НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «О В.В. КАВЕЛЬМАХЕРЕ»

 

А.Л. Хорошкевич

ЗНАЧЕНИЕ ТРУДОВ В.В.КАВЕЛЬМАХЕРА

ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ РУССКОЙ СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЫ XVI в.1

 

В знак глубокой признательности,

восхищения талантом и мужеством...

С.А. Глейбман

 

В настоящем сообщении автор ограничивается одним только XVI столетием, хотя роль Вольфганга Вольфганговича Кавельмахера (22 января 1933–29 мая 2004 гг.) для понимания русского прошлого значительно шире. Его точное проникновение в мир русской духовности облегчалось тем, что сам он был плотью от плоти и духом от глубин духа русского интеллигента, наследника средневекового религиозного менталитета. Пусть он значился немцем, носил немецкую фамилию2 и отнюдь не считал себя верующим человеком, его открытость миру, мужественное и радостное приятие многочисленных невзгод3, доброта и щедрость, самозабвенная деятельность на ниве русской культуры позволяет не согласиться с его собственным мнением.

Хронологическое ограничение темы обусловлено несколькими обстоятельствами. История архитектурных памятников Александровой слободы – самая любимая тема творчества и в то же время самая болезненная и мучительная, ибо его взгляды на формирование этого памятника встретили непонимание со стороны академической научной общественности. Вторая причина заключается в том, что чтения его памяти организованы именно музеем «Александровская Слобода», для становления и самого существования которого он сделал неоценимо много4. Наконец, эти чтения памяти В.В. Кавельмахера проходят в рамках «Зубовских чтений», что весьма отрадно, ибо Вольфганг Вольфгангович поддержал гуманистические традиции В.П. Зубова, продолжив и исследование некоторых начатых вторым тем. Преемственность первого ясно прослеживается, например, в работе об Успенских храмах Московского кремля и Троице-Сергиева монастыря5.

Феномен В.В. Кавельмахера с течением времени, безжалостного к подвижникам и романтикам, будет привлекать все большее внимание, когда общество начнет задыхаться без них. Настоящий доклад в чтениях, само участие в которых считаю для себя большой честью, носит предварительный характер, прежде всего потому, что, несмотря на содействие С.В. Заграевского и Л.И. Лифшица, мне не удалось ознакомиться со всеми трудами В.В. Кавельмахера, а также по узости самой поставленной задачи.

Когда А.С. Петрухно позвонила мне и рассказала о намечавшихся чтениях памяти В.В. Кавельмахера, я, не успев дослушать приглашение участвовать в них, сразу назвала заявленную в программе тему. Лишь положив трубку, я удивилась непосредственности собственной реакции и храбрости, граничащей с глупостью. А позднее задалась вопросом: «Почему так случилось? Что заставило меня произнести именно эти слова, а не какие-нибудь другие?». Ответ на собственный вопрос я и попытаюсь дать ниже.

В связи с вышеизложенным мое сегодняшнее сообщение будет несколько односторонним. Не будучи ни архитектором, ни историком архитектуры, ни простым археологом, я, конечно, не могу всесторонне охарактеризовать поставленную мной тему. И данное сообщение – это лишь субъективный взгляд историка русского средневековья и отчасти историографа того же периода на «феномен Кавельмахера».

Этой формулой для меня исчерпывается значение В.В. Кавельмахера в развитии нашей науки. Она включает в себя самые разные аспекты – чисто личный (судьбы человека и его национальности, их влияние на его творчество в контексте эпохи), методический и результативный, прагматический, тот, что именуется «вкладом» в изучение ... (той или иной проблемы).

Начну с первого, названного выше «личным». Однако это чисто условное определение. Значимость трудов ученого определяется несколькими обстоятельствами – масштабом его собственной личности, судьбой и стойкостью противостояния неблагоприятным факторам, смелостью и обоснованностью решений, наконец, интуицией, как правило, дарованной от Бога или развивающейся в процессе исследовательской деятельности. Это качество историка архитектуры его коллега С.С. Подъяпольский назвал «повышенным исследовательским чутьем»6.

В.В. Кавельмахер поразил меня при самой первой встрече. В конце 60-х начале 70-х годов XX в. он пришел в руководимый тогда еще Л.В. Черепниным сектор истории феодализма Института истории СССР АН СССР. Весь облик его разительно отличался от образа стандартного академического ученого, настолько затянутого в путы политкорректности или, точнее, идеологической корректности и осторожности, что за ними не было видно человека. Вольфганг Вольфгангович предстал перед этим сообществом как радостный и свободный человек, спешивший поделиться с коллегами счастьем открытия нового. Доклад был посвящен одному из самых любимых сюжетов Вольфганга Вольфганговича – архитектуре Александровой слободы. Он разворачивал перед нами листы предлагаемой реконструкции соборов, ярко и образно воссоздавал атмосферу строительства дворцового комплекса в первом-втором десятилетии XVI в. И при этом перемежал рассказ несколько сумбурными и сбивчивыми воспоминаниями о своем отрочестве, судьбе родителей, заключенных на севере в 1937 г.

Забегая несколько вперед, укажу сразу, что главные исследователи Александровского архитектурного комплекса, жившие в советское время, А.И. Некрасов и В.В. Кавельмахер, оказались связанными, а первый из них – более того – прикованным к Слободе отнюдь не по собственной воле, а постановлением тоталитарного режима. По иронии судьбы архитектура первой опричной столицы России стала объектом исследования прямой или опосредованной – вторичной жертвы ГУЛАГА.

