, и на базу притащились еле-еле. Увидев нас, все, кто находился в это время на базе, очень удивились, а потом поднялся такой хохот, все прибежали! Оказывается, образцы надо было отбирать по 15-20 граммов, этого вполне достаточно для металлометрического анализа! Долго потом вспоминали этот случай, как студент заставил Рыбина тащить 30 килограммовый рюкзак, да и сам загрузился не меньше.
День за днем мы снимали площади, обычно за неделю с одной подбазы завершали съемку площади с радиусом в 5-6 км, потом все палатки снимали, грузили на вездеход – на старый тягач АТЛ-1, и переезжали километров на 10 дальше. Стоянки всегда выбирали возле рек, ручейков. К моему удивлению, рыбы в речках не было, хотя все говорили, что тут рыбы - ловится просто на голый крючок. Оказывается, в начале лета в мелкие реки, в верховья рек рыба приходит только с наступлением лета, а до этого она пробирается из больших рек, которые не замерзают в долгую и холодную полярную зиму.
Рис.2 Хариусы.
Вот уже вторая стоянка, а никто рыбу не ловит, мне стало прямо невтерпеж! Сделал из простой палочки, что нашел на территории, удочку, привязал к леске крючок-тройник с мушкой, это когда рыжые кудрявые волосы привязываешь к ножке крючка с помощью красной нитки, и пошел вверх нашего ручейка шириной в 2-3 метра. Это было самое начало р.Хальмер-Ю. После первой же заброски я вытащил довольно крупного хариуса! Потом еще, и еще! Прибежал в наш лагерь, увидев мой улов, все очень обрадовались, хариус пошел! Значит, в нашем рационе появится рыба, в самых разных блюдах! Сказать честно, мы питались одними лишь консервированными продуктами, даже лук и картошка, и те были сушеные, никогда, ни до, ни после этой воркутинской практики в моей жизни такого безвитаминного питания не было. Слава богу, все в нашем отряде были люди бывалые, и хариусов ловили после маршрутов, и дикий лук собирали, а когда подоспела морошка, вдоволь ели морошку, как ее там было много! Иногда приваливало счастье - мимо проезжали ненцы - оленеводы, и нам взамен за антикомариные жидкости давали оленя, а то двух.
Наша работа особенной сложностью не отличалась, сбор образцов горных пород и грунта по маршруту, который каждый вечер утверждался в палатке главного геолога, описание аномальных случаев, если таковые были и нанесение на карту пройденных маршрутов. Вот и все, можно сказать. Свободное время, которое оставалось после этого, мы проводили по своему усмотрению. Мы с Борисом любили ходить на рыбалку, а Саша Бобров не очень. Он больше времени проводил в обществе наших женщин-геологов. Женщин в отряде было четверо: Лия- жена радиста, Валя – повариха, и Инна, техник-геолог, чуть постарше нас, за ней Саша и ухаживал и всем было очевидно, что симпатии взаимные. Была с нами еще одна студентка из географического факультета Вильнюсского
Рис.3. Мой однокурсник Борис Вилков на маршруте.
университета, Яна, но она была какая-то дикая, ни с кем не общалась, держалась особняком и ни в какой контакт с нами не хотела вступать.
Рыбалка.
Рыбалка на севере, в особенности на хариуса, имеет свои особенности. Рыба в реках совершенно не пуганая, если кинешь приманку, хариус обязательно кидается на нее, все искусство рыбака состоит в том, чтобы знать, где пасется или собирается хариус, и вытащить попавшую на крючок рыбу. Вытащить не всегда удается, так как хариус сильная и энергичная рыба, бьется отчаянно и нередко обламывает крючок или срывается. Рыбалка на него, это не столько рыбалка в общепринятом представлении, а скорее, спорт. Азарт захлестывает, кричишь от восторга или от того, что рыба сорвалась, не замечаешь, как долго ты уже стоишь в холодной воде, сколько времени прошло. Оглядываешься на все это только после того, как поклевка прошла.
Здесь, на Большеземельской тундре, я впервые научился ловить рыбу на «кораблик», на «перетягу», впервые стоял с удочкой на перекате, среди бурунов. Удивительно, на перекате вода вся белая от бурунов, ты стоишь на скользком камне, кидаешь крючок-тройник с мушкой, в эти буруны, и через мгновение уже удар, и ты начинаешь борьбу с отчаянно сопротивляющимся хариусом – очень часто хариусу удается сорваться с крючка! Как в такой воде хариус умудряется увидеть мушку – совершенно непонятно. Пойманная рыба складывается в холщовый мещок, висящий на плече и как приятно нести полную сумку в лагерь!