Но вернусь к докладу в Институте истории СССР. Сектор прохладно принял его доклад. Впрочем, и Ю.М. Лотман столкнулся с ним же непониманием, пожалуй, даже еще более враждебным, чем В.В. Кавельмахер. Свобода мысли и реконструкция образа мыслей общества того или иного времени были не ко двору в коллективе, по-прежнему руководствовавшемся догмами марксизма-ленинизма и не изжившим панического страха перед даже не вольнодумием и не свобододумием, а просто размышлениями – увы, и в пределах истории архитектуры или быта.

Поразила искренняя увлеченность темой, за которой (увлеченностью, а не темой) отчетливо просматривалась любовь к Родине. Пусть это звучит крайне выспренне, но это именно так. Фантастический для меня феномен любви и интереса историков и филологов немецкого происхождения к России, явно обнаружившийся уже в XVIII в., продолжает существовать и в наши дни. В образе В.В. Кавельмахера воплотился феномен немецко-русского сотрудничества и христианского всепрощения. Любовь к России, не сломленная никакими жизненными испытаниями – ни ссылкой родителей и соответствующим детством, отрочеством и юностью, ни определенной ею (ссылкой) «второй ролью» в научной иерархии, которая не давала полного простора его таланту, не могли сломить его всепобеждающего чувства. Я бы хотела сослаться на три имени, в ряд с которыми могу поставить В.В. Кавельмахера (на самом деле им несть числа, ограничиваюсь теми, с кем меня свела судьба). Это тюбингенский профессор Людольф Людольфович Мюллер, проведший в русском плену долгие четыре года во время Второй мировой войны. Он через два с лишком столетия после своего соотечественника А. Шлецера обратился к истории создания «Повести временных лет» и сумел убедительно пересмотреть некоторые положения схемы А.А. Шахматова. Его перевод «Повести временных лет» на немецкий язык – одно из крупнейших достижений летописеведения второй половины XX в., а книга «Любить Россию» – манифест чувств по отношению к нашей Родине.

Людмила Яковлевна Томас, наполовину немка, наполовину украинка, профессор Гумбольдтовского университета в Берлине, внучка погибшего на строительстве «Беломорканала» зэка и раскулаченного в Северном Казахстане солдата Первой мировой войны, вернувшегося с нее с Георгиевским крестом, автор лучшей европейской «Истории Сибири» и редактор Берлинского ежегодника по восточноевропейской истории 1994–1999 гг., целью которого было ознакомление зарубежных ученых с исследованиями их российских коллег, серии статей о братьях Гумбольдтах, Б. Чичерине и др. Ее статья о легендарном Бруно Адлере недавно увидела свет в «Вопросах истории».

Наконец, Игорь Эрихович Клейненберг. Его, преподавателя немецкого языка в довоенном Ленинградском политехническом институте, в 1941 г. отправили всего-навсего в Ярославль. Но, обучая еще до войны широко известную в дальнейшем исследовательницу русско-ганзейских отношений – Н.А. Казакову, он увлекся этой темой и оставил целый ряд статей, посвященных, на первый взгляд, частным, а на самом деле фундаментальным вопросам этих отношений – истории кредита, уровню прибыли, составу товарооборота и другим.

Несмотря на несхожесть судеб и конкретных тем занятий, всех их объединяет и уважение, и искренняя любовь к России, которая была движущим стимулом деятельности В.В. Кавельмахера. Его творческая судьба складывалась далеко не просто. Выпускник средней школы в Воркуте, а в 1957 г. – Московского архитектурного института, В.В. Кавельмахер даже в конце 50-х годов не имел иного пути, как стать сначала рабочим, а затем и реставратором в тресте «Мособлстройреставрация». Первая, так называемая «хрущевская оттепель», предоставляла некоторые возможности для изучения и спасения уцелевших после сталинского погрома памятников архитектуры, по преимуществу церковных. Круг тех памятников, которые попали в сферу его внимания в этот период, ограничивался – в соответствии с местом работы – Москвой и Московской областью, и принадлежал по преимуществу к раннемосковской архитектуре. География объектов его изучения чрезвычайно широка. Это и Троице-Сергиева лавра, и Волоколамск, и Можайск, и Коломна, и Юрьев-Польской и, конечно, Москва с ее Кремлем, Дьяковым, Новодевичьим монастырями.

Усилиями В.В. Кавельмахера методами традиционных археографических изысканий и архитектурной археологии (в основном, исследованием фундаментов и прилегающей к храмам территории) были воссозданы история Пятницкой церкви на Подоле, относящейся концу XVII в.7, колокольни Иосифо-Волоколамского монастыря8, Никольской церкви в селе Черленкове (неизвестная постройка «осифовских старцев» середины XVI в.)9. На рубеже 70-х–80-х годов производились исследования памятников раннемосковского зодчества в Волоколамске, Можайске и Коломне и, наконец, Старице10. Статья Вольфганга Вольфганговича в соавторстве с М.Б. Чернышевым относительно Борисоглебского собора в Старице, ранее, к сожалению, прошедшая незамеченной автором настоящего сообщения, проливает новый свет не только на судьбу памятника, но и на менталитет наших дальних предков, разрушавших памятники столь же легко, как и наши владетельные современники, и перемещавших иконы так же беззаботно, как и жителей покоренных городов. Особенно важно восстановление легенды храма, из которой явствует, что храмоздателем был не Иван Васильевич, а его кузен Владимир Андреевич Старицкий и его мать Евфросинья. Создание подобного храма, да еще в честь Бориса и Глеба, в столице удела не могло пройти незамеченным со стороны ревниво охранявшего свою власть государя.