Повариха Валя часто готовила уху из рыбы, жарила, это было приятное разнообразие в нашем скудном рационе, который в основном состоял из консервированной пищи. Самые крупные экземпляры хариусов мы солили, вялили. Хариус рыба не очень крупная, нам попадались в основном, от 25 до40 см длиной. Но иногда бывали и покрупнее, до 50 см, это уже были самые старшие по возрасту, потому что они в основном лежат в глубоких ямах и темного цвета. Деликатесом можно назвать малосольный хариус, через сутки после соления она уже готова, ах какая она была вкусная! Поскольку рыба в речки заходит с Карского моря и нигде нет человеческого жилья, о различных паразитных заболеваниях от рыб можно не беспокоиться, рыба в северных реках чистая.
Опишу один случай, связанный с рыбалкой. Как-то, поблизости от нашего временного лагеря не было серьезных речек и я пошел на рыбалку на реку Сибирчата-Яха, в километрах пяти от нашего лагеря. Сибирчата-Яха довольно большая река, шириной в 20-30 метров, а на заводях и того больше, там было много хариусов. Уже не помню, почему я пошел один, но и в одиночестве тоже не было скучно, был разгар короткого северного лета, уже повсюду созревала морошка, я временами останавливался, ел сладкую, водянистую северную ягоду. В болотистой тундре морошка растет на удивительных, созданных вечной мерзлотой, «грядках». Ее там так много, каждый раз нагибаться за ягодой ни к чему, просто становишься на колени, благо, сапоги высокие, болотные, и, не разгибаясь, как медведь, полными горстями отправляешь их в рот. В отличие от южных краев, ягоды на севере, сколько бы их не съел, отрицательных последствий для организма не имеют.
Итак, не спеша, я дошел до реки, размотал удочку и стал вытаскивать хариусов средней величины одного за другим. В этом месте река перерезала каменную гряду из красно-кровавой яшмы, она, полированная и влажная от брызгов воды, была удивительно красивая, особенно в тех местах, куда падали лучи солнца и где по углублениям была покрыта ярко зеленым мхом. Никогда не забуду тот восторг от красоты, созданной природой, она как удивительная палитра, лежала под синим небом, и было очень жаль, что этой красотой я наслаждаюсь один, даже не с кем было обменяться своими впечатлениями.
Рис.4. Пороги на р. Сибирчата-Яха..
Стоя на красном берегу из яшмы, я вытаскивал хариусов, которые, как серебряные, прыгали, пытаясь сорваться с крючка. Я уже вошел в азарт, и если какая-то рыба и срывалась на берегу, быстрым движением, как кошка, успевал их поймать. В один момент я промахнулся, хариус в два прыжка спрыгнул в воду и оглушенный от такого счастья, неподвижно лежал, не уплывая. Я даже не понял, как сделал рывок на него, и, естественно, полностью свалился в воду. Вода в этом месте текла быстрая, яшмовый берег скользкий, и пока я выбрался, я весь остыл, и уже было не до рыбалки, надо было думать, как не простыть и не замерзнуть. Несмотря на летнее солнце, оказывается, было холодно, дул ветерок. Несмотря на комары, быстро весь разделся, все выжал, переоделся и, подхватив удочку и улов, бегом, чтобы согреться, направился в сторону нашего лагеря. В это время, о счастье, стал слышен гул вертолета, который на низкой высоте летел вдоль моей реки. Оказывается, в мое отсутствие из Воркуты прилетел вертолет, а летчики в тех краях были очень избалованы геологами, каждый раз они довольно нагло просили малосольных хариусов. В этот раз на их просьбу наши ответили, что студент пошел на рыбалку, если хотите, летите за ним. Никогда я с большим удовольствием не отдавал свой улов другим, наша радость была взаимная. Через несколько минут я уже был в лагере, побежал переодеваться в сухое, а вертолет улетел, махая на прощание своими лопастями.
Домашний зверинец.
Летом в тундре очень много гусей, уток, тетеревов, а также хищных птиц, которые на лето тоже прилетают за ними. Особенно заметны дикие серые гуси, они крупные, мясо их вкусное, и при любой возможности все пытаются их поймать. Но всем известно, что гуси очень осторожные птицы, и это действительно так. Иначе бы их уже давно истребили. Мы тоже любили гусятину, но за весь период работы поймали вряд ли более 3-4 гусей. Летом, после высиживания яиц, когда уже гусята ходят за ними и плавают по воде, гуси линяют. Меняют старые перья на новые, и в это время они не могут летать. Они могут только быстро бежать, помогая бегу взмахами своих крыльев. Это их единственное слабое место.