В первый период своей научно-реставрационной деятельности В.В. Кавельмахер, выступая в качестве археолога архитектуры, набрал колоссальный опыт понимания техники, строительных материалов, стилистических особенностей русской средневековой архитектуры. Его первая статья в скромном ведомственном издании треста «Мособлстройреставрация» появилась лишь спустя 17 лет после окончания МАРХИ. В 1974 г. он выступил с заметкой, в которой доказывал, на мой взгляд, вполне убедительно, что Успенский собор Троице-Сергиевой лавры является аналогом Московского Успенского собора.

В результате полевых исследований памятников архитектуры В.В. Кавельмахеру удалось, на мой взгляд, заложить основы того, что условно можно назвать методикой архитектурной археологии надземной части живых сооружений – существующих доныне памятников. Некоторые, предпосылки для формирования этой методики существовали и ранее (в работах Н.Н. Воронина, например). Используя визуальные особенности, сведения письменных памятников о пожарах, ремонтах и реконструкциях храмов, В.В. Кавельмахер не отказывается и от использования сравнительного метода. Так, сопоставляя Успенский собор Московского Кремля с одноименным Троице-Сергиевой лавры, исследователь пытается восстановить первоначальные конструктивные особенности московского храма (в частности, архивольты закомар, алтарные окна и другие детали, утерянные в ходе реставрации 1894–1896 гг. Кремлевского Успенского собора). Любопытно, что В.В. Кавельмахер для восстановления утраченных фрагментов использовал тот же способ дополнения, что М.Д. Приселков для реконструкции Троицкой летописи.

Служба в мастерских «Мособлстройреставрации» накладывала некоторый отпечаток и на характер творчества В.В. Кавельмахера. Предоставляя возможности для полевых исследований, она отчасти ограничивала возможности публикации – так, все вышедшие в серии «Творческие отчеты мастерских «Мособлстройреставрации» статьи лишены иллюстративного материала, а потому несколько теряют в наглядности и убедительности. Должность не обязывала Вольфганга Вольфганговича защищать ни кандидатскую, ни докторскую степень. А это не стимулировало систематизацию и обобщение накопленного материала. Одновременно неизжитый тоталитарный режим, с одной стороны, способствовал «окаменению» касты профессионалов, естественно, закрытой для членов семей изменников родины и осужденных по 58 статье УК, а, с другой, содействовал возврату к тому, что А.А. Формозов в только что изданной книге назвал просвещенным дворянским дилетантизмом.

В.В. Кавельмахеру безусловно удалось избежать второго пути (первый был для него закрыт изначально) благодаря своей широчайшей эрудиции в самых различных сферах – философии средневековья (его рассеянные в различных статьях замечания о менталитете средневекового человека иначе как блистательными не назовешь11), тонкому пониманию социо-лингвистических проблем (этимологов и лексикографов должны заинтересовать его наблюдения относительно бытования в XVII в. термина «мастер» и связи сообщений о заказчике и строителе с типом самого сооружения12, летописеведов – правильное чтение текстов (Покров или покров)13, дотошнейшему изучению памятников письменности, прежде всего церковной14.

На первом этапе творчества В.В. Кавельмахера, который ограничивается серединой 80-х годов, наиболее фундаментальной публикацией, пожалуй, стала статья по истории колоколов и влиянию способов колокольного звона на архитектуру. Она продолжила тему изучения древнейших русских колоколен, затронутую автором уже в 1981 г. (последняя осталась недоступной автору сообщения)15. Эта статья 1985 г., посвященная, казалось бы, частному из самых частных вопросов истории материальной культуры, поразила воображение. Прежде всего, предметом и методикой исследования. Если ранний период отличался обычным для Византии и Европы применением очепных конструкций, то в XVI в. они остались по преимуществу на севере и северо-западе (во Пскове)16. Прочно приделанный к балке опоры колокол, приводимый в движение вращением балки, и намертво закрепленный язык могут производить лишь размеренный однообразный звон. Каждого, кто побывал в странах католической Европы, должен был поразить резкий, настойчиво-требовательный, но крайне унылый звон. Преобладание в ранний период очепных колоколов-благовестников сопровождалось строительством звонниц с пролетами для качающихся колоколов двух типов – стеновидных и на столбах. Появление и настенных звонниц, и звонниц на столбах автор относит к концу ХV–началу XVI вв. (с. 57), хотя расцвет последний тип звонниц пережил в самом конце XVI в. при Борисе Годунове. Наряду со звонницами в конце XV в. стали сооружать и церкви под колоколы (Духовская церковь в Троице-Сергиевом монастыре), появление которых связано с особой функцией колокольного звона, спасавшего душу умершего (с. 59). Сугубо частный вопрос крепежа колоколов в средневековой Руси и звукоизвлечения из них превратился в вопрос общенационального менталитета.

В начале XVI в. появились и столпообразные церкви под колоколы, первым из которых автор называет Ивана Лествичника – Ивана Великого. Такие церкви с 10-х годов этого столетия распространились по всей России, постепенно вытесняя колокольницы с часами, то есть прежние часобитни. С темой истории колоколов самым тесным образом связана и история колоколен. Одной из них была знаменитая Распятская церковь в Александровой слободе. До ее исследования Вольфганг Вольфгангович добрался в 1984 г., когда директором музея стала Алла Сергеевна Петрухно, активно поддержавшая поиски историка архитектуры этого комплекса. Согласно источникам, на колокольне были помещены колокола, привезенные царем из новгородского похода 1569-1570 гг. Однако дошедшее до нас здание внушало подозрение, что на площадке его звона не могли поместиться все новгородские колокола. Поиски второй башни результатов не дали. Лишь тогда, когда Кавельмахер заметил обрубленные связи от ее девятого столба, направленные на запад, он начал новые раскопки. Они, как он писал тогда же, – «дали мне все, что я желал получить: размеры и глубину фундаментного рва древней звонницы. Для профана это скучно. Для меня наслаждение, потому что это наше великое сооружение и очень древнее. Сегодня это старейшая шатровая колокольня, и с самым сложным планом»17. Это оказалось небольшим восьмигранным в основании столпообразным зданием – церковь Алексея митрополита, сооруженной при отце первого царя Василии III и при Иване Грозном полностью запрятанной в стенах грозненской колокольни.

Увеличение веса колоколов в XVII в. привело к отказу от очепных колоколов в пользу языковых. Механизм, приводящий в движение балку опоры, исключает непосредственное воздействие человека на производимый колоколом звук. Язык, напрямую, как клавиши рояля, связанный с человеком, дает ему свободу выражения мыслей и чувств. Кстати, в наши дни свобода звучания этих своеобразных музыкальных инструментов периода средневековья обеспечила русскому колокольному звону всемирную славу. И именно эта свобода, не закрепленная ни в каких юридических установлениях, оказалась выражением в несколько скрытом виде более общего феномена – стремления к свободе духа и, может быть, отчасти, тела, заменяя представления о демократии как народовластии. И, если прочитать статьи В.В. Кавельмахера о способах колокольного звона в общем контексте истории Руси и России, то станут понятными некоторые парадоксы и загадки ее прошлого.

В связи с историей колокольного звона и литейного дела В.В. Кавельмахеру удалось ввести еще одно имя в ряды «русских» немцев: это упомянутый Герберштейном Николай Немчин, обретший фамилию, отчество и родину – Оберакер, «Иванов сын от града Шпаера». Колокол его дела находится в Нарвском музее. Он имеет надпись «А ДЕЛАЛ НИКОЛАЙ ИВАНОВ СНЪ ОБРАКРЪ ОТ ГРАДА ШПАЕРА 1518»18. Его появление в Нарве несомненно относится ко времени пребывания Нарвы под владычеством России, т.е. 1558–1583 гг. Судьба Оберакера прослеживается довольно подробно. Герберштейн сообщал, что он и его товарищ Ганс Иордан из Инна были завербованы в австрийском городе Иннсбруке. Героическое участие выходца из Шпейера в обороне Москвы от крымского хана в 1521 г., вероятно, создало ему условия для дальнейшего пребывания в стране. В 1532 и 1533 гг. он реконструировал Московский Кремль, приспосабливая его для пушечного боя («исделал три стрельницы»). Таким образом, он выступил в качестве архитектора и литейного мастера, изготовлявшего пушки и колокола. Свое мастерство он передал сыну Кашпиру Ганусову, авторству которого принадлежит первый вариант царя-колокола в 2200 пудов весом19. Таким образом, это редкий образец того, как специалист в области военного дела, инженер, архитектор и литейщик не только сам в течение более 30 лет трудился в России, но и создал здесь семью, основав династию Ганусовых. К сожалению, призыв Вольфганга Вольфганговича к немецким исследователям – медиевистам собрать сведения о нем, как и о его товарищах, остался пока без ответа.

На втором, наиболее плодотворном этапе – во вторую половину 80-х–первую половину 90-х годов – география его наблюдений расширилась практически на всю европейскую часть страны. Однако по-прежнему в центре внимания оставалась Москва, в том числе и Кремль. Его в высшей степени волновала проблема взаимодействия русской и европейской традиций на разных этапах их развития. Так, в статье об остатках белокаменного храма на Соборной площади он выделяет три этапа – древний, наиболее общий для Византии и Италии, этап сознательного отказа от европейской традиции и новое знакомство и восприятие ее в конце ХV–начале XVI столетий. В настоящее время заметны тенденции возвращения ко второму из названных этапов. И чрезвычайно актуально для наших дней звучат его наблюдения относительно судеб октогональных церковных сооружений. «Очевидно, православная церковная традиция, допустив эти формы на определенном историческом этапе, в дальнейшем вполне сознательно от них дистанцировалась как от моделей и символов западного христианства. Понятно, что поздняя отечественная культурология, сама того не желая, наследовала эту тенденцию. В результате за пределами внимания историков русского искусства оказалась уходящая в толщу космологических верований «печальная» семантика этих памятников, что явилось одной из весьма ощутимых потерь, понесенных нашим народом на путях добровольного культурного изоляционизма. История с октогоном на Соборной площади, по-видимому, одна из них»20.

Вольфганг Вольфгангович продолжает разрабатывать историю колокольни Иоанна Лествичника, которую считал триумфальной колонной (столпом) московских великих князей, пирамидой военных и политических трофеев21, Успенского собора Кремля22 и обращается к истории Благовещенского (в существующем доныне соборе он отметил детали, несомненно принадлежащие итальянским мастерам23) и Архангельского24 соборов. Для изучения последнего Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер привлек письменные источники: не только летописи, заново прочитанные автором, ружную книгу Казенного приказа 1679 г., известную в литературе, но и Ладанные книги, сохранившиеся за весь XVII век. Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер доказал, что Алевиз строил храм с тремя приделами внизу и четырьмя вверху на полатях. В правом отсеке южного предалтарья был придел Симеона Летопроводца, северный алтарный придел был Покровским, наконец, третий – Третьего обретения главы Иоанн Предтечи, в котором был погребен Иван Иванович Молодой. После этого он был переосвящен в придел Иоанна Лествичника. Вынесение двух из них за пределы предалтарья Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер связывает с подготовкой к венчанию по византийскому образцу. Он внимательно проследил все реконструкции собора в XVI столетии: первое – после кончины Василия III. Существенно установление связи истории приделов с ранним храмом Архангела Михаила XIV столетия – следуя традиции, Алевиз Новый должен был «запрятать» ранее существовавшие приделы внутрь нового собора.