Один раз мне удалось поймать гуся именно поэтому. Вдоль рек и озер растет сочная трава, и гуси пасутся все вместе на этих пастбищах. А рядом густые заросли карликовой березы и ивняка, высотой не выше одного метра. Если подкрасться и резким броском выскочить на берег, то гусей можно отрезать от воды. Тогда они забегают в кустарник, а там уже крыльями особенно не помахаешь. Так я один раз и сделал, и один гусь, за которым я гнался, застрял в зарослях, прыжок – и гусь у меня в руках! Конечно, отпускать его я не стал. Слишком редко нам попадалась свежая дичь, да и гусей в тундре вокруг было очень много, они были дичью, а не птицами из Красной Книги. В то время еще даже такой книги не было придумано.
Так же как и мы, за гусями охотились песцы – небольшие полярные лисы. Их в тундре тоже было очень много, как только увидишь где-то небольшие холмики, обязательно на этом холме сидят маленькие щенки песцов, любопытные, непуганые. При приближении к ним они начинают тревожно тявкать и ныряют в свои норки, которыми весь холм испещрен, как голландский сыр. Но один их них, самый смелый из выводка, остается до последнего, и ныряет в нору уже прямо перед твоим носом и продолжает тявкать из глубины норы.
Эти небольшие, серого цвета пушистые щенки очень нравились всем, наш Саша Бобров поймал трех щенят и, сделав небольшую переносную вольеру, стал воспитывать из них домашних песцов. В то же время Вольфганг Альфредович тоже решил завести живность в нашем хозяйстве, обнаружив отбившихся или осиротивших гусят, принес в лагерь. Он кормил гусят с руки, они так привыкли к нему, что ходили за ним как за своей мамой. Это было очень забавное зрелище, идет Вольфганг Альфредович в своем длинном геологическом плаще, за ним пять гусят в цепочку семенят, не отставая, куда бы он не пошел.
При переезде с одной стоянки на другую, наш зверинец в виде двух вольер располагался на самой вершине грузов, на вездеходе. Гусята и щенки быстро росли, и щенки стали пытаться охотиться за гусятами, одного даже задрали и съели. После этого Вольфганг Альфредович их выпускал на волю только под своим надзором. Став повзрослее, гусята стали отплывать по воде довольно далеко, не всегда по первому зову возвращались. Было всем ясно, что они могут примкнуть к диким гусям и мы их потеряем. Некоторые из рабочих рекомендовали их побыстрее съесть, пока они не ушли.
Рис.5. Повариха Валя с щенком песца.
Рис.6. Молодые песцы.
Препятствием к таким коварным замыслам, во первых, был непререкаемый авторитет Вольфганга Альфредовича, который и в мыслях не допускал такую жестокость к своим любимцам, а во-вторых, гуси еще были молодые, там еще и нечего было есть. Второй довод был поубедительнее и сдерживал кровожадность людей. Любимые гусята, кажется, поняли, какая угроза нависла над ними, и в один прекрасный день не вернулись с прогулки. Вольфганг Альфредович не очень горевал, думаю, в глубине души он был даже рад такому исходу событий. Из трех щенят песцов один тоже потерялся, а остальные два благополучно выросли, и Саша их с собой привез в Казань. Под Казанью у него жила тетка в деревне, он отвез их туда.
Потом, зимой, я его спрашивал, что он сделал с ними. Оказывается, они тоже сохранили свои пушистые шкуры, уже белые – они сбежали от хозяйства его тетки в лес. Что с ними дальше стало, неизвестно, если их никто не поймал, наверное, смешались с местными рыжими лисами. Надеюсь, на них был большой спрос со стороны рыжих лис, ведь все любят свежие гены, даже людям больше нравятся женихи и невесты из соседних деревень.
Встреча с ненцами – оленеводами.
Для молодого человека, выросшего на Средней полосе, Большеземельская тундра, особенно ее самый северный край – страна полная чудес и новых впечатлений. Здесь мы впервые увидели, как летом переезжают с южных пастбищ на берег Ледовитого Океана местные жители – ненцы. Переезжали они в самый разгар бесчинства комаров. В середине лета, в июле, комаров в природе стало так много, что оленеводы уже не могли пасти своих оленей, несмотря на их отличную приспособленность к местным невзгодам, из-за комаров они плохо кормились и теряли в весе.