Наконец, он выходит за пределы Кремля в Дьяково. Последнему памятнику он посвятил отдельную брошюру и статью25. По особенностям технических приемов и самой архитектуры Кавельмахер, в отличие от предшествующих исследователей (И.М. Снегирева, Ф.Ф. Рихтера, основывавшихся на сведениях поздних клировых ведомостей), отнес сооружение Дьяковской церкви ко времени после трагического для Москвы и молодого царя пожара, виновниками которого называли его собственных родственников по материнской линии – Глинских, что объясняло логику его действий и сооружение придела в память небесной покровительницы матери. Приделы Усекновения главы Иоанна Предтечи, апостола Фомы и Петра митрополита (день его рождения – ночь с 24 на 25 августа – приходился на праздник перенесения мощей митрополита Петра – 24.08. (молитвенное имя – Тит), 25 августа – под праздник Усекновения главы) свидетельствуют о том, что Дьяково было царским богомолием, где он праздновал свои именины. Именно сюда он перенес его из Старого Ваганькова, где Василий III поставил деревянную обетную церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в честь рождения сына, рядом с каменной алевизовской церковью Благовещения 1514 г. Церковь Василия III, скорее всего, сгорела в 1547 г. Новая церковь была поставлена в одном из лучших царских подмосковных сел – рядом с Коломенским в с. Дьякове. Ранее здесь стояла деревянная церковь Зачатия Иоанна Предтечи, обетная церковь Василия Ивановича и Елены. Престол этой церкви вошел в новую каменную церковь середины XVI в., потеснив придел апостола Фомы в менее престижный северо-западный угол храма рядом с престолом Петра митрополита. Вместе с престолами зачатия Анны, матери Богородицы, Елены, покровительницы Елены Глинской, храм оказывался посвященным небесным покровителям самого царя и его матери, считавшейся виновницей пожара 1547 г. Новый храм объединил престолы деревянных обетной Ваганьковской и Дьяковской (в честь рождения царевны Анны) церквей и новой каменной.

Однако главной темой публикаций этого периода стала история строительства памятников Александровой слободы. Взгляды В.В. Кавельмахера на сооружение архитектурных памятников Александровой слободы, как ни парадоксальны они кажутся, завершают развитие традиции, сложившейся еще в течение конца ХIХ–ХХ вв. В своем «Путеводителе» 1906 г. Н. Ушаков высказал мысль, что Покровская церковь (б. Троицкая) сооружена в 1513 г. К строительству Ивана Грозного он отнес лишь Успенскую церковь, относительно нынешнего Троицкого собора к окончательному мнению не пришел26. А.И. Некрасов, равно как и археолог Н.В. Сибиряков, полагал, что древняя кладка стен подклетов и подвалов относится к началу XVI в27. С. Васильев утверждал, что в основании Распятской (Крестовоздвиженской) церкви лежит здание начала XVI в. М.А. Ильин к началу XVI в. (10-м – 20-м годам) относил лишь нынешний Троицкий собор, а современный Покровский – ко второй половине XVI в. О времени сооружения Распятской церкви он не упоминал29.

В работе над памятниками Александровой слободы наиболее ярко проявились лучшие качества В.В. Кавельмахера как ресторатора-археолога. С тончайшей интуицией он начал «раздевать» памятники от тяжелых, но поздних одежд, нащупывая те места, где должны были сохраняться фрагменты первоначальной постройки. Этот труд можно сравнить с работой реставратора икон, освобождающего древний памятник от многочисленных поздних напластований или полевого археолога, под толщей культурного слоя «прозревающего» остатки прежних сооружений. Интуиция В.В. Кавельмахера была основана отнюдь не на заранее данной схеме, но на богатейших знаниях, почерпнутых в ходе реставрации многочисленных памятников (чего стоит одно замечание о черном полу царской усыпальницы в Архангельском соборе. С. 157). И в таланте глубочайшей интуиции В.В. Кавельмахер не совсем одинок. Здесь его спутником в храм бессмертных подвижников науки может стать Б.А. Тимощук, исследователь ранних славянских древностей, который как бы видел сквозь землю. Его интуиция позволила ему в 80-е годы XX в. разглядеть на склоне горы, поросшей лиственным лесом, остатки от жилищ – «западины» служителей культа и воинов, обслуживавших и охранявших языческое капище ХI–ХIII вв., расположенное на вершине.

Александровой слободе посвящена единственная книга Вольфганга Вольфганговича, которая увидела свет благодаря сотрудникам музея-заповедника «Александровская Слобода». Здесь изложена его аргументация в пользу раннего происхождения комплекса памятников Слободы: италоготическая белокаменная резьба порталов, поясов, карнизов, единообразные строительные материалы30. Укажу лишь тот факт, что концепцию Вольфганга Вольфганговича о строительстве дворцового комплекса во времена Василия III безоговорочно31 приняли историки32 и некоторые искусствоведы33. С.С. Подъяпольский подчеркивал роль исследований В.В. Кавельмахера памятников Александровой слободы: «Они не только пополнили наши сведения очень существенными открытиями и наблюдениями, но и вернули этот замечательный ансамбль в центр внимания историков русского зодчества»34. Опираясь на данные письменных источников, вслед за В.В. Кавельмахером удачно обобщенные В.Д. Назаровым35, первые полагают, что для сооружения подобного комплекса, скромно именуемого летописцами «двором»36, сложились предпосылки лишь в первые десятилетия XVI в. К этому можно добавить, что 1564 г. – крайне неподходящее время для этого. Поражение под Уллой37, начавшийся кризис государства и конфликт со знатью38, недостаток средств39 не могли способствовать столь масштабному строительству. Осилить осуществление двух масштабных проектов – строительство Опричного двора в Москве и возведение дворцового комплекса и нескольких храмов в Александрове царю Ивану в условиях середины 60-х годов вряд ли было под силу40.

Л.А. Баталов выдвинул против теории Вольфганга Вольфганговича стилистические доводы, уверяя, что стилистика соборов скорее относится ко второй половине XVI столетия. Сторонники позднего происхождения александровских памятников используют доказательства В.В. Кавельмахера против его концепции: речь прежде всего идет о единстве строительных приемов. С.С. Подъяпольский полагает, что комплекс, возведенный около 1563 г., уже в начале 70-х годов подвергся перестройке, что и обеспечило сохранение единых строительных принципов. Однако начало 70-х годов – еще менее подходящее время для подобного строительства (см. Полосин. Итинерарий Ивана Грозного). Подъяпольский не ограничился характеристикой техники, но добавил к ней и типологический анализ сооружения приделов, и их соотношения с основным объемом храмов. Тем не менее, уязвимые места в контрдоводах оппонентов Кавельмахера остаются и поныне – разноречия иностранцев по поводу числа церквей. Варварское, по оценке Подъяпольского, впечатление от декорации папертей Покровского собора заставляет его отказаться от мысли об участии Алевиза Нового и кремлевских итальянских мастеров начала XVI столетия в сооружении Покровского собора. Между тем, непосредственность включения в декорацию собора элементов, прямо связанных со средиземноморскими реалиями, очевидно указывает на происхождение этих мастеров данного региона, хотя, может быть, и второго ряда.

В связи со спорами относительно датировки сооружений Александровой слободы хотелось бы подчеркнуть, что В.В. Кавельмахер отнюдь не принадлежал к убежденным «удревнителям», к числу которых сам он относил В.И. Балдина41. Ему абсолютно чуждо было прагматично-корыстное удревнительство, соответствовавшее столь модному во времена его и моей молодости официозному принципу: «Россия – родина слонов», согласно которому действовали Рыбаков и иже с ним. Хотелось бы надеяться, что преемники В.В. Кавельмахера, в руки которых перейдет в дальнейшем исследование памятников Александровой слободы, были бы достойны своего предшественника – столь же честны, бескорыстны, профессионально увлечены и ярки.

В заключение хотелось бы подвести некоторые итоги беглого рассмотрения творчества В.В. Кавельмахера.

Умение видеть за частным картину общего – одна из наиболее характерных черт методики Вольфганга Вольфганговича. И в этом отношении хотелось бы снова напомнить о человеке, имевшем такие же корни, как и Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер – И.Э. Клейненберге. Так, из редких данных о взвешивании соли он сделал вывод не только об экономической стороне отношений, но и о торговой политике Руси, а из обрывков торговых счетов сделал вывод об уровне прибыли ганзейцев, более обоснованный, нежели у М.П. Лесникова, доказал, что, несмотря на многочисленные запрещения ганзейских съездов кредитной торговли с русскими, она процветала, создавая фундамент для более поздних торговых связей России с европейскими странами.

Умение видеть за частным картину общего проистекает из другой, более фундаментальной особенности творчества В.В. Кавельмахера – тщательнейшего анализа архитектуры того или иного памятника, самых мельчайших его деталей. Эта методика – естественное следствие реставрационных работ, которыми В.В. Кавельмахер систематически занимался по окончании МАРХИ в 1957 г. И если спорны некоторые выводы (например, о происхождении Звенигородского чина из Троице-Сергиева монастыря), то наблюдения об архитектуре и интерьере собора останутся непоколебленными.

В.В. Кавельмахер принадлежит к той, весьма немногочисленной, когорте исследователей, которые, изучая незначительные на первый взгляд явления, ускользающие от внимания историков, готовящих системосозидающие труды, нежданно и негаданно для последних создают совершенно новые концепции.

В.В. Кавельмахером выработана весьма своеобразная методика. Работы историка архитектуры отличает комплексный историко-философско-археолого-архитектурный подход. История создания памятников тесно увязана с общей историей страны, менталитетом эпохи, личными качествами и комплексами (по преимуществу Ивана Грозного). Вольфганг Вольфгангович, как никто из его предшественников, чувствовал болевые точки судьбы Грозного – раннее сиротство после смерти беспутной матери (Дьяково), лихорадочные попытки утверждения себя в качестве царя (Дьяково и Смоленская Одигитрия). Важны даже попутные замечания, сделанные, казалось бы, походя: культ Никиты Столпника Переяславского, под знаком которого прошло строительство храмов в 60-е годы, оказался тесно связанным с семейной жизнью Грозного. Иван Иванович Молодой был дарован царской чете, как полагали родители, благодаря покровительству этого святого42. Роль личности В.В. Кавельмахер не ограничивал воздействием заказчика, но вместо аморфного «народа» всегда искал реального творца. О своем методе он ясно и четко написал сам в статье Смоленской Одигитрии. Это «попытка на примере первых пострижениц и жертв – княгини Соломонии, царевен Анны и Ульянии Палецкой представить формы воздействия на архитектуру монастырского ансамбля церковных, бытовых и сословных представлений того времени»43.