Мимо нашего лагеря прошло несколько стад оленей, сопровождаемые оленеводами. Они двигались на берег моря, там, хотя и было скудновато с питательным ягелем, основным кормом оленей, зато всегда с моря дует прохладный ветер, и комары не так донимают. Оленеводы с семьями ехали на легких деревянных нартах, загруженных домашним скарбом. Нарты, запряженные четырьмя-пятью оленями (быками, как там говорят), скользят по зеленой траве, как по снегу, без особого труда тащат воз. А едут они по своим дорогам, проложенным еще сотни и сотни лет назад. Эта дорога называется варга, она вся покрыта длинной сочной травой, вьется среди кустарников, а гонят ездовых оленей длинным шестом- хореем.
Одна ненецкая семья остановилась на ночь возле нашего лагеря, очень ловко они собрали чум. К нашему удивлению, с взрослыми вместе ехали и женщины и маленькие дети. Все в малицах, несмотря на лето. И без накомарников. Нам было жалко детей, особенно они очень страдали от комаров. Мы с оленеводами произвели выгодный товарообмен – дали им несколько бутылок жидкости от комаров, а ненцы нам за это сказали, берите, сколько хотите, оленей. Наш повар выбрал двух жирных оленей, ненцы нам их поймали и зарезали. Шкуры и жилы оленей, которые тянутся вдоль хребта, вырезали и оставили себе, нам отдали чистое мясо. Все остались довольны друг другом. Больше мы не просили, так как было лето, а холодильников у нас не было, лишнее мясо пропало бы зря. Вместо холодильника завхоз и повар использовали ручей с холодной водой. Сливочное масло, а вот сейчас и мясо, заворачивается в целлофановую пленку, кладется в ящик, дополнительно заложенный несколькими булыжниками, и опускается в проточную холодную воду. Так выходили из положения. Как говорится, голь на выдумку хитра.
Оленье мясо особенно жирным не бывает, оно красного цвета, пахнет травой, как у диких животных, но нам, соскучившимся по свежим продуктам, оленина показалась деликатесом. Наш повар оказался большим специалистом по приготовлению блюд из местной фауны, и под нашим натиском гора котлет, приготовленных им, быстро исчезло, пришлось ему еще и еще готовить добавку. Повар только радовался, ему тоже давно надоело варить супы из консервов, заправленных сушеной картошкой и сушеным луком.
На следующее утро наш лагерь был разбужен странным мощным гулом, который, как казалось, раздавался со всех сторон. Поспешно выскочив из палаток, мы увидели изумительное зрелище – пастухи делили одно большое оленье стадо из нескольких тысяч голов на два. Никогда после этого, ни в натуре, ни по телепередачам, я не видел такое: стадо, которое подлежало дележу, быстро, с криками подгоняли несколько пастухов, на ездовых оленях. Вся земля гудит от топота копыт, серая масса оленей с торчащими рогами, на бешеной скорости мчится на одного пастуха, который их бесстрашно поджидал, держа в руке свой хорей. За пастухом, несколько поодаль, по обе стороны от него, стояли еще двое.
Было страшно смотреть, как такая масса оленей мчится растоптать этих маленьких смелых ненцев. И вдруг, уже когда до оленей оставалось всего с десяток метров, пастух сделал какое то волшебное движение хореем, издал боевой клич, и стадо послушно стало рассекаться в две стороны, а дальше они уже направлялись умелыми погонщиками в разные стада. Все было так органично, так слаженно, через несколько минут стада уже мирно шли на разные пастбища, все ненцы тронулись за ними на своих нартах. Через полчаса уже ничего не напоминало о том, какое красивое представление, показывающее силу разума и мастерства над дикой силой, разворачивалось только что перед нами. Мы тоже вернулись к своим привычным полевым геологическим заботам.
Радиоактивная аномалия.
Приближалась осень, короткое полярное лето быстро сдавало свои позиции, солнце, которые целыми сутками вращалось по небосклону, стало садиться сначала на часок, потом все дольше задерживалось за горизонтом. Спать стало проще, а ведь вначале, как только мы приехали в июне, было тяжело привыкнуть к полярному дню. Одно спасало, усталость после рабочих маршрутов.
Мы уже выполнили основной объем запланированных работ, большая часть площади была исследована. Никаких особенных геологических аномалий не выявили, в одном месте Саша Бобров нашел довольно крупный кристалл горного хрусталя, его тотчас главный геолог отобрал, сказав, что это полевой исследовательский материал, и выявили одну сильную аномалию радиоактивности на берегу реки Хальмер-Ю. Ее обнаружил я, идя по маршруту.
На каждой точке отбора минералогической пробы мы делали замеры радиоактивности на поверхности с помощью прибора РГ-2. В одном месте, на высоком берегу речки, показания прибора резко подскочили. Я недоверчиво проверил, да ошибки нет, радиоактивность превышает естественный фон в десятки раз. Пройдя с частыми замерами, я выяснил ширину аномальной полосы, оказалось, ширина ее небольшая, 20-30 метров, и тянется полосой от реки. После того, как наш главный геолог посмотрел результаты, было принято решение о проведении небольшой рассечки и посмотреть, какая горная порода является причиной этому.
Рабочие провели раскопку, заложили в шурф аммонал, взорвали его, в воздух взлетели кубометры горной породы, к нашему всеобщему восторгу. Как я заметил, в душе каждого человека живет ребенок, а в детстве всем нам очень нравятся всякие взрывы. Источником радиоактивной аномалии оказался выход пласта каменного угля и сланца, шириной в 5 метров. Промышленного интереса такой пласт не представлял, а в геологическом смысле это, конечно, было интересно.
Рис.7. Я отбираю образец с базальтовой скалы.
Других радиоактивных аномалий на площади в 500 кв.км. мы не встретили. Но в начале полевого сезона мы получали наставления очень внимательно изучать именно радиоактивные участки. Причиной этого было то обстоятельство, что за четыре года перед этим, недалеко от нас, на острове Новая Земля, была испытана самая мощная ядерная бомба за всю историю ядерных испытаний на земле. Ударная воздушная волна три раза обошла вокруг земного шара, огромный гриб дыма и огня с радиоактивными продуктами оставил свой след и на континентальной части Заполярья. Говорили, что после этого, северных оленей, которые нахватались радиоактивности, десятками тысяч уничтожали.
Слава богу, наша тундра была чистой, естественный радиоактивный фон составлял 3-4мкр\час, это очень низкий уровень. Для сравнения, в крупных городах средний уровень радиоактивности держится на 10-12мкр\час, и это вполне допустимо.
Следы этого испытания ядерной бомбы я все же встретил, но через 15 лет, когда уже работал в морской геофизике и занимался изучением недр шельфа Печорского моря, где мы искали нефтяные структуры. Один региональный сейсмический профиль был проложен с острова Колгуев до острова Новая Земля, через все Печорское море.
Когда подошли к Новой Земле, начальник экспедиции не удержался от соблазна высадиться на берег и там походить, посмотреть горные породы на берегу. Высадившись на шлюпке на берег, мы сразу же вспугнули огромного белого медведя, который, увидев нас, наутек бросился бежать, потом прыгнул в воду в узкий перешеек притока какой-то речки и исчез. Видимо, у него был печальный опыт встреч с людьми.
Еще мы были поражены обилием огромных оленьих рогов, весь берег был завален рогами! Это были следы того побоища оленей, получивших радиоактивность и тысячами потом уничтоженных. Мы набрали с собой столько, сколько смогли, этими огромными, по полтора метра длиной рогами, побеленные дождями и соленым прибоем, завалили всю палубу. Наше научно-исследовательское судно «Монацит» издали смотрелся как огромное морское чудище, с торчащими рогами.
Розыгрыш.
Ближе к концу полевого сезона я решил разыграть нашего главного геолога. В течение всей нашей практики он нас, студентов, постоянно подгонял, если считал нужным, даже наказывал в виде выдачи более тяжелых маршрутов, и между нами установилось полудружественное негласное состязание – кто кого поймает на допущенных промахах. Естественно, счет был в его пользу.
Розыгрыш мой заключился в следующем: в предыдущий сезон производственной практики я работал на Кузнесском Алатау, недалеко от Алтая. Это был перспективный на полиметаллы район, где в прошлом, лет 100-200 тому назад, повсюду мыли россыпное золото. Леспромхозный поселок Пейзас, где располагалась наша основная геологическая база, был построен на берегу р.Нижняя Терсь, на отвалах промытых гидромонитором гравийно-галечных породах. Все берега ручейков, рек состояли в основном из таких отвалов. В этих отвалах еще оставалось немало золота, ведь качество промывки золота в тех далеких временах было, по нашим сегодняшним меркам, довольно низкое.
Население поселка занималось или рубкой леса или промывкой золота. Даже старые бабки, которые в других местах в России вечером сидят на завалинке, судачат и вяжут чулки, здесь вели себя по-другому. Они шли на берег реки, беря с собой старый тазик, не спеша промывали песок, при этом прекрасно судачили между собой. Таким образом каждый вечер они намывали по нескольку граммов золота.
С этой практики с собой я привез несколько граммов золотого песка, намытого из чистого интереса к самому процессу. Часть этого золотого песка растерялась в студенческом общежитии, каждый раз, когда я золото показывал другим, его почему-то становилось все меньше и меньше. В конце-то концов, оставшийся золотой песок весом в несколько граммов я запрятал в очечник, завернув в бумагу. В таком виде оно и оказалось у меня в Заполярье.