Стоит упомянуть и такие «частные» достижения В.В. Кавельмахера, как введение в научный оборот ряда забытых памятников (церквей в Юркине и Черленкове), уточнение датировки этих и других произведений русского зодчества, новое в продолжение работы А.В. Арциховского прочтение миниатюр Лицевого свода и данных писцовых книг.

Думается, лингвисты, в особенности, этимологи не пройдут мимо его размышлений о смысле некоторых выражений (например, «поставить колокол» – в связи с историей колокольного звона)44.

Выступая с новаторскими концепциями и идеями, В.В. Кавельмахер показывал примеры уважения к историографии и почтения к предшественникам, без которых климат научного профессионального общения может превратиться в гулаговский. Фундамент и аура науки создается только людьми, подобными В.В. Кавельмахеру. Это, вероятно, следует особенно беречь в эпоху, когда развитию нашей науки грозят новые «вертикали», в том числе и академические.

В связи со всем вышеизложенным хотелось бы завершить пожеланием скорейшей публикации сборника трудов В.В. Кавельмахера, снабдив его максимальным количеством иллюстративного материала (фото автора и памятников, которые он исследовал, чертежи реконструкций и т.д.), дабы сделать его творчество доступным для более широкого круга читателей.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Благодарю С.В. Заграевского за помощь в работе над этой статьей. Без полной библиографии трудов В.В. Кавельмахера, сообщенной им, написание ее было бы невозможным.

2. К сожалению, в 1996 г. он уехал на постоянное жительство в Германию, после 2001 г. лишился возможности приезжать в Россию, чтобы, как Антей, набираться новых сил от встречи с любимой Родиной и милыми сердцу памятниками.

3. Его жизнь изобиловала ими: сын «изменника родины» закончил школу в Воркуте, по окончании Московского архитектурного института вынужден был в течение 1957–1960 гг. работать рядовым белокаменщиком, путь в аспирантуру и, соответственно, чисто научная карьера были ему «заказаны».

4. Об этом прекрасно написала С.А. Глейбман, заместитель директора музея по науке времени становления этого одного из лучших музеев Центральной части России (Глейбман С.А. Добрый гений Александровской слободы // «Александровский голос труда» № 45. 10 ноября 2004. С. 4)

5. Кавельмахер В.В. Успенский собор Троице-Сергиевой лавры как аналог Московского Успенского собора (к постановке проблемы) // Материалы творческого отчета треста «Мособлстройреставрация». М., 1974. С. 47-54.

6. Подъяпольский С.С. Указ. соч. С. 165.

7. Кавельмахер В.В. О дате постройки Пятницкой церкви на Подоле в г. Загорске // Материалы творческого отчета треста «Мособлстройреставрация». М., 1979. С. 35-38. Ср.: Он же. О времени постройки Пятницкой церкви на Подоле в г. Загорске // Советская археологии. М., 1982. №2. С. 245-230.

8. Кавельмахер В.В. К строительной истории колокольни Иосифо-Волокаламского монастыря // Материалы научно-практической конференции 1986 г. Архитектурный ансамбль Иосифо-Волоколамского монастыря. Проблемы изучения, реставрации и музеефикации. М., 1989. С. 11-15.

9. Кавельмахер В.В. Никольская церковь в селе Черленкове (неизвестная постройка «осифовских старцев» середины XVI в.) // Материалы творческого отчета треста «Мособлстройреставрация». М., 1984. С. 68-72.

10. Кавельмахер В.В., А.А.Молчанов. Новые исследования памятников раннемосковского зодчества в Волоколамске, Можайске и Коломне // Материалы творческого отчета треста «Мособлстройреставрация». М., 1984. С. 73-79.

11. Я имею в виду размышления по поводу похоронного обряда и вообще приготовлений к будущей жизни, своеобразном местничестве при размещении праха покойников и ряд других (Кавельмахер В.В. Когда мог быть построен собор Смоленской Одигитрии Новодевичьего монастыря? // Новодевичий монастырь в русской культуре. М., 1990. С. 154-177.

12. Церковные писатели указывали имя священника при сооружении храмов и имя мастера при возведении хозяйственных построек // Кавельмахер В.В. Никоновская церковь Троице-Сергиева монастыря: автор и дата постройки // Культура средневековой Москвы. XVII век. М., 1999. С. 80-83.

13. Он же. О приделах. С. 136.

14. Он же. Никоновская церковь.

15. Кавельмахер В.В. Некоторые вопросы изучения древнейших русских колоколен // Вопросы теории и практики архитектуры и строительства. Межвузовский сборник. М., 1981. С. 154.

16. Кавельмахер В.В. Способы колокольного звона и древнерусские колокольни // Колокола. История и современность. М., 1985. С. 39-79.

17. Письмо цитируется по: Глейбман С.А. Добрый гений Александровской слободы // «Александровский голос труда». № 45. 10 ноября 2004. С. 4.

18. Кавельмахер В.В., Чернышев М.Б. Николай Иванович Оберакер – выдающийся немецкий литейщик, артиллерист и архитектор на русской службе в 1510-е–1530-е годы (к вопросу об авторе трех стрельниц «Московского кремля») // Кремли России. Материалы и исследования. Вып. 15. М., 2003. С. 120?

19. Кавельмахер В.В., Чернышев М.Б. Николай Иванович Оберакер – выдающийся немецкий литейщик, артиллерист и архитектор на русской службе 1510-е–1530-е годы (к вопросу об авторстве трех стрельниц Московской Кремля) // Кремли России. Материалы и исследования. 15. М., 2003. С.117-124.

20. Кавельмахер В.В., Панова Т.Д. Остатки белокаменного храма XIV в. На Соборной площади Московского Кремля // Культура средневековой Москвы. ХIV-ХVII вв. М., 1995. С. 79.