В нашем геологическом отряде, как я уже упоминал, были еще исследования на золото и полиметаллы, этим занимались шлиховщики, которые по долинам рек брали пробы песка и промывали его. В конце очередной нашей стоянки на берегу р.Сопча-Ю, я демонстративно взял лоток для шлиховки, спустился к реке, сделал несколько промывок. Меня видели, этого было достаточно. Потом я молча вернул лоток на место, никто ничего и не спрашивал, всем и так было ясно, что студент зря старается, нет тут золота.
После переезда на следующую стоянку, вечером, после работы я пошел в палатку Юрия Владимировича, он приводил в порядок документы, ведь скоро конец сезона, работы много, все надо предусмотреть, ничего не упустить. Вытащил из кармана пакетик, развернул и показываю ему, говорю, вот, на предыдущей стоянке сделал несколько промывок, намыл какие-то желтые пески, похожее на золото. Может и вправду это золото?
Он с презрением посмотрел на меня, как это я, своими глупостями отрываю его от работы, но все-таки посмотрел мой песок. Смотрел, смотрел и так, и эдак, и под лупой, и в конце попросил позвать завхоза Сергея, так как Сергей, оказывается, когда-то промывал золото и считался авторитетом в этом деле. Пришел Сергей, посмотрел на золотой песок, взял в зубы одну крупицу, помял, еще раз посмотрел через лупу - а тут уже все собрались, слух, что студент, кажется, нашел золото, быстро разнесся, ждут вердикта- и выдал: «б…..ь буду начальник, золото»! Все ахнули и кинулись ко мне с вопросами - со скольких лотков намыто, в каком месте, и так далее.
Юрий Владимирович с изумлением и возмущением накинулся на меня, почему я ему об этом сразу не сказал, пока были на той стоянке? Я ответил, что не был уверен, что это золото, боялся, что на смех поднимут, но все же ведь, хоть и с опозданием, признался! В палатке поднялся шум и гам, все приходят и смотрят, толкаются, радуются. Я уже решил было признаться в своем розыгрыше, смотрю, а нашего Юрия Владимировича не видно. Оказывается, он пошел в палатку радиста, чтобы дать радиограмму в Геологическое Управление с просьбой изменить планы и удлинить сроки работ.
Тут я понял, что дело принимает серьезный оборот, всякой шутке есть свой предел, и побежал за ним к радисту. Захожу, он уже вызывает Воркуту, еле успел остановить его, признался, что разыграл его. Реакция была такая, как я и ожидал, он погнался за мной по всему лагерю с криком: «убью, студент!». Все хохотали, смотрели, как он за мной гоняется, а я, как линяющий гусь, забежал в заросли карликовых берез, но куда от него, двухметрового, на моих коротких ногах убежишь! Догнал он меня, я повинился, и когда, вернувшись, зашел в палатку главного геолога, моего золота уже не было. Я ведь говорил, что у золота есть свойство испаряться при первой же возможности.
Эта история конечно, не осталась тайной для Геологического Управления. Говорили, геологи потом долго над нашим главным геологом подшучивали.
Десять лет спустя, мы с Юрием Владимировичем Жуковым встретились в Калининграде, я тогда уже работал в морской геофизике, а он приехал из Воркуты с целью сменить место работы и хотел устроиться в Калининграде, мы вспоминали этот случай, и еще раз от души посмеялись.
Вольфганг Альфредович
Оглядываясь назад, я вижу, что вспоминаю те случаи, которые светлые, приятные и интересные. Видимо, человеческая память так устроена, ему чаще вспоминается хорошее, чем неприятное. А лето в Заполярье, это в большинстве своем хмурые, дождливые дни, когда небо затянуто низкими облаками, холодный ветер дует с моря. Я не помню, чтобы хоть один день мы могли ходили без теплых курток с свитерами, без ватных телогреек.
Хотя и в такой погоде есть свои положительные стороны. Во-первых, комары и гнус не так свирепствуют, это уже огромное облегчение. Во-вторых, когда идет дождь, мелкий, моросящий, бесконечно нудный, появляется возможность отдохнуть, устроить банный день, привести в порядок свои полевые записи, играть на гитаре, писать письма и дневники, читать книги. Благо, с освещением нет проблем, полярный день светлый все двадцать четыре часа. С большой благодарностью я вспоминаю одного из наших геологов, который привез с собой 8-томник произведений Александра Грина, а также книгу «Планета людей» Антуана де Сент-Экзюпери. Я всегда любил читать, читаю я запоем, быстро, мне трудно оторваться от начатой книги. Как было уютно сидеть в непогоду в кабине нашего вездехода, в уютном кресле водителя, комары не донимают, бьются об стекло кабины, меня им не достать, я читаю в свое удовольствие. Романтика Александра Грина специфическая, есть у него несколько общепризнанных, интересных произведений, например, «Алые паруса», «Золотая цепь», но большинства из них, если бы у меня был выбор, я бы не стал читать. А тут выбора не было, и я все 8 томов прочел, от корки до корки. С той поры я очень люблю Грина и считаюсь знатоком его творчества. Видимо, остальные так и не смогли одолеть все его произведения. А читать Сент-Экзюпери - это было настоящее наслаждение, об этом все знают, кто его читал. С того времени многие выражения, точка зрения его героя, то есть самого автора, стали и моими.
Многие вместо чтения книг играли в преферанс. Играли в большой палатке, где у нас была столовая, раз начав, расписывали пульку до глубокой ночи, азартно. Я впервые познакомился с этой игрой именно в эту практику. Но особенно не увлекся, мне всегда было жаль времени на карты, если была возможность делать что-то другое.
Мы играли в шахматы с Вольфгангом Альфредовичем, если один из нас предлагал сыграть, другой никогда не отказывался. Играли мы не спеша, публика нам не мешала, возле нас не стояли болельщики, мы получали удовольствие от игры, от общения. То ли потому, что играли приблизительно на одном уровне, наверное, второго разряда, то ли чувствовали взаимную приязнь друг другу, даже в случае проигрыша я не расстраивался, он, надеюсь, тоже. В течение сезона мой уровень игры вырос заметно, я стал реже проигрывать, наверное потому, что был молодой и быстро учился, набирался опыта. А Вольфганг Альфредович ведь уже был немолодой, ему уже было далеко за шестьдесят лет, и чувствовалось, что когда-то он играл лучше. Все же, играя со мной, он тоже восстановил свою спортивную форму. За шахматной игрой мы неспешно беседовали, я рассказывал ему о своей студенческой жизни, иногда он тоже кое-что рассказывал, но довольно скупо.
Расспрашивать человека о своей прошлой жизни в то время и в тех краях не было принято, у большинства за плечами были годы, проведенные в тюрьмах, в лагерях, мало кто оказывался в Заполярье по своей воле. О себе Вольфганг Альфредович говорил, что в воркутинские края попал в 1942 году, я думал, вследствие массового переселения Поволжских немцев перед наступлением немецких войск на Волгу. Говорил, что его уже давно реабилитировали, что он вернулся в Москву, там у него семья, один сын военный офицер. В Москве он иногда снимался в кино в «Мосфильме», не как артист, а как участник массовых сцен.
Но, поскольку он очень много времени провел в этих краях, он скучал по этим местам, по своим друзьям и каждое лето приезжал поработать в геологосъемочной партии, простым геологом. Ему никогда не отказывали. В Геологическом Управлении Воркуты его все знали и уважали.
Меня тогда не удивила некоторая неувязка в датах, так как депортировали поволжских немцев еще 1941 году, и после реабилитации тоже было непросто возвращаться в Москву. Много позже я узнал, что его самого и его семью неоднократно репрессировали, пока в 1934 году не загнали в Воркутинские лагеря, уже надолго. До сих пор мне удивительны люди, прошедшие сталинские лагеря и не потерявшие порядочность, доброту к другим. Или только такие люди, сильные духом, оптимисты и добрые по своей натуре, могли выжить, а слабые, эгоисты, вредные не выдерживали?
Ведь и мой тесть, отец моей первой жены, Василий Иванович Дыруль, отсидев в Ухтлаге с 1936-го по 1947 год, оставшись невыездным еще 10 лет, не обозлился на весь мир. Он был другой человек, из рабочего класса, но был такой же сильный духом, трудолюбивым, справедливым и добрым. Этими качествами они оба, и Вольфганг Альфредович и Василий Иванович, были похожи, светлая им память.
Еще несколько слов о Вольфганге Альфредовиче. В свободное время он часто брал в руки кусок ватманного листа, отходил в сторону и тушью рисовал пейзажи окружающей тундры, горы Пай-Хоя и с небольшими комментариями подписывал их. Часто дарил свои рисунки на память. У меня долго хранился его небольшой рисунок на куске ватмана, невысокая гряда гор, внизу тундра, небо в облаках. Все это написано тонкими линиями тушью уверенно, четко, как будто рисовал художник моменталист. На обратной стороне, и сейчас помню, было написано: «Лето 1967 года, вид на горы Три Слона, Пай-Хой. Часто болят суставы, наверное, из-за отложения солей». Три Слона – такого названия на карте не было, это мы их так называли, издали было похоже, как три горки, будто три слона, идут на водопой.