21. Он же. Большие благовестники Москвы ХVI – первой половины XVII веков // Культура средневековой Москвы XVII века. М., 1995. С. 85.

22. Кавельмахер В.В. К вопросу о первоначальном облике Успенского собора Московского Кремля // Архитектурное наследство. Т.38. М., 1995. С. 214-235.

23. Кавельмахер В.В. Некоторые вопросы изучения архитектуры Благовещенского собора // Уникальному памятнику русской культуры, Благовещенскому собору Московского Кремля 500 лет. Тезисы научной конференции. М., 1989. С. 30-33.

24. Он же. О приделах Архангельского собора // Архангельский собор Московского кремля. М., 2002. С. 123-160.

25. Он же. К истории постройки именинной церкви Ивана Грозного в с. Дьякове. М., 1990; Он же. К истории постройки церкви Иоанна Предтечи в селе Дьякове // ПКНОЕ 1991. М., 1992, С. 339-351.

26. Ушаков Н. Путеводитель по губернскому городу Владимиру и его древнейшим уездным городам – Суздалю, Мурому, Переславлю, Юрьеву и Александрову. Владимир, 1906. С. 49,50

27. Сорокатый В.М. Указ. соч. С.547. О позиции А.И. Некрасова более подробно см. Подъяпольский С.С. Указ. соч. С. 181-182.

28. Васильев С. Александровская слобода – памятник архитектуры XVI–XVII вв. М., 1971.

29. Ильин М.А. Путь на Ростов Великий (от Москвы до Александрова) М., 1973. С. 88, 98.

30. Не могу умолчать, впрочем, что один из аргументов в пользу раннего происхождения комплекса у меня – дилетантки в области архитектурной реставрации – вызывает сомнения. В статье 1995 г. Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер подчеркивал, что при строительстве церкви Троицы употреблялись большемерные кирпичи (Кавельмахер В.В. Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой слободы // Александровская слобода. Материалы научно-практической конференции. Владимир, 1995.), а в 2003 г. Н.А. Кренке обнародовано мнение Вольфганга Вольфганговича Кавельмахера о том, что большемерные кирпичи типичны для второй половины XVI в. (Кренке Н.А. Раскопки Опричного двора Ивана Грозного //Древнерусское искусство. XVI век. М., 2003.) Подъяпольский также подчеркивает широкие хронологические рамки использования такого типа кирпичей – С. 175).

31. Трудно согласиться с С.С. Подъяпольским в оценке позиции В.Д. Назарова, который, по словам первого, лишь «принял к сведению» точку зрения В.В. Кавельмахера (Подъяпольский С.С. Указ. соч. С. 161).

32. Назаров В.Д. Александровская слобода в истории Российского государства // Александровская слобода. / Под ред. С.А. Глейбман. Владимир, 1995.С.8, 11-12.

33. Сорокатый В.М. О стиле росписи Покровской (Троицкой) церкви Александровой слободы // Там же. С.7 54; Евсеева Л.М. Иконы из первоначального иконостаса Покровского собора Александровской слободы // Там же. С. 125; Евсеева Л.М. Иконы из первоначального иконостаса Покровского собора Александровской слободы// Александровская слобода. Владимир, 1995. С. 125.

34. Подъяпольский. С. 161.

35. Назаров В.Д. Указ. соч. С. 6-15. К данным В.Д. Назарова можно добавить немногочисленные сообщения об использовании Александровой слободы как резиденции для приема иностранных дипломатов: так, представитель легендарной династии Гарабурда Петр 30 августа 1578 г. находился в Слободе по пути в Ржеву Володимерову (Бантыш-Каменский Н.Н. Переписка между Россией и Польшею по 1700 год, составленная по дипломатическим бумагам Ч. 1. М., 1862. С. 155. РГАДА. Кн. 11 после 355). В Слободе российской стороной вырабатывались условия мира с Речью Посполитой, отправленные с Д.П. Елецким, Василием Алферовым, Никитой Басенком Верещагиным и Захарией Свиязевым (Бантыш-Каменский Н.Н. Переписка между Россией и Польшею по 1700 год, составленная по дипломатическим бумагам. Ч.1. М., 1862. С. 174; Кн. 13. Л. 386-504).

36. Кстати, тем же термином охарактеризован и Государев двор в Кремле, включавший ни много, ни мало – Грановитую палату.

37. Впрочем, если вслед за Подъяпольским считать началом строительства 1563 год, то этот аргумент отпадает.

38. Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М., 2003. С.

39. Каштанов С.М. Финансы средневековой Руси.

40. Ср. прямо противоположное мнение: Подъяпольский С.С. о времен создания комплекса (Баталов А.Л. Московское каменное зодчество конца XVI в. М., 1996; Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой слободы // Художественная культура Москвы и Подмосковья ХIV-начала XX вв. Сборник статей в честь Г.В. Попова. М., 2002. С.161-184).

41. Кавельмахер В.В. Никоновская церковь Троице-Сергиева монастыря: автор и дата постройки // Культура средневековой Москвы. XVII век. М., 1999.

42. Он же. Когда мог быть построен собор Смоленской Одигитрии Новодевичьего монастыря? С. 170.

43. Он же. Когда мог быть построен собор Смоленской Одигитрии Новодевичьего монастыря? С. 177.

44. Кавельмахер В.В. Способы колокольного звона. С. 44.

 

Опубликовано в кн.: Зубовские чтения. Вып. 3. Струнино, 2005. С. 12-28.

 

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.

 

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ «О В.В. КАВЕЛЬМАХЕРЕ»