Он хорошо знал немецкий, я в университете тоже изучал немецкий, и иногда он занимался со мной по немецкому языку. Серьезной пользы от этих случайных занятий, конечно, не было, но ему, видимо, приятно было вспоминать свой родной язык, иногда он переводил всякие надписи на этикетках, написанные на немецком языке. Потом, много лет спустя, когда мне пришлось в ускоренном режиме изучать немецкий язык, чтобы сдать кандидатский минимум по иностранному языку, я с грустью вспоминал эти упущенные возможности.
Рис.8. В.А.Кавельмахер,1965 год (из архива внука, С.В.Заграевского).
Конец сезона.
Настала осень, природа спешно готовилась к приходу долгой полярной зимы. Кустарники карликовой березы и ивы сбросили листву, ягоды сошли на нет, трава пожелтела и пожухла. Над нами пролетали караваны гусей, журавлей, лебедей и уток, по всей видимости, лето они провели на Новой Земле, а теперь спешили в теплые края, унося на своих крыльях лето. Погода в основном была пасмурная, северный ветер с океана пригонял густые туманы, было постоянно сыро и холодно. Иногда туман на несколько дней полностью заставлял прекратить наши работы, настолько он был густой. А ветер при этом дул постоянно, и это было очень непривычно, ведь на Средней полосе туманы опускаются в безветренную погоду. Из-за густого тумана всем был дано распоряжение начальника партии – от лагеря никуда не отлучаться! А если надо дойти до туалета, расположенного в 30 метрах в стороне, то только придерживаясь рукой за веревку, протянутую туда от палаток.
Полевые работы все уже были завершены, мы ждали вертолета, чтобы улететь в Воркуту, но погода не позволяла. Заказанный нами грузовой вертолет иногда прилетал, кружился над нашей базой, мы слышали его гул, но не мог сесть, так как низкий и густой туман скрывал нашу вертолетную площадку. Так прошла одна неделя, пошла вторая, и руководство приняло решение, помаленьку, на вездеходе, выбираться своими силами. Для нашего изношенного старого тягача АТЛ-3 это было очень рискованное мероприятие, он у нас в последнее время и так еле двигался, особенно изношена была ходовая часть. Траки гусеничные часто обрывались, вся надежда была на нашего механика и на удачу. Нас, студентов и геологов с полевыми материалами решили отправить с первым рейсом. Тягач был загружен полностью, люди сидели наверху, на ящиках, тюках. Остальные рабочие, завхоз, радист остались на второй рейс.
Сто пятьдесят километров расстояния по хорошей дороге проехать нетрудно, но нам предстояло ехать по бездорожью, по болотам, по камням, дни уже были короткие, половину дороги предстояло проехать в темноте. Тем не менее, к середине ночи, через 20 часов дороги, мы приехали в Воркуту. Нас, четверых студентов, Юрий Владимирович пустил в свою квартиру, она пустовала, так как семья была на юге, все северяне, кроме геологов, летом стараются уехать на юг. Сам он поехал к другу, мы остались одни, и конечно, первым делом выстроилась в очередь в ванную. Степень наслаждения от горячей ванны после трехмесячного «поста», может понять только человек, сам прошедший такое испытание.
Побыв в Геологическом Управлении несколько дней, мы собрали для своих курсовых работ по производственной практике материалы, получили денежный расчет, к нашей радости, нас не обманули, заплатили очень даже неплохо. Перед тем, как улететь в родную Казань, обошли несколько магазинов, накупили себе хорошей одежды – туфли, свитера, куртки. Я еще купил в подарок для своей матери легкую и пушистую шерстяную кофту голубого цвета. Как она обрадовалась моему подарку! Это был первый подарок ей от своих уже подрастающих сыновей. Даже спустя многие десятилетия, она с любовью вспоминала этот мой первый подарок.
Так завершилась наша студенческая практика в Заполярье, оставив в моей душе глубокую любовь к северу, к людям, с которыми пришлось вместе жить и работать. Дружба, завязанная во время этой практики с Борисом Вилковым, до сих пор не рвется, в одно время мы даже в Казани вместе в одном геологическом подразделении поработали. Его честность, порядочность, бескорыстие так и сохранилось на всю жизнь, и мы до сих пор, при возможности, встречаемся.
09 февраля 2014г., Марданов Марсель Шагинурович, геофизик.
тел. 8 927 2423561, е-мейл: mmardanov@yandex.ru
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
НА СТРАНИЦУ «О В.В. КАВЕЛЬМАХЕРЕ»